и юноша, стоящие рядом. На них была изысканная и богатая одежда, а рядом почему-то присутствовали две бабочки.
Подруга купила эту пару в подарок мужу на день рождения, и я стала расспрашивать торговца, кого изобразил художник. Приятельница оценила "ювелирную" работу; мне же, как китаисту, было интересно содержание, так как к тому времени я уже знала, что китайские мастера крайне редко изображают абстрактных, придуманных героев, но практически всегда — персонажей конкретных.
Вот тогда, на рынке, я впервые и услышала эти имена — Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай. С трудом, с привлечением соседних торговцев, были записаны иероглифами их имена.
— А почему здесь такие крупные бабочки? — Спросила я.
— Это их души, которые выпорхнули из могилы после смерти персонажей легенды.
Вкратце мне пересказали и содержание этого сказания, и я была в восторге от интуиции подруги: выбрала в подарок именно героев красивейшей истории о любви. Но книгу о них я никак не могла достать, и никто из знакомых долго не мог мне помочь.
Прошло немало времени, и мне, как коллекционеру, очень повезло. Среди старых и псевдоантикварных вещей на рынке Хун цяо (Красный мост), что напротив храма Неба, я купила потрясающее изображение этих героев в фарфоре. Это был старый подсвечник, по обе стороны которого стояли юноша и девушка. Я узнала их сразу по двум маленьким бабочкам, нарисованным на подсвечнике.
Как всегда, знание имен героев и вкратце — их истории помогло снизить цену. Китайцы очень дружелюбны, а если видят, что тебе интересна и небезразлична их культура, проникаются симпатией и продают с меньшей выгодой для себя, чем могли бы. Купленные у них прекрасные произведения радуют не только меня, но и всех, кто видит их в моем доме. Эти же работы подвигли меня и на написание книг, так что можно сказать, добро оборачивается добром: я популяризирую, распространяю культуру Китая среди своих соотечественников.
Нетерпение мое росло, и каждый раз, когда мой взгляд останавливался на купленной паре, стоящей на полочке в моем доме, я думала: кто вы, какие вы? Когда же я, наконец, узнаю о вас все подробности?
Верным признаком того, что вещь — старая, является тот факт, что она на рынке— в единственном экземпляре. Мы знаем все подобные места в Пекине, “прочесываем” их регулярно, как охотники, и хорошо осведомлены обо всем, что нам интересно. И мы понимаем, что даже если вещь — старая, все равно велика вероятность того, что точно такая же фарфоровая статуэтка сохранилась и в другой семье, а не только в той, которая мне ее продала; ведь в свое время художник выполнил работу в нескольких экземплярах. Но даже если в разное время на разных рынках и окажутся две одинаковые работы, велик ли будет мой шанс найти и купить их обе?
Прошло много времени. И когда я однажды увидела на "блошином” у деревенской девушки точно такое же, в виде подсвечника, фарфоровое изображение Лян Шань-бо и Чжу Ин-тхай, у меня замерло сердце. Этого не может быть!
Как настоящий охотник, я научилась притворяться. Не торопясь, подошла (а хотелось подбежать и вцепиться!) и с сомнением на лице безразлично спросила:
— Сколько?
Денег у меня всегда бывало не густо. Кроме того, я знала, что за последнее время продукты подорожали; значительно возросли цены и на товары на “блошином”, купленные в деревнях у молодежи, которая после смерти стариков с радостью избавляется за небольшие деньги от "старого хлама".
К тому же, вот уже много выходных подряд на рынках не было практически ни одной стоящей фарфоровой фигурки. Перекупщики утверждали, что и в деревнях их осталось не так уж много. Одна моя знакомая сказала, что теперь она раз в несколько месяцев ездит за товаром на юг, — в окрестностях Пекина уже давно ничего стоящего не осталось.
Учитывая все это, я очень боялась, что цена будет непомерно высокой.
— Сто шестьдесят!
— Шестьдесят! — Ответила я и стала лениво разглядывать мое сокровище, вертя его в руках.
— Это очень мало! — Девушка покраснела.
— У меня дома две такие стоят, — соврала я, — и обе — по шестьдесят.
Начала собираться толпа зевак: кто — кого?
— Не может быть! Это — старая вещь, я ее из деревни привезла.
— Я не обманываю. У меня действительно дома есть такая же, за шестьдесят.
Чтобы выглядеть убедительнее, я сначала назвала имена изображенных персонажей, и окружившие нас зеваки одобрительно загудели. Затем я стала пересказывать содержание легенды. Послышались восхищенные восклицания, а по лицу продавщицы было заметно, что она колеблется.
— Если я уже купила подобное за шестьдесят, какой смысл покупать еще одну вещь, да еще намного дороже? — Сказала я в заключение и вернула вожделенное на пожелтевшую газету, разостланную на земле.
Продолжая притворяться, сделала несколько шагов в сторону. Но чего мне это стоило! А вдруг бы она меня не окликнула Но для девушки оказалось невыносимым увидеть мою спину, и она крикнула:
— О’кей!
Я с безразличным видом расплатилась, прижала к груди сокровище, завернутое в грязную газету, а "болельщики" стали показывать мне большой палец в знак того, что я умею торговаться.
Каждый раз после подобной “победы” я жалуюсь друзьям на угрызения совести; мне кажется, что я "граблю" бедных людей. А они неизменно отвечают:
— Запомни, что ни один китаец не продаст себе в убыток! Да и в принципе, сам предмет никакой реальной ценности не имеет. Он прекрасен лишь в твоих глазах, потому что ты любишь его суть, его содержание, его историю.
Возможно, друзья и правы. Я же утешаю себя тем, что до меня никто этот предмет не купил, и никто не стоял рядом, мечтая "перехватить". Значит, возможно, я — единственный покупатель.
Вообще, что касается статуэток, композиций из фарфора, то тут мне повезло: судя по всему, никто из иностранцев ими не интересуется. Иначе не видать бы мне и половины из того, что я собрала в свою коллекцию.
