Старшие братья побоялись и остались, а Иван-царевич пошел и велел им: «Ждите, — говорит, — или меня, или мать, а уж кто-нибудь из нас да придет».
Вошел в тот щит, щит и расступился. Иван-царевич и прошел. Вот идет и идёт, глядь — стоит дворец, а у ворот шесть львов, языки повысунули, пить хотят. Он зачерпнул воды, сам напился и их напоил; вот поклонились они ему и дали дорогу. Вошел он в тот дворец, смотрит, а там спит такая красавица из красавиц, красная девица-ясная звездочка. Он с дороги устал, склонился на руку, ну и заснул. А она как проснулась — и к нему, схватила саблю, хотела его зарубить, а потом одумалась: «Он меня не рубил, за что ж я его буду?» Разбудила его, стала спрашивать, зачем он сюда пришел.
— Да вот черный ворон из черного царства украл нашу мать, так я и пришел ее выручать!
— Так это же, — говорит, — мой отец; ступай-ка ты к другой сестре, та дорогу тебе укажет.
Поблагодарил он и пошел.
Приходит, видит — стоит второй дворец, а у ворот двенадцать львов, рты пораскрыли, языки повысунули, пить хотят. Он зачерпнул воды, сам напился и их напоил. Они ему поклонились и дали дорогу. Вошел он в тот дворец, а там прекрасная девица-ясная звездочка, еще покрасивей. Полюбовался он на нее, склонился на руку и заснул. А она только проснулась — и за саблю, да к нему, а потом: «За что ж я его буду рубить? Ведь он, когда я спала, меня не рубил». Разбудила его, расспросила.
— Ты, — говорит, — нам теперь, стало быть, брат.
Вот погуляли они, а потом:
— Ступай, — говорит, — к третьей сестре.
Попрощались, пошел он. Приходит, видит, стоит опять дворец, а возле него уже двадцать четыре льва у ворот, рты пораскрыли, языки повысунули, пить хотят. Зачерпнул он воды, сам напился и их напоил. Они его и пропустили. Дошел он туда, глядь — а там красная девица-ясная звездочка, красавица, куда получше. Полюбовался он на нее, склонился на руку и заснул. Но и эта хотела его зарубить, да одумалась и разбудила, а как расспросила, то дала ему яблочко.
— Возьми, — говорит, — это яблочко, куда оно покатится, ступай прямо за ним, как раз и дойдешь.
Вот поблагодарил он и пошел. А яблочко и привело его как раз во двор к воронам. Вошел он туда, а там и мать.
— Здравствуй, мамаша.
— Здравствуй, сын.
Поговорили, расспросили друг друга обо всем, и дает она ему большое шило и булаву.
— Стань, — говорит, — вон за тем столбом, и как прилетит ворон, сядет он на столбе отдыхать, а тебя и не заметит.
Вот спрятался он за столбом, а тут и ворон летит. Сел на столбе, озирается, нету ли чего поесть, тут его и заметил.
— Ха, — говорит, — вот и закуска мне будет!
А он:
— Врешь, падаль собачья, подавишься! Я сам тобой пообедаю.
А черный ворон как кинется к нему… он отскочил, да к нему на спину, и всадил в него шило и булавой все бьет.
Как понес же его ворон, уж и под облаком, и выше облака, а он все булавой его бьет-поколачивает, и бил, пока тот упал и лопнул. Пошел он тогда к матери:
— Одевайтесь, — говорит, — мама, будем в свои края отправляться.
Вот мать оделась, запрягли они огненную коляску, забрали тех девиц-красавиц и поехали, а Иван-царевич и расхвастался им, что, вот, мол, он и сам без огненной коляски пройдет сквозь тот щит. Те на своей коляске проскочили, а он и остался.
Ходил он, ходил, бродил, бродил, а потом и подумал: «Вернусь на старые места, может, хоть что-нибудь поесть найду». Пришел, видит — ничего нету, одно лишь только яблочко, что младшая красная девица ему дала. Сел он и заплакал, глядь — откуда ни возьмись, выскакивает Иван Стриженый.
— Какого ты черта плачешь? — спрашивает.
Да нету у меня ничего, кроме вот этого яблочка.
— А что тебе надо? Давай-ка его сюда!
И покатил он сразу то яблочко, — и явились и пития и яства, а три музыканта так и режут… Пообедали они, а Иван Стриженый и говорит:
— Пойдем заберем коней и к тебе поедем.
Полезли в подвалы, разбили двенадцать дверей, порвали двенадцать цепей, вывели двух коней, как огонь. Как сели, да как поехали, так и не заметили, как огненный щит пролетели.
