Элиас Лённрот - Калевала

Старый, верный Вяйнямёйнен
Проводил покойно время
В чащах Вяйнёлы зеленых,
На полянах Калевалы.
Распевал свои он песни,
Песни мудрости великой.
День за днем все пел он песни
И ночами распевал их,
Пел дела времен минувших,
Пел вещей происхожденье,
Что теперь ни малым детям,
Ни героям непонятно:
Ведь пришло лихое время,
Недород, и хлеба нету.
Далеко проникли вести,
Разнеслась молва далеко
О могучем пенье старца,
О напевах богатырских,
И на юг проникли вести,
И дошла молва на север.
В Похъёле жил Ёукахайнен,
Тощий Молодой лапландец.
Как-то раз пошел он в гости,
Речи странные там слышит,
Будто можно петь получше,
Песни лучшие составить
В чащах Вяйнёлы зеленых,
На полянах Калевалы,
Чем те песни, что певал он,
У отца им научившись.
Рассердился Ёукахайнен:
Зависть в сердце пробудили
Вяйнямёйнена напевы,
Что его всех лучше песни.
К старой матери идет он,
К предводительнице рода.
Говорит, что в путь собрался,
Отправляется в дорогу,
В села Вяйнёлы он едет,
В пенье с Вяйнё состязаться.
Но его не отпускают
Ни отец, ни мать-старуха
В села Вяйнёлы поехать,
С Вяйнё в пенье состязаться:
"Нет, тебя там околдуют,
Околдуют и оставят
Голову твою в сугробе,
Эту руку на морозе,
Чтоб рукой не смог ты двинуть
И ногой ступить не смог бы".
Молвил юный Ёукахайнен:
"Мой отец во многом сведущ,
Мать намного больше знает,
Но всех больше сам я знаю.
Если я хочу поспорить
И с мужами состязаться,
Посрамлю певцов я пеньем,
Чародеев зачарую;
Так спою, что кто был первым.
Тот певцом последним будет.
Я его обую в камень,
Ноги в дерево одену,
Наложу на грудь каменьев,
На спину дугу из камня,
Дам из камня рукавицы,
Шлемом каменным покрою!"
Так, упрямый, он решает
И берет коня в конюшне:
Из ноздрей огонь пылает,
Брызжут искры под копытом:
Он взнуздал коня лихого
И запряг в златые сани.
Сам уселся он на сани,
Сел удобно на сиденье
И коня кнутом ударил,
Бьет кнутом с жемчужной ручкой.
Лошадь добрая рванулась,
Конь помчался по дороге.
Вот уж дом родной далеко,
Скачет день, другой день скачет,
Третий день он быстро мчится;
А когда прошел и третий,
Прибыл к Вяйнёлы полянам
И просторам Калевалы.

Старый, верный Вяйнямёйнен,
Вековечный прорицатель,
Был как раз на той дороге,
По пути тому он ехал
Среди Вяйнёлы полянок,
По дубравам Калевалы.
Ёукахайнен юный, буйный,
На него наехал быстро;
Зацепилися оглобли,
И гужи переплелися,
Хомуты вдруг затрещали,
И дуга с дугой столкнулась.
Тут они остановились,
Стали оба, размышляя...
Из двух дуг сочилась влага,
От оглобель пар поднялся.
И промолвил Вяйнямёйнен:
"Ты откуда это родом,
Что так скачешь безрассудно,
Не спросяся, наезжаешь?
Ты зачем разбил хомут мой
И дугу из свежей ветки,
Ты зачем сломал мне сани,
Изломал мои полозья?"
Молвил юный Ёукахайнен,
Сам сказал слова такие:
"Молодой я Ёукахайнен,
Но теперь и ты скажи мне:
Ты, дрянной, откуда родом,
Из какой семьи негодной?"
Старый, верный Вяйнямейнен
Называет свое имя,
Говорит слова такие;
"Так ты — юный Ёукахайнен!
Уступи-ка мне дорогу,
Ты годами помоложе".
