Ознакомительная версия.
Об участии Орфея в походе аргонавтов рассказывает только Аполлоний Родосский, греческий поэт, творивший в III в. до н. э. Остальную часть мифа лучше всех передают два римских поэта, Вергилий и Овидий (приблизительно в одном стиле). Поэтому здесь и употребляются латинские имена. Замечу, что все сказание в целом мог бы изложить каждый из трех названных поэтов.
Самыми первыми музыкантами были сами боги. Афина, правда, не отличилась в этом искусстве, но зато изобрела флейту, хотя и не играла на ней. Гермес смастерил лиру и подарил ее Аполлону, и тот сумел извлекать из нее настолько мелодичные звуки, что, когда он впервые заиграл на Олимпе, боги забыли обо всем. Для себя Гермес сделал пастушью свирель и наигрывал на ней очаровательные песенки. Пан же изобрел тростниковую дудочку, певшую сладко, как весенний соловей. У Муз не было особо любимого ими инструмента, но их голоса уже сами по себе несомненно были совершенны.
Следующими по таланту и мастерству исполнения можно считать нескольких смертных, дстигших в своем искусстве такого совершенства, что в этом отношении они почти сравнились с богами. Из них самым выдающимся являлся несомненно Орфей. Он был сыном одной из Муз и фракийского царя. Его мать передала ему свой музыкальный дар, а взлелеяла его сама Фракия, ведь фракийцы были самым музыкальным народом в Греции. Орфей не имел равных себе ни в своей стране, ни где-нибудь еще, за исключением одних только богов. Когда он играл и пел, его возможностям предела не было. Противостоять ему не мог никто и ничто.
В чащах лесных на фракийских горах
Орфей двигал деревья, двигал и скалы
Своею волшебною лирой. Даже звери по зову ее
Сами шли из лесу.
За ним могло следовать все: и живые существа, и неодушевленные вещи. Он передвигал утесы на склонах гор и изменял течение рек.
О жизни Орфея до его несчастной женитьбы мало что известно, хотя из-за нее он стал известен гораздо больше, чем благодаря своему музыкальному дарованию. Тем не менее известно, что он принял участие в одной прославившей себя на всю Грецию экспедиции, в которой, быть может, принес гораздо больше пользы, чем остальные ее участники. Имеется в виду его путешествие с Ясоном на Арго. Когда плывшие на Арго герои уставали или грести становилось особенно трудно, Орфей ударял по струнам своей лиры, и гребцы обретали новые силы, и их весла двигались в такт наигрываемой им мелодии. Если же возникала угроза ссоры, его лира начинала звучать так нежно, так мирно и дружелюбно, что самые горячие головы охлаждались и забывали про свой гнев. Он спас героев и от Сирен. Когда аргонавты услыхали плывущее над морскими просторами чарующее пение, оставлявшее у них только одно желание – слышать его больше и больше, они повернули свой корабль к берегу острова Сирен. Орфей же подхватил свою лиру и заиграл такую чистую, такую трогающую сердца мелодию, что в ушах героев она просто заглушила звуки фатальных для них песнопений Сирен. Аргонавты вернули корабль на прежний курс, и ветры отогнали его от опасного острова. Если бы на нем не было Орфея, то греческие герои наверняка сложили бы свои кости на острове Сирен.
Нам неизвестно, когда он впервые встретил и при каких обстоятельствах предложил руку и сердце Эвридике, девушке, которую он полюбил. Тем не менее не возникает сомнений, что ни одна девушка, которой он делал бы такое предложение, не могла бы устоять перед чарами его музыки. Они поженились, но их супружеские радости были недолгими. Вскоре после свадьбы, когда Эвридика гуляла со своими подругами на лугу, ее укусила гадюка, и она умерла. Горе Орфея было неописуемым. Вынести разлуки он не мог и решил спуститься в царство мертвых, чтобы вернуть Эвридику. Себе же он сказал:
Своею лирой
Смогу зачаровать я дочь Деметры
И вместе с ней и самого Аида.
Растроганным их сердце
Вижу я моей игрою,
И выведу я супругу молодую
Из Аида.
Орфей осмелился сделать ради своей любви то, на что еще не осмеливался ни один другой мужчина. Он спустился в Аид, и когда коснулся струн своей лиры, то все, кто находился там, в безмолвии замерли. Кербер забыл, что он должен охранять адские врата, остановилось колесо Иксиона, присел отдохнуть на своем камне Сизиф, и впервые увлажнились слезами лица ужасных Фурий. Сам владыка Аида вместе с супругой подошли поближе к Орфею, чтобы лучше слышать его игру. Орфей же, обращаясь к ним, пел:
О, вы, божества, чья вовек под землею обитель,
Здесь окажемся все, сотворенные смертными! Если
Можно, отбросив речей извороты лукавых, сказать вам
Правду, дозвольте. Сюда я сошел не с тем, чтобы мрачный
Тартар увидеть, не с тем, чтобы чудовищу, внуку Медузы,
Шею тройную связать, с головами, где вьются гадюки,
Ради супруги пришел. Стопою придавлена, в жилы
Яд ей змея пустила и похитила юные годы.
Горе хотел я стерпеть. Старался, но побежден был
Богом любви: хорошо он известен в пределах наземных, —
Столь и здесь – не скажу; уповаю, однако, что столь же.
Если не лжива молва о былом похищенье – вас тоже
Соединила любовь! Сей ужаса полной юдолью
Хаоса бездной молю и безмолвьем пустынного царства:
Вновь Эвридике моей заплетите короткую участь!
Все мы у вас должники: помедлив недолгое время,
Раньше ли, позже ли – все в приют поспешаем единый,
Все мы стремимся сюда, здесь дом наш последний; вы двое
Рода людского отсель управляете царством обширным.
Так и она: ей положенные годы созреют,
Будет под властью у вас – возвращенья прошу лишь на время,
Если же милость судеб в жене мне откажет, отсюда
Пусть я и сам не уйду; порадуйтесь смерти обоих.
Никто, услышав голос и лиру Орфея, не смог бы ему ни в чем отказать. И
…ни царица-супруга,
Ни властелин преисподней мольбы не исполнить не могут.
Царственные супруги приказали привести Эвридику и отдали ее супругу, под одним условием: когда она последует за ним, он не должен оборачиваться до тех пор, пока они не достигнут верхнего мира. Через ворота Аида супруги вышли на дорогу, которая повела из адской тьмы к свету, поднимаясь все выше и выше. Орфей знал, что Эвридика – где-то позади него, но ему все время хотелось бросить на нее хоть мимолетный взгляд, чтобы убедиться, что она здесь. И вот они уже почти завершили свой путь – тьма стала рассеиваться, и Орфей с огромной радостью сделал первый шаг в мир света и тотчас же обернулся, чтобы взглянуть на супругу. Но слишком рано – он увидел ее еще в туманной дымке и простер руки, чтобы удержать ее, но в тот же миг Эвридика исчезла, скользнув назад, во тьму преисподней. Он услышал только едва различимое «Прощай!».
Полный отчаяния, Орфей бросился за ней, мчась по уже пройденному им пути все дальше и дальше, все ниже и ниже, но в Аид его уже не пропустили. Боги не разрешили ему, живому, второй раз войти в пределы царства мертвых. Ему пришлось вернуться на землю одному, в глубоком горе. После этого Орфей стал избегать общества людей. Он бродил по диким, безлюдным местам Фракии, не имея при себе ничего, кроме лиры. Он не переставал перебирать ее струны; и ему с радостью внимали скалы, реки и деревья, его единственные слушатели. Но однажды ему встретилась компания менад. Они были в таком же безумном состоянии, как и те, которые так жестоко расправились с Пенфеем. Они разорвали несчастного Орфея на части и бросили его изувеченную голову в быстрые воды Гебра. Ее вынесло из устья реки, и она была найдена на берегу Лесбоса. Она совсем не пострадала от морской воды; ее окружили Музы и похоронили в святилище на острове. Части его тела они собрали и тоже похоронили в могиле у подножия Олимпа. И над этой могилой соловьи поют гораздо слаще, чем где-либо еще.
Лучше всего этот миф изложен у Овидия. Преувеличения в описании шторма типичны для римского автора. Детальное же описание жилища бога сна свидетельствует о возможностях Овидия как бытописателя. Имена богов, естественно, римские.
Фессалийский царь Кеик был сыном светоносца Люцифера – звезды, возвещающей приход дня, и его лицо повторяло прекрасный лик его отца. Его жена Алкиона также была высокого происхождения; она была дочерью повелителя ветров Эола. Супруги преданно любили друг друга и никогда добровольно не разлучались. Но однажды Кеик был вынужден покинуть супругу и отправиться в далекое морское путешествие. У него приключились неприятности, и он собирался попросить совета у оракула, этого прибежища попавших в беду людей. Когда Алкиона узнала о его планах, она крайне обеспокоилась, даже испугалась. Рыдая, она говорила ему, что о бедствиях, происходящих на море, о мощи ветров она знает, как никто другой. Ведь во дворце своего отца она наблюдала за ними с детства, видела штормы, которые они вызывают, черные тучи, которые они гонят по небу, и ужасные желто-красные молнии. «И столько же раз, – рассказывала она, – я видела на берегу обломки кораблей, выброшенные волнами. О, не езди никуда! А если я не могу тебя убедить, то хоть возьми меня с собой. Я же вынесу все, что только может с нами случиться».
Ознакомительная версия.