А те двое его братьев, когда мать уж приехала к ним, и с нею красавицы-девицы, видят, что нету Ивана-царевича, и подумали: «Пожалуй, уже он никогда не вернется», — и велели девицам, чтобы те сказали, будто они спасли их. Вот, вернувшись домой, и давай они свадьбу справлять, но как раз в это время приезжает Иван-царевич с Иваном Стриженым. Приехали они, наняли себе где-то у солдата квартирку и прислушиваются, что сказывают люди. А братья готовятся к свадьбам, но красные девицы за них не хотят идти. Говорят: «У нас и платьев таких, как следует, нету; а коль сделаете нам такие же платья, какие были у нас, когда с отцом мы жили, да не глядючи и не мерючи, точка в точку и строчка в строчку, то пойдем».
Созывают они всех портных мастеров, всех швей — никто не берется. А Иван Стриженый и говорит тому солдату:
— Иди, берись.
Тот отказывается.
— Ступай, — говорит, — да требуй золота мерку.
Солдат пошел и объявил, что согласен, мол, а Иван Стриженый скорей на коня и туда, в черное царство. Забрал там их платья и к рассвету домой воротился.
— На, — говорит утром солдату, — неси!
Как увидели красные девизы, одна другой «морг-морг», а ничего не говорят. Надели платья. «Вот, — говорят, — если б к этим платьям да еще черевички».
Кинулись братья к сапожным мастерам, опять же никто не берется, они — к солдату. Солдат отказывается, а Иван Стриженый:
— Берись, — говорит, — да требуй вперед два воза золота.
Пока солдат получил, что положено, а Иван Стриженый уж и в черное царство слетал и ихние черевички привез. Увидали их красные девицы, еще больше обрадовались. «Он, — говорят, — где-то здесь. Ну, а теперь, — говорят, — сделайте нам еще по такому ж платочку».
Братья уже ни к кому и не идут, а прямо к солдату.
— Сделай, такой-сякой!
Иван Стриженый к утру и платочки притащил. Тогда давай красные девицы того солдата допытывать, кто да кто, мол, ему все это сделал. Он и рассказал. Они тогда к царю…
— Вот кто, — говорят, — нас спас, а братья его — воры…
Призвали его, расспросили, так оно и есть. Привязал братьев тогда царь к хвостам коней необъезженных и разорвал, а Иван-царевич на младшей женился, и живут себе, поживают.
Там три фонаря горело, шло трое панов, три яблочка лежало, одно мне, другое — Лазарю, а третье тому, кто сказку сказал.
Где-то в некотором царстве жили-были царь с царицей. И было у них три сына, как соколы ясные. Вот повыросли уже сыновья, такими парубками стали, что ни вздумать, ни взгадать — только в сказке рассказать. Подошла пора им жениться. Царь с царицей, пораздумав хорошенько, сыновей созвал и говорит:
— Сыны мои, соколы! Вот вы уже на возрасте, пора вам себе и невест подыскивать.
— Пора, — говорят, — батюшка, пора!
— Собирайте же, — говорит, — дети, колчаны серебряные и стрелочки медные накладывайте да пускайте в чужие земли далекие: на чей двор стрела попадет, там тому и невесту брать.
Вот вышли они, натянули луки и давай стрелы пускать. Пустил стрелу старший — загудела стрела по поднебесью и попала в другое царство, прямо к царю в садик. На ту пору по саду царевна прогуливалась, подняла стрелу, любуется. Пришла к отцу, похваляется:
— Какую я, батюшка, красивую стрелочку нашла!
— Не отдавай же, — говорит царь, — ее никому, а только тому отдай, кто тебя в жены возьмет.
А тут спустя некоторое время приезжает старший царевич, просит у нее стрелу.
— Не дам, — говорит, — этой стрелы никому! Только отдам тому, кто меня замуж возьмет.
— Я, — говорит царевич, — тебя возьму.
Сговорились. Поехал он.
Пустил стрелу средний царевич — взвилась стрела ниже облака, выше леса и упала в княжий двор. Княжна в ту пору на крылечке сидела, увидала, подняла стрелочку.
— Какую я, батюшка, красивую стрелочку нашла!
Так не отдавай же ее никому, — говорит князь, — а отдай только тому, кто тебя замуж возьмет.
Вот приезжает и второй царевич, средний, просит стрелочку. Ответила она так же, как и та.
И этот говорит:
— Я тебя возьму.
Сговорились. Поехал.
Подошел черед пускать стрелу младшему. Иван-царевич — звали его Иван-царевичем — как выстрелит, загудела стрела ни высоко, ни низко — повыше хат, и упала ни далеко, ни близко — возле села в болото. А на кочке жаба сидела и подняла ту стрелочку. Приходит Иван-царевич, просит:
— Верни мне стрелу!
— Не отдам, — говорит жаба, — этой стрелки никому, а отдам только тому, кто меня замуж возьмет.
Подумал Иван-царевич: «Как-таки так зеленую жабу в жены брать?» Постоял над болотом, погрустил и пошел домой, плача.
Вот уже время им к отцу идти, говорить: кто какую себе невесту сыскал. А те двое — старший и средний — уж так рады, что боже ты мой. А Иван-царевич идет и плачет. Отец у них спрашивает:
