Жили себе дед и баба, а детей у них не было. Всё горюют они, а потом дед и говорит бабе:
— Пойдем, старуха, в лес за грибами!
Пошли. Собирает баба грибы, глядь — в кустике гнездышко, а в гнездышке сидит уточка. Вот и говорит баба деду:
— Погляди-ка, дед, какая красивая уточка!
Говорит дед:
— Возьмем ее домой, пускай у нас живет.
Стали ее брать, видят — у нее ножка переломана. Они взяли ее осторожненько, принесли домой, сделали ей гнездышко, обложили его перышками, посадили в него уточку, а сами опять за грибами пошли.
Возвращаются, видят — все у них уже прибрано, хлеб напечён, борщ сварен. Они к соседям спрашивать:
— Кто это? Кто это?
Никто ничего не знает.
На другой день пошли дед с бабой опять за грибами. Приходят домой, глядь — а у них и варенички сварены, и веретенце с пряжей на окошке стоит. Они опять у соседей спрашивают:
— Не видали ли кого? -
— Видали, — говорят, — какую-то дивчину, воду из криницы несла. Такая, — говорят, — красивая, только немножко хроменькая.
Вот дед и баба думали-думали: «Кто бы это мог быть?», — никак не придумают.
А баба потом и говорит деду:
— Знаешь что, дед? Сделаем так: скажем, будто мы идем за грибами, а сами спрячемся и подглядим, кто это нам воду носит.
Так они и сделали.
Стоят за овином и вдруг видят — выходит из их хаты дивчина с коромыслом: такая красавица, такая красавица! Только что немного хроменькая. Пошла она к кринице, а дед с бабой в хату; глядь — нету в гнездышке уточки, только перьев полню. Взяли они тогда гнездышко и бросили в печь, там оно и сгорело.
А тут и дивчина с водою идет. Вошла в хату, увидала деда и бабу и сразу же к гнездышку, а гнездышка-то и нету. Как заплачет она тогда! Дед и баба к ней, утешают:
— Не плачь, галочка! Будешь нам вместо дочки. Будем мы тебя любить и холить, как свою родную.
А дивчина говорит:
— Я век бы у вас жила, если б вы не сожгли моего гнездышка да за мной не подглядывали. А теперь, — говорит, — не хочу! Сделайте мне, дедушка, прялочку и веретенце, я от вас уйду. Плачут дед и баба, просят ее остаться — не соглашается. Вот и сделал тогда ей дед прялку и веретенце. Села она во дворе и прядет. Вдруг летит стайка утят, увидали ее и запели:
Вон где наша дева,
Вон где наша Ева,
На метеном на дворе
Да на тесаном столбе.
Самопрялка шумит,
Веретенце звенит.
Сбросим ей по перышку,
С нами пусть летит!
А дивчина им отказывает:
Вы меня покинули,
Дальше себе двинулись!
Сбросили они ей по перышку, а сами полетели дальше. Вот летит вторая стайка. Эти тоже запели:
Вон где наша дева,
Вон где наша Ева,
На метеном на дворе
Да на тесаном столбе.
Самопрялка шумит,
Веретенце звенит.
Сбросим ей по перышку,
С нами пусть летит!
Дивчина и им тоже отказала, и они улетели, сбросив ей по перышку. А тут летит и третья стайка, увидели дивчину и враз запели:
Вон где наша дева,
Вон где наша Ева,
На метеном на дворе
Да на тесаном столбе.
Самопрялка шумит,
Веретенце звенит.
Сбросим ей по перышку,
С нами пусть летит!
Сбросили они ей по перышку; обложилась дивчина перышками, сделалась уточкой и улетела вместе со стайкой. А дед с бабой опять остались одни.
Вот вам и сказочка и бубликов вязочка.
ЛИСИЧКА, ТЫКОВКА, СКРИПКА И КАПКАН
Ехал мужик дорогой и потерял тыковку. Лежит она на ветру и гудит. Глядь — а тут лисичка бежит.
— Ишь, — говорит, — ревет, еще напугать хочет! Вот я тебя утоплю!
Схватила ее за хвостик, закинула на шею и пустилась к речке. Стала тыковку топить, а та наберется воды и булькает.
— Ишь, — говорит, — еще и просится! И не просись, все одно не отпущу!
Вот уже тыковка налилась, да и тянет лисичку в воду.
— Ишь какая, — говорит, — то просилась, а теперь баловаться! Да пусти же! — Насилу от нее вырвалась.
Вот бежит она, глядь — лежит на дороге скрипка да на ветру гудит потихонечку.
— Ишь, — говорит лисичка, — голосок-то ангельский, а думы-то чертовы. — И обходит ее.
Бежит дальше, а тут мужик капканы расставил.
