Яков Голосовкер - Сказания о Титанах

Увидел Посейдон с водяной стены моря, как целится Идас. Наслал было на берег морской вал выше исполина высотой, чтобы утопить в нем Идаса, дерзнувшего одолеть бога. Но и Зевс-Кронид видел схватку соперников. Не мог он дать в обиду сына, не мог он опозорить небожителя-олимпийца из рода Кронидов. Метнул из огнемета-перуна молнию на берег, ударила молния меж бойцами, пронзила землю у их ног, и выронил Идас лук Аполлона, даже опрокинулся на спину от удара молнии.

Но пред грозным знамением Зевса отступил от Идаса на шаг и его соперник Аполлон.

Потемнело море. Исчез Посейдон. И уже летит к бойцам с Олимпа вестницей Ирида-Радуга.

Говорит Ирида Марпессе:

— Сестра речная, выбери из двух полюбивших тебя того, кто тебе милее. Кого выберешь, с тем и уйдешь. Такова мудрость Зевса. А ослушается кто из соперников, не примет твой выбор, — примет он участь древних титанов: быть ему от нового удара молнии в тартаре.

Смотрят Аполлон и Идас на Марпессу. Смотрит и Марпесса на титана и бога. У обоих сила сверхсильная. Сияют-смеются глаза Аполлона: в них любовь и солнце. Горят неистовым огнем глаза Идаса: в них только любовь.

Переводит Марпесса в раздумье глаза с одного на другого: оба по сердцу Марпессе.

Выберет она Аполлона — станет тогда нимфа богиней и родит ему бога.

Выберет она Идаса — останется она тогда титанидой и родит ему титана.

Стоит Марпесса в раздумье. Впрямь, властителен бог. Но все же одолел его титан.

Любовью и солнцем сияют глаза Солнцебога: но не ей одной — всем нимфам и богиням сияют. Отсияют они когда-нибудь, глядя на Марпессу, и отвернутся. Для другой будут они тогда сиять.

А Идас? Одной неистовой любовью горят глаза Идаса. Нет в них сияния солнца, но горят они только для Марпессы.

И отошла Марпесса под руку Идаса.

Тогда метнул в потемневшее море Аполлон золотую стрелу и сам утонул где-то за морем, в ее золотом огне. Унеслась в небо и Ирида. Только сбросила в небо с плеч речной нимфе Марпессе в дар свою радужную хламиду.

Сказание о серебряном яйце Леды и о похищении лебединых дев Левкиппид Диоскурами

Вот о чем рассказывал старый лебедь юной лебеди на урочище Кихреи, близ Спарты.

Жила у речного берега в Кихрее лебединая дева, по имени Леда[18], и была она и девой, и лебедью: голова, руки и грудь девичьи, а вдоль рук, от плеч, перистыми рукавами спадали лебединые крылья, и такие широкие, пушистые, богатые, все в кудрях, словно на Леде сорочка лебяжья…

Ляжет, бывало, Леда грудью на воду, поставит два крыла парусами, и кажется — впрямь лебедь плывет. А как выйдет на берег, встряхнется, спустит небрежно крылья с плеч пуховой шалью, закутается в нее — и вот уже не лебедь перед тобой, а дева.

И откуда только вышла она такой? Из жемчужины, что ли?

Ляжет под платаном — новое диво: справа подойдешь — лебедь дремлет, слева подойдешь — девушка на коврике из лебяжьего пуха нежится; и все тело ее словно в золоте текучем выкупано.

А не то стоит Леда над рекой и поет. Крутом рыбы застыли стаями: слушают песню. Кончит она петь, и унесут рыбы ее песню в речную глубину, и будет эта песня Леды еще долго переливаться на их чешуе, играя невиданными на земле красками.

Долго летал над землей серебряным лебедем Аполлон, отвергнутый нимфой Марпессой, и увидел он с неба дремавшую под деревом лебединую деву. Слетел к ней юный бог. И с той поры часто посещал Аполлон Леду в образе чудного лебедя.

Жил тогда близ Кихреи титан-великан Левкипп, славный белыми конями, и нашел он как-то спозаранку на берегу большое серебряное яйцо, такое яйцо, что и жеребенок мог бы из него вылупиться, а не только лебедь. Догадался Левкипп, что не простая птица снесла это яйцо, что оно от титанова племени, и положил его в каменном гроте, у конской ограды. Вернулся к вечеру в грот и видит: лежит в гроте двумя серебряными пустыми половинками надвое расколотое яйцо, и сидят близ тех половинок две девушки: одна — вся как улыбка раннего утра, другая — как сияние лунного вечера, и кормит их белая кобылица из его стада молоком.

Присмотрелся к ним Левкипп и назвал одну из них Фойбой, а другую Гилаейрой. Нимфы же прозвали их Белыми Кобылицами — Левкиппидами.

Оборотнями были сестры Левкиппиды: могли они превращаться и в лебедей, и в белых кобылиц. И так похожи были издалека те лебеди на кобылиц, что нельзя было никак различить, лебеди ли плывут по небу или то крылатые кони: и шеи у коней лебединые, и крылья у них лебединые, и ноги они поджимают по-птичьи.

