Дух (рассмеялся). Может быть, ты своим упрямством сделала его диким?
Она. О, упрямство он уже давно из меня выбил. Но Стефан — скряга; когда я требую у него праздничную монетку [31] для детей, он бушует в доме сильнее, чем вы иной раз в горах, и все попрекает меня бедностью. Тогда я умолкаю. Будь у меня приданое, взяла бы я муженька в ежовые рукавицы.
Дух. Каким ремеслом он занимается?
Она. Торгует стеклом. Из кожи вон лезет, чтобы добыть грош. Что ни год бедняга таскает тяжкий груз из Богемии; разобьет дорогой стекло, а я и мои бедные птенчики расплачивайся за это. Но колотушки милого недолго болят.
Дух. Как? И ты любишь мужа, который так с тобой обращается?
Она. Как же не любить? Разве он не отец моих детей? Вот они вырастут, станут хорошими людьми и уж наверное вознаградят нас за труды и заботы.
Дух. Жди, как же! Дети отблагодарят родителей за труды и заботы! Да они из тебя последний грош выжмут, когда император пошлет их в далекую Венгрию, чтоб их перебили турки!
Женщина. Тут уж ничего не поделаешь. Коли суждено им погибнуть, то умрут они за императора и отчизну. А может, еще вернутся с богатой добычей и станут утешением нашей старости.
И дух опять начал уговаривать женщину отдать ему мальчика, но та не удостоила его ответом, сгребла листву в корзину и, посадив сверху маленького крикуна, крепко привязала его поясом. Рюбецаль между тем повернулся, как бы собираясь уходить. Женщина попыталась поднять корзину, но та оказалась слишком тяжела. Тогда она окликнула духа и говорит:
— Позову вас еще раз. Подсобите поднять корзину, а коль хотите порадовать мальчишку, что вам так понравился, подарите ему денежку на пару булочек. Завтра вернется отец и принесет из Богемии белого хлеба.
Дух ответил:
— Подсобить я тебе подсоблю, но раз ты не даешь мне мальчугана, пусть остается без подарка.
— Воля ваша! — бросила женщина и пошла своей дорогой.
Но чем дальше она шла, тем тяжелее становилась ее корзина, она просто изнемогала под ее тяжестью и через каждые десять шагов останавливалась перевести дух. Ей казалось, тут что-то неладно. Женщина подумала, что это Рюбецаль в насмешку положил ей в корзину камней под листву. На ближайшей опушке она сняла корзину и опрокинула ее, но оттуда посыпались только листья, и никаких камней не оказалось. Наполнив ее снова, но теперь наполовину, она захватила еще сколько могла листвы в передник, но вскоре почувствовала, что ноша становится невыносимо тяжелой, и вновь отсыпала часть листвы из корзины. Женщина была не из слабых, ее взяло сомнение: ведь не раз она таскала эту корзину, туго набитую травой, но никогда еще так не утомлялась. Несмотря на усталость, она тотчас же по возвращении домой принялась за домашнюю работу: бросила козе и козлятам листвы, накормила детей ужином и уложила спать, прочла вечернюю молитву и с легким сердцем мгновенно заснула здоровым, крепким сном.
Утренняя заря и проснувшийся малютка, громким ревом требуя свой завтрак, пробудили хлопотливую хозяйку и призвали к повседневным обязанностям. По привычке, она первым долгом отправилась с подойником в козье стойло. Какая ужасная картина предстала ее глазам! Старая коза, здоровое, упитанное животное, лежала взъерошенная и окоченевшая: она околела. Козлята еще страшно закатывали глаза, высунув языки, но по сильным судорогам было видно, что и они протянут ноги. Такое несчастье еще ни разу не сваливалось на добрую женщину с тех пор, как она стала хозяйкой. В ужасе она опустилась на охапку соломы и закрыла лицо передником, не в силах смотреть на мученья издыхающих козлят.
«Ах я горемычная, — тяжко вздыхала она, — что мне теперь делать? И что отвечу я строгому мужу, когда он вернется домой? Ах, нет мне больше божьего благословения на этом свете!»
Но тут же упрекнула себя за эту мысль:
«Разве этот скот все мое благо на этом свете? А Стефан, а дети?» — и устыдилась своего малодушия.
