47. Причудливое представление, которое мы имеем о счастье, приблизительно следующее. Благодаря известным оценкам и по расчетам, составленным в соответствии с собственным масштабом, мы приходим к определенному среднему земному жребию. О нем мы думаем, что он принадлежит нам по праву от природы. Это как бы простая оценка нашего вознаграждения, заслуг и не требует ни благодарности, ни жалоб. Только случайный плюс мы принимаем за счастье, – любой недостаток – за горе.
Представим себе, что мы сами станем производить оценку своих заслуг и какая масса самолюбия в каждом из нас. Тогда надо только удивляться, как часто чаша весов наклоняется в противоположную сторону, и иной дурак восклицает: «Посмотри-ка, какая плата; случалось ли когда-нибудь такому достойному человеку, как я, видеть что-либо подобное?» Я говорю тебе, дурак, причина лежит исключительно в твоей пустоте, заслугах, которые ты только воображаешь, что имеешь. Представь себе, что ты заслуживаешь, чтобы тебя повесили (что, вернее всего, правда), а ты считаешь за счастье, если тебя лишь расстреляют. Представь себе, что ты заслуживаешь быть повешенным на заволоке, и для тебя будет блаженством умереть на конопле.
Поэтому претензии, какие ты предъявляешь к счастью, должны равняться нулю: мир под твоими ногами. Правильно писал умнейший человек нашего времени: «Жизнь начинается только отречением»19.
48. Счастье, в котором ищут цель своего бытия, и вся эта очень неблагородная мелкая теория, по сути говоря, если хорошенько сосчитать, существует на свете еще неполных двести лет.
Единственное счастье, просьбами о котором утруждал себя достойный человек, было счастье от выполнения своей работы. Не «я не могу есть», а «я не могу работать» было наиболее частой жалобой среди мудрых людей. По сути говоря, все-таки это единственное несчастье человека, когда он не может работать, исполнить своего назначения как человек. Смотрите, день быстро проходит, наша жизнь скоро проходит, и наступает ночь, когда никто не может трудиться.
49. В человеке есть нечто выше любви к счастью. Он может обойтись без счастья и взамен него найти блаженство. Для того чтобы проповедовать это самое высшее, разве ученые, мученики, поэты и священники не говорили и не страдали во все века? Разве они не представляли доказательства – в жизни и смерти – в божественном, которое есть в человеке? В том, что только в божественном он обладает силою и свободой? И это Богом вдохновенное учение тебе также проповедуется, и тебя также преследуют различные милосердные соблазны, пока ты не почувствуешь и не научишься их сокрушению! Благодари судьбу свою за это и переноси с благодарностью остальное – оно тебе нужно; «самость» должна была быть уничтожена в тебе. Благодаря благотворным пароксизмам лихорадки жизнь прекращает глубоко лежащую хроническую болезнь и торжествует над смертью. Бушующие волны времени не поглощают тебя, а поднимают в лазурь вечности. Не люби удовольствия, а люби Бога. Вот вечное «да», разрешающее все противоречия. Каждому, кто идет по этому пути и действует, становится хорошо.
50. Всякая работа, даже пряжа хлопка, благородна. Только работа благородна, повторяю и утверждаю это еще раз. И таким образом, всякое достижение – трудно. Легкой жизни нет ни для одного человека, ни для одного бога. Жизнь всех богов представляется нам возвышенною грустью – напряжением бесконечной борьбы с бесконечным трудом. Наша наивысшая религия называется «поклонение страданию». Для сына человеческого не существует заслуженно или даже незаслуженно носимой короны, которая не была бы терновым венцом. Все это было когда-то очень хорошо известно, будучи высказано словами или, еще лучше, прочувствовано инстинктивно каждым сердцем.
Разве вся низость, атеизм, как я это называю, человеческих поступков и деяний настоящего поколения в той невыразимой жизненной философии – не кажется претензией быть, как люди это называют, «счастливыми». Самый жалкий из тех, кто бродит в образе человека, преисполнен мыслью, что он, согласно всем человеческим и божеским законам, имеет право быть «счастливым». Его желания, – желания несчастнейшего бедняка, – должны быть исполнены. Его дни, – дни несчастнейшего бедняка, – должны протекать в мягком течении наслаждения, что невозможно даже для самих богов. Фальшивые пророки проповедуют нам: «Ты должен быть счастлив; ты должен любить приятные вещи и найти их». И вот народ кричит: «Отчего мы не нашли приятных вещей?»