Смотрит на Левкиппид Левкипп и радуется: что за веселые девушки! Что за красавицы!

Выйдут они, бывало, из грота двумя девами, взмахнут трижды руками, словно крыльями, и взмоют к небу двумя белыми лебедями. А чуть ударятся грудью с лета об землю — и вот уже не лебеди они, а белые кобылицы. Тут и чуда нет. Не одним же богам быть оборотнями.

Родились Левкиппиды, и не стало в Кихрее Леды. Рассказывали серые гусыни, будто сам Зевс-Кронид унес ее на гору Тайгет и спрятал у озера, в густом можжевельнике.

Но иное рассказывали сизые утки. От уток услыхал и старый лебедь.

Был брат у Левкиппа — титан Тиндарей-Потрясатель, ловец птиц и зверей. Ясной, как день, была его жизнь. Но чуть только придет в ярость, все крушил он и потрясал, как гром. Потому и прозвали его Потрясатель. Приглянулась ему Леда, лебединая дева. Стал охотиться на нее. Но никак не удавалось ему ее поймать, ускользала от него Леда. Как услышал Тиндарей о том, что исчезла Леда из Кихреи, отправился он за ней на поиски в горы и лесные дебри. Не нашел он Леды в горах и лесах. Зато нашел он в чаще Тайгета, близ озера, серебряное яйцо, еще большее, чем то, что нашел Левкипп. И вышли из того яйца на Тайгете двое юношей небывалых: красотой сияющей и мощью они были как боги, и такой свет исходил от них, словно каждый из них нес в себе солнце. Считали они себя детьми Зевса. Но сами не знали, смертны они или бессмертны.

Дали одному из них имя Кастор, а другому имя Полидевк.

Но молва нарекла их именем Диоскуры — сыны Зевса.

И любили друг друга братья. Кастор и Полидевк, как правая рука любит левую, как одна капля воды любит другую каплю воды. Шип не смел оцарапать одного, чтобы тотчас не был поранен другой. Волна не смела омыть одного, чтобы тотчас не омыть и другого.

Тиндарей увел за собой юношей в Лаконию, и считался он там их отцом. Да и чем титан-великан им не отец? Только был Тиндарей из рода долголетних, но уже смертных титанов.

Умел Кастор, как никто, укрощать диких коней. Умел Полидевк, как никто, с одного удара валить наземь любого полубога.

Бывало, взглянут близнецы друг на друга, и скажет Полидевк Кастору:

— Ты, Кастор, — утро, я — Ночь. Под тобою конь Заревой, подо мною — Черный. Не догнать твоему Заревому моего Черного. Не догнать моему Черному твоего Заревого. Таких надо бы нам добыть коней, чтобы один конь мог догнать другого коня, как бы далеко ни были они друг от друга.

— Знаю я таких коней, — сказал Кастор. — Есть такие две белые кобылицы у Левкиппа — Левкиппиды. Верно, крылья у них на ребрах: чуть приблизишься к ним, они взлетают, словно лебеди, к небу.

— Что ж, добудем их, — сказал Полидевк. — Быть Левкиппидам за Диоскурами.

Раз паслись сестры Левкиппиды белыми кобылицами на лугу. Как вдруг выскочили из засады братья Диоскуры. Не успели сестры ударить копытом, не успели сделать три заветных скачка, как настигли их ловцы коней, вскочили на них, сдавили им петлей шею — и стали Диоскуры белоконными.

Не могли Левкиппиды-кобылицы обратиться в лебедей, не могли вернуть себе и свой девичий образ под руками чудесных братьев. Только спросили ловцов:

— Кто вы, юноши? И ответили юноши:

— Мы Диоскуры.

Тогда взмолились к ним сестры Левкиппиды:

— Мы не кобылицы крылатые, мы — девы. Отпустите нас, братья Диоскуры, и добудем мы для вас конский табун. Есть в том табуне два чудо-коня, как мы, серебряно-белые. Не простые то кони, а кони-лебеди. Когда рысью бегут — они кони о четырех ногах, а как вскачь пойдут, так уж так пойдут, что крылья у них на ходу вырастают, и уже не кони они, а лебеди, и уже не по четыре у них ноги, а по две. Только неукротимы те кони. Ни титаны, ни полубоги не могли их объездить. И неуловимы они: шеи у них из серебра: не захлестнуть их петлей. Но, увидя нас, кобылиц, кинутся они к нам с диким ржаньем и с криком лебединым. Если вправду вы Диоскуры, то поймаете тех коней и укротите. А нас отпустите в Левкиппу.

Ответили Белым Кобылицам Диоскуры:

— Слыхали мы о сестрах Левкиппидах, но видать их не видали. Поймаем неукротимых чудо-коней — отпустим вас: улетайте. Но коль догоним вас — не взыщите. Только поклянитесь нам титановой клятвой, что прежде чем ускакать от нас, примите свой девичий облик — не ускачете от нас кобылицами.