в гости незваной, иначе ухом не отделаешься. Мы тебе не по зубам, понятно? Так и скажи своему хозяину... если он у тебя есть.
Вскочил с постели и утвердился на ногах покрепче, сжимая кинжал (и вновь показалось, что замысловатые серебряные узоры на остром клинке причудливо колышутся). Стараясь, чтобы его голос звучал как можно тверже, предупредил:
— Бить буду в сердце, раньше никогда не приходилось, но я изо всех сил постараюсь...
— Еще пожалеешь... — прошипела пантерка.
И исчезла в коридоре. Помаленьку тускнело зеленоватое сияние, пока не пропало совсем. Тарик облегченно перевел дух. Как и прошлой ночью, подумал: все же бабка слаба, пакости у нее мелкие и всерьез не напугают. Однако... Нужно крепко подумать, как предупредить Тами, чтобы она поверила. Бабка и в самом деле может к ней нагрянуть... Нет, Лютый не пустит, а он, Тами говорила, у чужого не возьмет и самого вкусного куска, так уж приучен...
Снова, как и в прошлый раз, навалилась необоримая сонливость, и Тарик, сделав шаг назад, положил кинжал у изголовья и провалился в каменный сон без кошмаров...
Глава 4
ВЕСЕЛАЯ КОЛОВЕРТЬ
Утром он почувствовал себя бодрым и свежим и сразу после
завтрака стал собираться самым тщательным образом. Лучшие штаны, лучшая сорочка с вышивкой, ни разу еще не надеванная, лучший кафтанчик из синего бадахарского шелка для самых праздничных летних дней, лучшие ботинки, тоже как следует не разношенные по ноге, но нисколечко не жавшие, берет по ухватке этого года чуть великоват и сбит так, чтобы прикрывал правое ухо. Впервые в жизни одевался так старательно перед встречей с девчонкой и, придирчиво осмотрев себя в зеркало, повертевшись даже, остался доволен: по столичным меркам провожатый хоть куда, пуговицы и пряжка новенького ремня сверкают, платье сидит без морщинок...
Помня прошлые ярмарки и учитывая, что он сегодня не развлекается, а девчонку ведет туда, где за все придется платить, добрую пригоршню денаров, полтешков и шустаков высыпал в потайной карман, пришитый слева. Предосторожность не лишняя — в любое скопление развеселого народа, а уж на большую ежегодную ярмарку особенно, замешается немало искусных «сквознячников», умеющих залезть в карман так, что и не заметишь, будь ты трезвехонький и гляди во все глаза...
Сбережения его вновь понесут серьезный урон, но печалиться об этом не следует: все отдал бы до последнего грошика, лишь бы сегодняшняя встреча получила продолжение...
Одно чуточку портило картину: отсутствие бляхи, на которую Тарик пока еще не имел права. Каждому будет ясно, что он еще Школяр... а кто-то может принять и за Темного, по платью не определишь — иные Темные годовички одеваются и побогаче. Но не прицепишь же золотых сов, их дозволяется носить только на форменной одежде...
В коридоре он встретил маманю, глянувшую на него смешливо:
— А расфуфырился... На ярмарку?
— Куда же еще? — ответил он солидно.
— И с этой гаральянской девчонкой, конечно? (Что радовало — в ее голосе не было ни малейшего осуждения или неприятия.)
— С ней.
— Может, тебе дать пару денаров? — заботливо осведомилась маманя.
— Да нет, у меня заработанных хватает.
— Ну, смотри. Не швыряйся там монетами, но и не скупись. И крепенько запомни: девушки не любят ни робких, ни слишком нахальных, золотой серединки держись.
— Да ладно, — сказал Тарик еще солиднее. — Не первый раз с девчонкой иду, понимаю, в чем тут политесы.
— Ох, хвастунишка... — Улыбка была молодой. — Ты уж аккуратнее! Говорят, эти гаральянские девчонки особенно норовистые, так что и за словами, и за руками следи... Отец спозаранку ушел на ярмарку — у него не развлечения, а дела.
По улице Тарик шагал степенно. Она была пуста: обитатели либо уже ушли на ярмарку всеми семьями, либо собирались так же тщательно, как он только что. Большая Ярмарка — событие в столичной жизни знаменательное, даже выше цеховых праздничных шествий и прочих многолюдных торжеств: на ярмарку и Малышей с собой берут, и Недорослей отпускают одних со строжайшим наказом держаться кучками (малость припугнув страшилками про похитителей
одиноких детей), а уж годовички Тарика и молодежь с бляхами там поголовно. Лавки и мастерские закрыты, канцеляриям объявлен вольный день, как и солдатам столичных полков, — в общем, все, кто имеет такую возможность, поутру отправляются на западную окраину столицы...
Пятьдесят шестой нумер, дом худога Гаспера, тоже был тих, все окна закрыты, но тут другое: на крылечке перед входной дверью лежал не обычный половичок, темный и равнолеглый, а круглый, вязанный бело-золотыми узорами. Посвященные знали, что это означает: худог в трудах. Творческий метод (как это называют сочинители, виршеплеты, скульпторы и худоги) во многом напоминал таковой у Стайвена Канга, разве что сроки другие. Недели на две-три Гаспер натуральным образом запирался в доме и трудился над очередной картиной, пил при этом только фруктовую воду, не выходил даже во двор — делая по понятным причинам исключение для нужного домика, — не отличал день от ночи, трудясь и при лампе. Всякий знакомый, собравшийся к нему в гости, едва завидев сигнальный половик, поворачивал назад — хозяин не на шутку разъярялся, когда нарушали его трудовое уединение. Зато потом, когда труд был завершен, начиналось веселье: появлялись студиозусы с корзинами вина, шумели веселые застолья, где Тарик с некоторых пор был полноправным гостем...
И у пострадавшей церкви нисколечко не ощущалось веселого дыхания ярмарки. Кровельщики работали споро, укладывая на новые стропила последние черепицы, — они, конечно же, не видели повисшего чуть ли не над самыми их головами клятого цветка бара-лейника, уже заметно потускневшего. Как не видели его наблюдавшие за работой отец Михалик и незнакомый священник, как не видел Ягуф, стоявший в сторонке и, погромыхивая цепями, негромко бормотавший что-то бессвязное (говорят, иные дергунчики наделены особым зрением, но Ягуф к ним, безусловно, не относится). Никто не видел, кроме Тарика, а он никому не решался рассказать...
Лишь подойдя к палисаднику Тами, Тарик спохватился, крепко выругал себя и остановился в нерешительности... да что там:
в растерянности! Он ведь не уговорился с Тами на определенный час. Может, она и передумала идти с ним на ярмарку? Сказала ведь Байли, что сердечко у нее занято, а это можно толковать по-всякому. Посвистеть, как они