— Вишь, — говорит, — какие хитрости-мудрости! Неужто на них и сесть-то нельзя?
Только присела, а капкан ее хвать за хвост.
— Ишь какой, — говорит, — еще и держит!
А тут и хозяин к капканам идет.
— Смотри, может, еще и бить будет!
А тот и взял ее.
Жили себе муж и жена, и были у них козел и баран. Вот и говорит муж жене:
— Ох, жинка, давай мы прогоним козла да барана, а то они у нас только даром хлеб едят. А ну, убирайтесь, козел да баран, прочь, чтоб и ноги вашей здесь не было.
Сшили козел да баран торбу и пошли.
Идут и идут, вдруг видят — лежит среди поля волчья голова.
Баран здоровый да бестолковый, а козел хоть и смелый, да не очень-то силен.
— Бери, баран, голову. Ты посильней.
— Ох, бери ты, козел, ведь ты посмелей.
Взяли вдвоем и бросили ее в торбу. Идут и идут, вдруг видят — костер горит.
— Пойдем и мы туда! Там и заночуем, чтоб нас волки не съели.
Подходят, а это волки кашу варят.
— А здорово, молодцы!
— Здравствуйте, братцы, здравствуйте! Еще каша не кипит, как раз вашего мяса положить.
Тут-то и баран испугался, а козел давно уж перепуган.
Козел надумал:
— А подай, — говорит он барану, — волчью голову.
Баран приносит.
— Да не эту, а покрупней.
Баран снова несет ту же самую.
— Да подай еще покрупней!
Тут уж волки испугались, стали думать и гадать, как бы удрать отсюда.
— Славная, братцы, компания, и каша кипит, да нечем ее долить; схожу-ка я по воду. ;— И пошел волк. — Да ну вас к бесу, пропади вы пропадом с вашей компанией!
Стал второй думать-гадать, как бы удрать:
— Вот вражий сын! Пошел, да и сидит, а кашу долить нечем. Возьму-ка я корягу да пригоню его, как собаку.
Убежал и тоже не вернулся. А третий сидел-сидел:
— Вот я уж пойду, так их обоих, проклятых, пригоню-ю!
Побежал, только его и видели.
— Ох, братец-баран, скорей за кашу примемся, съедим да из куреня уберемся.
А волки сошлись в поле, да и одумались.
— Э, да чего нам троим козла и барана бояться? Вот пойдем мы их, вражьих сынов, съедим.
Пришли. А те быстро управились, уже из куреня убрались, побежали да на дуб взобрались.
Стали волки думать-гадать, как бы им догнать козла да барана.
Пустились следом и нашли их на дубе. Козел небоязливый, взобрался на самый верх, а баран трусливый — так пониже его.
— Ложись, — говорят волки старшому, — ты старшой, вот и поколдуй, как нам добыть их.
Лег волк и начал колдовать. Баран на ветке сидит, так и дрожит, да как упадет на волка! А козел посмелей, не растерялся, и как закричит:
— Подай мне колдуна!
Волки перепугались, насилу ноги унесли.
Жил себе мужик, и была у него собака. Пока была собака молодая, стерегла она хозяина, а как состарилась, то прогнал хозяин ее со двора. Бродила она по степи, ловила мышей, что попадалось, то и ела.
Раз ночью повстречал собаку волк и говорит:
— Ты куда, собака, идешь?
— Да вот пока была я молодая, хозяин меня любил, ведь я хозяйство его стерегла, а как состарилась, он меня и прогнал со двора.
Волк спрашивает:
— Собака, а может, ты есть хочешь?
— Хочу, — говорит.
Волк говорит:
— Пойдем, я тебя накормлю.
Пошли. Идут степью. Высмотрел волк овец, посылает собаку:
— Ступай, — говорит, — погляди, что это там пасется?
Собака пошла, возвращается и говорит:
— Овцы.
— Чтоб они подохли. Только понабьем в зубы шерсти и не наедимся, голодные останемся. Пойдем дальше.
Идут. Увидел волк гусей.
— А ступай, — говорит, — погляди-ка, собака, что там пасется?
Собака пошла, посмотрела. Возвращается, говорит:
— Гуси.
— Чтоб они подохли. Понабьем в зубы перьев и не наедимся. Пойдем, — говорит, — дальше.
Идут дальше. Видит волк — коняга пасется.
— А ступай, — говорит, — собака, погляди, что там пасется?
Собака прибегает, говорит:
— Коняга.
— Ну, это наша будет, — говорит волк.
Подошли к этой коняге. Волк так землю и роет, в ярость себя приводит. Потом говорит:
— А погляди-ка, собака, что, хвост у меня трясется?
Посмотрела собака.
— Трясется, — говорит.
— А теперь погляди, — говорит волк, — глаза у меня осоловели?
— Осоловели, — говорит собака.