51. Какая разница в том, счастлив ли ты или нет? «Сегодня» так скоро становится «вчера». Все «завтра» становятся «вчера», и тогда нет вопроса о «счастье», а возникает совсем иной вопрос. Да, в тебе остается такое священное сострадание к самому себе по крайней мере, что даже твои печали, раз они перешли во «вчера», становятся для тебя радостью. Сверх того, ты не знаешь, какое Божье благословение и какая необходимая целебная сила заключалась в них. Ты узнаешь об этом лишь по прошествии многих дней, когда ты станешь умнее!
52. Если благородная душа становится в десять раз прекраснее от беды и счастья, потому что попадает в собственную лучезарную и пристойную ей стихию, то неблагородная, напротив, становится в десять раз и в сто раз более некрасивой и жалкой. Все пороки и слабости, которыми обладал человек-выскочка, представляются нам теперь, точно в солнечном микроскопе, увеличенными до страшного искажения.
53. Да, человеческая природа настолько превратна, что уже издавна нашли, насколько превышающее обыкновенную меру счастье опаснее, нежели меньшее. На сто человек, способных перенести несчастье, едва ли найдется один, способный перенести счастье.
54. Для умов, подобных Новалису, – земные блага отнюдь не бывают сладкими и полными. Они со временем проповедуют большую необходимость отречения, благодаря чему только, как заметил мудрый человек, и можно считать, что человек действительно вступает в жизнь. Облагораживающие влияния несбывшихся надежд и любви, которая в этом мире всегда останется безродной, – не зависят также от достоинства и расположенности своих предметов, но от качества сердца, лелеявшего их и умевшего приобрести тихую мудрость из-за такого мучительного разочарования.
55. Когда человек несчастен, что он должен делать? Должен ли он жаловаться на того или иного человека, на ту или иную вещь? Должен ли он наполнять мир и улицы жалобами?
Безусловно, нет; и даже наоборот. Все моралисты советуют ему не жаловаться на какого-либо человека или предмет, а только на себя самого. Он должен узнать правду, что когда он несчастен, то, безусловно, раньше был неумным. Если бы он верно следовал природе и ее законам, то всегда верная своим законам природа предоставила бы ему плоды, рост и блаженство. Но он следовал другим законам – не законам природы, – и природа оставляет его беспомощным, так как терпение ее уже исчерпано, и отвечает ему с очень убедительной важностью: «Нет». Не на этом пути, сын мой, а на ином найдешь ты здоровье; это же, как ты сам замечаешь, путь к болезни. Оставь его!
56. Политические теории существовали всегда и будут всегда существовать и во времена упадка. Пусть они составляют своего рода явления природы, которая не делает ничего напрасного; да будут они шагами на ее пути. Нет теории надежнее той, которая считает, что все теории, как бы они ни были серьезно и тщательно разработаны, должны быть, по своим свойствам, несовершенны, сомнительны и даже неверны.
Ты должен знать, что вселенная, само собой разумеется, бесконечна. Не пробуй проглотить ее ради твоего логического желудка; радуйся, если ты – тем, что прислан сюда, и тем, что ты там, в хаосе, строишь опору, мешаешь ему проглотить тебя. Многозначительный успех в том, что новое молодое поколение заменило страстную веру в Евангелие по Руссо исповеданием скептицизма: «Во что я должен верить?»
Благословенна надежда, с самого начала предсказывалось тысячелетнее царство, священное царство. Но что достойно удивления: до этой новой эры нет царства полного удовольствия и большого излишка. Не верьте этому обетованному царству лентяев, полного счастья, благоденствия и порока, избавленного от его уродства, друзья мои. Человек не то, что называют счастливым животным, его стремление к благоденствию ненасытно. Как мог бы бедный человек в этой дикой вселенной, которая бросается на него, бесконечная, угрожающая, – я не говорю найти счастье, – как мог бы он жить, иметь твердую почву под ногами, если бы он не запасся терпением для постоянного труда и страданий! Сохрани Бог, если в его сердце нет набожной веры, если для него не имеет значения слово «обязанность»! Что касается этих ожиданий, то они происходят от чувствительности, годной лишь для того, чтобы быть тронутым романами и торжественными случаями и больше ни на что не нужной. Здоровое сердце, говорящее себе: «Как я здорово!» – обыкновенно подвергается самым опасным заболеваниям. Разве сентиментальность не близнец лицемерной фразы, если не совсем одно и то же? Разве лицемерная фраза дьявола не materia prima20, из которой может сформироваться вся фальшь, слабость и ужас, но не может получиться ничего существенного? Лицемерная фраза, в сущности, двойная дистиллированная ложь, наивысшее могущество лжи.