«Да сгинут все богатства мира, ведь у меня муж и четверо детей. Еще не иссяк молочный источник для милого малютки, а для старших есть вода в колодце. Если даже и предстоит схватка со Стефаном и он жестоко изобьет меня, — пусть! Это всего только неприятная минутка в семейной жизни. Ведь моей вины тут нет. Предстоит жатва, — пойду работать, а зимой буду прясть до глубокой ночи. Как-нибудь скоплю денег и на козу. А добуду козу, будут и козлята».
Эти размышления вернули ей бодрость и жизнерадостность. Отерев слезы, она подняла глаза и увидела у своих ног ярко сверкавший листочек. Он блестел как золотой. Она подняла листок и осмотрела. И на вес он был тяжелый, как золото. Быстро вскочив, она побежала с ним к соседке еврейке и радостно показала ей находку. Та признала, что листок из чистого золота и тут же откупила его, выложив на стол два толстых серебряных талера. Все горе было забыто. Такого сокровища у бедной женщины никогда еще не было в руках. Она побежала к пекарю, купила штрудель и сдобный крендель, а для Стефана баранью ножку на ужин, когда он, усталый и голодный, вернется вечером домой. Как запрыгали малыши, когда мать веселая вернулась домой и угостила их таким небывалым завтраком. Она вся сияла материнской радостью, когда кормила голодную детвору. Теперь Ильзе оставалось убрать животных, издохших, понятно, по наговору колдуньи, и как можно дольше скрывать от мужа случившееся несчастье. Но ее изумлению не было границ, когда, случайно заглянув в кормушку, она увидела в ней ворох золотых листьев. Будь она знакома с греческими народными сказками, то легко догадалась бы, что ее любимые животные издохли от болезни царя Мидаса [32], и все-таки она заподозрила что-то в этом роде. Поэтому, быстро наточив нож, вспорола живот издохшей козе и нашла в желудке ком золота, величиной с небольшое яблоко. То же самое оказалось и в желудках козлят.
Теперь она не знала счета своему богатству. Но одновременно свалилась на нее и большая забота. Она стала беспокойна, пуглива, сердце у нее неистово билось; она не знала, запереть ли свое сокровище в сундук, или закопать в погребе, боялась воров и искателей кладов. Кроме того, ей не хотелось открыть все сразу жадному Стефану, ибо справедливо опасалась, что, побуждаемый духом наживы, он заберет всю маммону себе, а ее с детьми заставит по-прежнему во всем терпеть нужду. Она долго думала, как бы ей все получше устроить, да так ничего и не придумала.
Пастор села, где жила Ильза, был заступником всех угнетенных женщин и по доброте своей или из расположения к прекрасному полу, как слабейшему, весьма благоволил к ним и не давал спуску грубым мужьям, жестоко обращавшимся с его духовными дочерьми. Если кто из жен ему жаловался, он всегда брал сторону женщин, на беспутного же домашнего тирана налагал строгое покаяние. Он никогда не жалел щучьей печенки [33] и для угрюмого Стефана, когда тот изливал свою желчь на жену, и не раз выкуривал сатану из супружеской спальни, защищая добрую женщину. И на этот раз она прибегла к помощи духовника. Ничего не скрывая, рассказала она о приключении с Рюбецалем, как он одарил ее большим богатством и какая у нее теперь забота. В подтверждение своих слов она выложила перед ним на стол все сокровища, которые принесла с собой.
Пастор истово перекрестился, услышав о таком чудесном приключении, и в то же время очень обрадовался счастью бедной женщины и, двигая на макушке свою шапочку, стал придумывать, что бы ей посоветовать. Как бы ей без шума и не привлекая ничьего внимания спокойно пользоваться своим богатством и не допустить, чтобы зажимистый Стефан завладел им. Наконец, после долгого раздумья, он промолвил:
— Послушай, дочь моя, доброго совета: взвесь золото и отдай мне на хранение. Затем я пошлю тебе письмо, написанное по-итальянски, якобы от твоего брата. Он будто уехал несколько лет тому назад в чужие края, поступил на службу к венецианцам и на их судне уплыл в Индию. Там он и умер, отказав по завещанию все свое состояние тебе, с условием, что душеприказчиком будет приходский священник, дабы все досталось только тебе, и никому другому. Я не требую за это ни вознаграждения, ни признательности. Обещай лишь преподнести святой церкви в благодарность за счастье, ниспосланное тебе небом, богатое облачение в ризницу.
