Подчеркивая незавершенность этого развития, тем не менее нужно видеть в нем проявление прогрессировавшего социального разделения труда между массой крестьян и военной и управленческой верхушкой. Вместе со всеми этими переменами должна была измениться и социальная база королевской власти. Королю отныне приходилось рассчитывать прежде всего не на народное ополчение, члены которого могли к тому же обладать лишь довольно примитивным оружием, а на профессиональное рыцарство. В судебных и административных вопросах король имел дело не с массою бондов, а с элитой – «могучими бондами», «лучшими бондами». Аристократизация государства сделала определенные успехи. Но если, с одной стороны, часть бондов стремилась избавиться от несения публичных повинностей, то, с другой, она не могла не страдать от ущемления своей свободы, и это порождало недовольство. Поскольку центр тяжести в государственных делах перемещался «кверху», поскольку основную роль в управлении стали играть могущественные люди, приближенные короля, то стал усиливаться и их нажим на бондов, росли поборы, притеснения и произвол – факторы, порождавшие широкое социальное брожение.
Во второй половине XII века заметно возрос удельный вес той части крестьян, которые уже не являлись собственниками своих наделов. Слой лейлендингов-арендаторов земли стал существенным компонентом общества. Лейлендинга неверно было бы приравнивать к зависимым держателям в других странах феодальной Европы, но некоторые элементы личного неполноправия в эту эпоху неизбежно сопровождали материальную зависимость. В условиях господства натурального хозяйства эксплуатация арендаторов существенно не увеличивалась, и антагонизм между лейлендингами и крупными землевладельцами вряд ли мог приводить к серьезным вспышкам борьбы между ними. Основным социальным противоречием, которое порождало конфликты, было противоречие между бондами и государственной властью.
Таким образом, на протяжении XII в. неуклонно накапливались факторы, в конце концов породившие широкий и сложный социально-политический кризис. Социальный протест бедняков и обездоленных; недовольство бондов; конфликт между старой знатью, возглавляемой лендрманнами, и «новыми людьми», которые поднялись на государственной службе; противоречия между разными областями страны, отстаивавшими свои традиции и относительную самостоятельность; рост противоположности между городским и сельским населением – все эти конфликты еще более осложнились борьбой между норвежской монархией и церковью, которая везде в Западной Европе в XII веке добивалась более независимого положения по отношению к светской власти. Тянувшееся уже десятилетиями соперничество претендентов на престол переросло в гражданскую войну. Этот период истории Норвегии уже не описан в «Круге Земном», изложение в котором заканчивается 1177 годом. [618] Трудно, однако, сомневаться в том, что всю предшествовавшую историю Норвегии Снорри рассматривает под знаком конфликтов, раздиравших страну в его время, и поэтому в заключение нашего очерка нужно хотя бы пунктиром наметить ход гражданских войн.
На первом этапе гражданских войн (конец 70-х – начало 80-х годов XII в.) против группировки лендрманнов, возглавляемой их ставленником королем Магнусом и его отцом ярлом Эрлингом Кривым и поддерживаемой высшим клиром, выступали самозванец Сверрир и его приверженцы – биркебейнеры, деклассированные элементы, выходцы из низов. [619] Сверрир выдавал себя за незаконнорожденного сына конунга из династии Харальда Прекрасноволосого. Он оказался способным политиком, опытным демагогом и удачливым военачальником, который сумел нанести поражение своим противникам. В противоположность королю Магнусу Эрлингссону, который всецело зависел от знати, Сверрир охотно прибегал к социальной пропаганде, обещая примкнувшим к нему беднякам передать им, в случае победы, высшие должности и богатства лендрманнов. Сверрир не остановился перед тем, чтобы пойти на разрыв с церковью и пренебрег даже папским отлучением. Свои притязания на власть он обосновывал ссылками на «Законы святого Олава», т. е. на старинные традиции, в защите которых бонды видели условие сохранения своих вольностей, тогда как Магнус Эрлингссон опирался на новый закон о престолонаследии (1163 г.), принятый при активном участии высшего духовенства и ставивший монархию под контроль церкви.
Сверриру, благодаря тому, что к нему примкнула часть бондов, удалось захватить норвежский престол (в 1184 г.) и утвердить на нём новую династию. Характерно, однако, что при этом его приверженцы биркебейнеры, присвоив государственные должности и земельные владения, отбитые у истребленных или оттесненных ими представителей знати, возвысились и порвали с крестьянским движением. Впервые в истории Норвегии в такой мере произошло сплочение социальной верхушки вокруг престола: выскочки, всем обязанные королю, видели в прочной монархической власти гаранта своего господствующего положения. Поддержавшие же их крестьяне ничего от смены династии не получили и, разочарованные, продолжали бунтовать, но их выступления были жестоко подавлены, причем при преемниках Сверрира (он умер в 1202 г.) в расправе над бондами принимали участие как биркебейнеры (из пренебрежительной клички это слово стало почетным званием), так и бывшие их противники баглеры (приверженцы «церковной партии», от bagall – «епископский посох»). К середине XIII века положение королевской власти полностью укрепилось, враждовавшие между собой фракции знати достигли примирения, оформилась служилая привилегированная верхушка общества, в которую входили светские и церковные крупные землевладельцы, приближенные короля и его служилые люди, обладатели королевских пожалований. Крестьянство, потеряв прежнее влияние на общественные дела, было в основном низведено до положения простых непосредственных производителей, за счет которых жила новая аристократия. Общество было расколото на сплотившийся вокруг престола господствующий класс и крестьянство. Никогда до этого времени норвежское государство в такой мере не приближалось по своей структуре и организации, как и по своему оформлению, к европейским феодальным королевствам.