Молодой же Ёукахайнен
Говорит слова такие:
"Тут важна не наша старость,
Наша старость или юность!
Кто стоит в познаньях выше,
Больше мудрости имеет -
Только тот займет дорогу,
А другой ему уступит.
Так ты — старый Вяйнямёйнен,
Вековечный песнопевец,
Приготовимся же к пенью,
Пропоем мы наши песни,
Мы прослушаем друг друга
И откроем состязанье!"

Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Что ж, певец я безыскусный,
Песнопевец неизвестный.
Жизнь я прожил одиноко
По краям родного поля,
Посреди полян родимых,
Слышал там одну кукушку.
Но пусть будет, как кто хочет.
Ты дозволь себя послушать;
Что ты знаешь больше прочих,
Чем ты прочих превосходишь?"
Молвил юный Еукахайнен:
"Я всего так много знаю;
Но вот это знаю ясно
И прекрасно понимаю:
В крыше есть окно для дыма,
А очаг внизу у печки.
Жить тюленю превосходно,
Хорошо морской собаке:
Ловит он вблизи лососей,
И сигов он поглощает.
Сиг живет на плоскодонье,
А лосось — на ровном месте.
Класть икру умеет щука
Средь зимы, средь бурь свирепых.
Но горбатый окунь робок -
В омут осенью уходит,
А икру он мечет летом,
Берег плеском оглашая.
Если ж ты не убедился,
То еще я много знаю,
Рассказать могу, как пашут
Северяне на оленях,
А южане на кобылах,
За Лапландией — быками.
Знаю я леса на Писе,
На утесах Хорны сосны:
Стройный лес растет на Писе,
Стройные на Хорне сосны.
Страшных три есть водопада
И озер огромных столько ж;
Также три горы высоких
Под небесным этим сводом:
Хялляпюёря у Хяме,
Катракоски у карелов,
Вуокса неукротима,
Иматра — непобедима".
Молвил старый Вяйнямёйнен:
"Ум ребячий, бабья мудрость
Неприличны бородатым
И женатому некстати.
Ты скажи вещей начало,
Глубину деяний вечных!"
Молвил юный Еукахайнен,
Говорит слова такие:
"Я вот знаю про синицу,
Что она породы птичьей;
Из породы змей — гадюка;
Ёрш в воде — породы рыбьей;
Размягчается железо,
А земля перекисает;
Кипятком обжечься можно,
Жар огня — весьма опасен.
Всех лекарств — вода старее;
Пена — средство в заклинаньях;
Первый чародей — создатель;
Бог — древнейший исцелитель.
Из горы вода явилась,
А огонь упал к нам с неба,
Стала, ржавчина железом,
На утесах медь родится,
Всех земель старей — болота;
Ива — старше всех деревьев;
Сосны — первые жилища;
Камни — первая посуда".
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Может, что еще припомнишь
Иль уж высказал всю глупость?"
Молвил юный Ёукахайнен:
"Нет, еще немного помню.
Помню древность я седую,
Как вспахал тогда я море
И вскопал морские глуби,
Выкопал я рыбам ямы,
Опустил я дно морское,
Распростёр я вширь озера,
Горы выдвинул я кверху,
Накидал большие скалы.
Я шестым был из могучих,
Богатырь седьмой считался.
Сотворил я эту землю,
Заключил в границы воздух,
Утвердил я столб воздушный
И построил свод небесный.
Я направил ясный месяц,
Солнце светлое поставил,
Вширь Медведицу раздвинул
И рассыпал звезды в небе".

Молвил старый Вяйнямейнен:
"Лжешь ты свыше всякой меры!
Никогда при том ты не был,
Как пахали волны моря,
Как выкапывали глуби
И как рыбам ямы рыли,
Дно у моря опускали,
Простирали вширь озера,,
Выдвигали горы кверху
И накидывали скалы.
И тебя там не видали,
Тот не видел и не слышал,
Кто тогда всю землю создал,
Заключил в границы воздух,
Утвердил и столб воздушный
И построил свод небесный,
Кто направил ясный месяц,
Солнце светлое поставил,
Вширь Медведицу раздвинул
И рассыпал звезды в небе"
Молодой же Ёукахайнен
Говорит слова такие:
"Коль рассудок мой потерян,
Так мечом его найду я!
Ну-ка, старый Вяйнямёйнен,
Ты, певец со ртом широким,
Станем меряться мечами -
Поглядим, чей меч острее"
Молвил старый Вяйнямёйнен:
"Не страшат меня нисколько
Ни мечи твои, ни мудрость,
Ни оружие, ни хитрость.
Но пусть будет, как кто хочет,
И с тобой, с таким несчастным,
Я мечей не стану мерить.

Ты — негодный и противный!"
Обозлился Ёукахайнен,
Рот от гнева искривился,
Головой трясёт косматой,
Говорит слова такие:
"Кто мечи боится мерить,
Осмотреть клинки боится,
Я того моею песней
Превращу в свиное рыло.
Я таких людей презренных
По местам упрячу разным:
Уложу в навозной куче
Иль заброшу в угол хлева!"
Омрачился Вяйнямёйнен
И разгневался ужасно.
Сам запел тогда он песню,
Сам тогда он начал речи.
Не ребячьи песни пел он
И не женскую забаву -
Пел геройские он песни,
Не поют их вовсе дети,
Мальчики наполовину,
Женихи лишь в третьей части:
Ведь пришло лихое время,
Недород, и хлеба нету,
Начал мудрый Вяйнямёйнен.
Всколыхнулися озёра,
Все заливы ими полны,
И одни по ветру ходят,
А другие против ветра.
Вновь запел, и Ёукахайнен
Погрузился в топи глубже.
Молвил юный Ёукахайнен:
"Два коня в моей конюшне,
Жеребцов прекрасных пара;
И один летит как ветер,
А другой силен в запряжке.
Выбирай, какого хочешь".
Молвил старый Вяйнямёйнен:
"Мне коней твоих не нужно,
Жеребцов твоих хваленых;
У меня их дома столько,
Что стоят при каждых яслях
И стоят во всяком стойле
На хребтах с водою чистой,
На крестцах с пудами жира".
Вновь запел, и Еукахайнен
Погрузился в топь поглубже.
Молвил юный Ёукахайнен:
"О ты, старый Вяйнямёйнен!
Поверни слова святые
И возьми назад заклятья!
Шапку золота доставлю,
Серебром насыплю шапку,
Их с войны принес отец мой,
С поля битвы их доставил".
Молвил старый Вяйнямёйнен:
"В серебре я не нуждаюсь,
Твое золото на что мне!
У меня его довольно,
Кладовые им набиты,
Сундуки набиты ими;
Золото — луны ровесник,
Серебро — ровесник солнцу".
Вновь запел, и Еукахайнен
Погрузился в топи глубже.
Молвил юный Еукахайнен:
"О ты, старый Вяйнямёйнен!
Отпусти меня отсюда,
Дай свободу от несчастья!
Весь мой хлеб тебе отдам я,
Все поля я обещаю,
Чтобы голову спасти мне,
От беды себя избавить!"
Молвил старый Вяйнямёйнен:
"Мне полей твоих не нужно,
В хлебе вовсе не нуждаюсь!
У меня его обилье,
Где ни глянешь, там и поле
И скирды стоят повсюду.
А мои поля получше,
Мне скирды мои милее".
Вновь запел, и Ёукахайнен
Погрузился в топи глубже.
Наконец уж Ёукахайнен
И совсем перепугался:
Он до рта ушел в трясину,
С бородой ушел в болото,
В рот набился мох с землею,
А в зубах кусты завязли.
Молвил юный Ёукахайнен:
"О ты, мудрый Вяйнямёйнен!
Вековечный прорицатель!
Вороти назад заклятье,
Жизнь оставь мне дорогую,
Отпусти меня отсюда!
Затянула топь мне ноги,
От песку глазам уж больно!
