ценное. И всякий раз исчезал, так что и косточек не находили. Самое занятное: эта история потом стала натуральной городской легендой, так что иные отчаянные мальчуганы (как и Тарик с друзьями три года назад) поздней ночью, украдкой выбравшись из дома с колотящимся сердцем, бродили по улицам потемнее, надеясь встретить Бродячую Карету — и, высмотрев ее загодя, вовремя убежать. Иные даже уверяли, что это им удалось, но доказательств не было никаких...
Одним словом, благодаря болтливости Балле Тарик знал о Стайвене Канге, пожалуй, больше, чем все остальные читатели, вместе взятые. А потому появилась нешуточная надежда, что знаменитый сочинитель может рассказать что-то интересное о женщинах, способных оборачиваться дикими зверями, — почерпнутое не из собственной головы, а из раздобытого «приказчиками» (нельзя исключать, говорил Балле, что иные истории — не плод воображения обитателей захолустья, а в самом деле однажды произошли в глухомани). Вот она на средней полочке — «Моя прелестная зверюга» пера Канга, купленная три года назад. Разве что зверем там оборачивалась не старуха наподобие бабушки Тамаж, а молодая красивущая трактирщица из затерявшегося в западных чащобах городка, и не лесной пантАеркой скидывалась, а лесной тигрой. И разоблачил ее приехавший в те места раскрывать череду загадочных убийств любимый герой Канга — молодой сыщик. Имя у него всякий раз было другое, иногда он служил в Сыскной Страже, иногда в Тайной, но всегда был молодым симпотным острословцем и храбрецом. Иногда все кончалось счастливо, иногда грустно, как в «Моей прелестной зверюге». Поначалу, приехав в эти места, сыщик закрутил с трактирщицей пылкую любовь (Стайвен Канг был мастером любовных сцен, каковые описывал смачно и подробно, но гораздо красивее, чем в растрепках), но потом стал подозревать, что лесная тигра — это она и есть, отчего разрывался меж служебным долгом и чувствами. Конец был печальным и душещипательным: сыщик подстерег лесную тигру на поляне и выпалил в нее серебряной пулей из верного пистолета Громобоя (это ему деревенский знаткой старичок посоветовал так поступить с оборотным зверем, коего обычные пули не берут), а когда тигра умерла, на ее месте лежала обнаженная прелестная трактирщица с пулей в груди. И молодой сыщик уехал из тех мест с разбитым сердцем и опаленной душой...
Так что у Тарика зажглась нешуточная надежда узнать у Стайвена Канга побольше об оборотнях. И эта серебряная пуля — по иным рассказам, безотказное средство против нечистой силы, пусть и не всякой. Ухо Тарик отхватил лесной пантерке как раз кинжалом с серебряной чеканкой на лезвии. Совпадение или нет? Кто бы растолковал...
Между прочим, сегодня у Канга (если только заведенные порядки остались прежними) как раз то, что у почитателей именуется День открытых дверей, так что нужно рискнуть и попробовать. Урочное время еще не скоро, ближе к вечеру, утренние хлопоты на огороде много времени не займут, каникулярный день свободен...
Впервые в его жизни (стоит признать, не такой уж долгой) нечто непонятное и, очень похоже, злобное обосновалось вопреки голым книжкам не в отдаленной глуши, а совсем рядом, по соседству, за невысоким штакетником, меньше всего напоминавшим могучую
крепостную стену. Однако Тарик не чувствовал в душе ни страха, ни даже тревоги — как ни странно, наоборот, ощущалось нечто похожее на щекочущий азарт приключения. Ни малейшего зла загадочная пантерка причинить ему не смогла — значит, силенок не хватило. Если бабушка Тамаж только и умеет, что оборачиваться лесной пантеркой, большого вреда от нее не будет — уж понятно, чего она боится. Ну а то, что ей удалось как-то отвести глаза гру-залям в порту и остаться невидимой вместе со своим загадочным собеседником (сообщником, ага!), тоже не пугает — Тарик-то ее распрекрасно видел...
Из книжек Стайвена Канга да и других сочинителей следует: оборотня можно убить только серебром — и то же самое говорят иные деревенские легенды. Отсюда насущный вопрос: то, что Тарик отхватил ухо пантерке кинжалом с серебряной насечкой, — простое совпадение или нет? Далеко не все Канг выдумывает, многое берет из жизни — если правда, что легенды глухих мест что-то из жизни заимствуют...
Может, и странно, может, и смешно, но Тарика в первую очередь занимало другое: коли уж старуха несомненно преисполнилась к нему враждебности, то вряд ли будет соблюдать старые порядки, заведенные дядюшкой Пайолем. А значит, судьба орешника и старой мельницы насквозь туманна. Без орехов еще можно прожить, а вот старую мельницу, их давнее обиталище, будет не на шутку жаль...
Задумки предстоящих действий уже окончательно оформились в то, что военные люди называют «планом кампании». Да и время завтрака подходило, опаздывать не полагалось, и он пошел в кухню.
Сидя за столом, быстро определил, что взгляды папани и мамани порой по-вчерашнему сцепляются, но уже как бы затухающе, что ли. Ну да, Дастер и Делла провели веселую и бурную ночь, и вряд ли им стала помехой гроза с молниями и громом — Тарик бы пренебрег любыми громами и молниями, окажись ночью с ним рядом... Но не стоит пестовать сладкие мечтания, еще ничего не решено.
Маманя покончила с завтраком первая и сказала: она сегодня затевает большую стирку, пойдет замочит белье, а посуду вымоет
потом — Нури с утреца будет занята в огороде. Когда она ушла, папаня посмотрел на Тарика словно бы с затаенным лукавством и, шумно прихлебывая чай, сказал:
— Ну, Тарик, радуйся: через неделю поедем-таки в Кудрявую Межу и пробудем там дня два. Вчера на лавку прислал письмо земан. Телята нагуляли мясца, можно их торговать. Того ротозея-пастушонка как следует отходили розгами и к скотине больше не подпускают, так что можешь радоваться...
С напускным безразличием Тарик сказал:
— А чего ради особенно так радоваться, папаня? Нет, я всякий раз рад в деревню поехать, но чтоб так уж от радости прыгать...
Папаня оглянулся на приотворенную кухонную дверь и немного понизил голос. В глазах у него играла та же лукавинка:
— А дочка земана? Как бишь ее? Сдается мне, у вас очень даже слаживалось...
— Да с чего вы взяли, папаня? — пожал плечами Тарик с видом полнейшей невинности.
— Притворяйся больше! — фыркнул папаня. — Хоть я и был тогда в растрепе чувств из-за нежданного телячьего падежа, однако ж сразу заметил, едва мы с земаном в дом вошли: пока нас не было, вы там время зря не теряли. Ну, положим, девчонка имела вид самый невиннейший —