Если ты возьмешь заклятье,
Злой свой заговор воротишь,
Дам сестру тебе я Айно,
Дочку матери любимой.
Пусть метет твое жилище,
В чистоте полы содержит,
Будет кадки мыть и парить,
Будет мыть твою одежду,
Ткать златые одеяла,
Печь медовые лепешки".
Старый, верный Вяйнямёйнен
Просиял, развеселился,
Рад он был, что Еукахайнен
В жены даст сестру родную.
На скале, веселый, сел он,
Сел на камень и распелся;
Спел немного, спел еще раз,
В третий раз пропел немного -
Повернул слова святые,
Взял назад свои заклятья;
Вышел юный Ёукахайнен:
Из болота тащит шею,
Тащит бороду из топи;
Вновь конем скала предстала,
Сани вновь из веток вышли,
Стал камыш кнутом, как прежде.
Он спешит усесться в сани;
Опустился на сиденье,
Уезжает с тяжким сердцем,
Грустный едет он оттуда,
К милой матери он едет,
Он к родителям стремится.
Он помчался с страшным шумом,
К дому бешено подъехал;
Об овин сломал он сани
И оглобли о ворота.
Мать не знает, что подумать,
А отец промолвил слово:
"Глупо сделал, что сломал ты
Эти сани и оглобли!
Что ты едешь, как безумный,
Словно бешеный, примчался?"
И заплакал Ёукахайнен.
Плачет горькими слезами,
Головой поник уныло,
Шапка на сторону сбилась,
Губы сжаты, побледнели,
Нос повесил он печально.
Мать узнать, в чем дело, хочет,
Хочет дело поразведать:
"Ты о чем, сыночек, плачешь.
Чем, мой первенец, расстроен,
Губы сжаты, побледнели,
Нос повесил ты печально?"
Молвил юный Ёукахайнен:
"Ох ты, мать моя родная!
Ведь со мной беда случилась,
Ведь со мной несчастье было,
Не без повода я плачу,
Есть причина для печали!
Век свой слез не осушу я,
Буду жизнь вести в печали:
Ведь сестрицу дорогую,
Дочь твою родную, Айно,
Вяйнямёйнену я отдал,
Чтоб певцу была женою,
Старцу слабому опорой,
В доме хилому защитой".
Мать захлопала в ладоши
И всплеснула тут руками;
Говорит слова такие:
"Ты не плачь, мой сын родимый,
Нет тебе причины плакать,
Нет причины для печали.
Я жила надеждой этой,
Много лет я ожидала,
Чтоб герой могучий этот,
Песнопевец Вяйнямёйнен,
Стал моим желанным зятем,
Мужем дочери родимой".
Слышит то младая Айно,
Плачет горькими слезами,
Плачет день, другой день плачет,
На крыльце сидит, рыдая;
Плачет жалобно от горя,
От сердечной злой печали.
Говорить тут мать ей стала:
"Что ты плачешь, дочка Айно?
У тебя жених могучий;
К мужу сильному идешь ты,
Чтоб сидеть там под окошком,
У забора тараторить".
Дочь на это молвит слово:
"О ты, мать моя родная!
Есть о чём, родная, плакать:
Жаль мне кос моих прекрасных
И кудрей головки юной,
Жаль волос девичьих, мягких,
Мне так рано их закроют,
С этих лет мне их завяжут.
И всю жизнь жалеть я буду
Это солнце дорогое,
Этот месяц ясный, тихий,
Этот синий свод небесный,
Если мне их бросить надо,
Если надо мне забыть их
Братца — у станка с работой.
Под окном — отца родного".
Мать же дочери сказала,
Молодой старуха молвит:
"Брось ты, глупая, печали,
Горемычная стенанье!
Плачешь ты без основанья
И тоскуешь без причины.
Божье солнце дорогое
Озаряет всюду землю,
Не одно отца окошко,
Не одну скамейку брата.
Есть повсюду много ягод,
На полянах — земляники.
Ах ты, доченька! Ты можешь
Там набрать их, а не только
По лесам отца родного,
На полях родного брата".