9
Гудрун, дочь Гьюки,
пошла, рыдая,
села, печальная,
перед воротами,
стала в слезах
вспоминать былое,
перебирать
горести прежние?
«Три я знала огня,
три очага,
трое мужей
в дом меня брали;
лучшим средь них
был конунг Сигурд, —
братья мои
умертвили его!
Горшего я
горя не видела,
но злей для меня
задумали горе,
замуж отдав
за конунга Атли!
Мальчиков смелых
к себе призвала я;
одна мне в несчастье
месть оставалась:
сынов обезглавить,
Нифлунгов юных.
Пошла я на берег,
на норн озлобясь.
хотела избегнуть
их ярого гнева —
подняли волны
меня высокие,
мне не дало
море погибнуть.
Взошла я на ложе —
на счастье надеясь! —
князя могучего,
третьего мужа;
детей родила,
наследство хранящих,
наследство хранящих
Йонакра отпрысков.
Около Сванхильд
сидели рабыни,
дочь мне была
детей всех дороже;
ярко сияла
Сванхильд в палате,
как солнечный луч
сияет и блещет!
Одевала ее
в драгоценные ткани,
выдала замуж
в готскую землю —
горше не знала я
черного горя:
светлые косы,
волосы Сванхильд
втоптаны в грязь
копытами конскими!
И горе не меньшее —
муж мой Сигурд,
победы лишенный,
убит был в постели;
и горе жестокое —
к сердцу Гуннара
змеи блестящие
злобно приблизились;
и острое горе —
из груди конунга
вырезать сердце
враги осмелились.
Много я помню
зла и печалей.
Серого, Сигурд,
коня оседлай.
пусть быстрый скакун
сюда прибежит!
Нету со мной
ни невестки, ни дочери,
что Гудрун дары
принесли б драгоценные!
Помнишь ли, Сигурд,
что сказано было,
когда мы с тобою
сидели на ложе?
Из Хель ты ко мне
хотел возвратиться,
а я для тебя —
расстаться с миром.
Ярлы, сложите
самый высокий
из дуба костер
для мертвого конунга:
пусть огонь пепелит
грудь, полную горя,
злую печаль
в сердце растопит!»
Пусть у всех ярлов
несчастье пройдет,
пусть жены забудут
печали свои,
когда о горестях
повесть окончится!
Злые дела
там свершились,
когда наступило
печальное утро;
в утренний час
черные мысли
о бедах людских
скорбны бывают!
Не нынче то было
и не вчера,
это свершилось
в давнее время,
даже не в древности —
в годы древнейшие;
Гьюки рожденная
Гудрун звала
сынов отомстить
за дочь свою Сванхильд.
Гудрун сказала:
«Сванхильд – имя
вашей сестры,
что Ёрмунрекк бросил
коням под копыта,
вороным и белым,
на дороге войны,
серым, объезженным
готским коням!
Слава померкла
конунгов рода!
Одни вы в роду
остались в живых.
Я одинока,
что в роще осина.
как сосна без ветвей,
без близких живу я,
счастья лишилась.
как листьев дубрава,
когда налетит
ветер нежданно!»
Хамдир сказал,
духом отважный:
«Не похвалила б ты
подвига Хёгни,[625]
когда они Сигурда
сон прервали,
ты сидела на ложе,
а убийцы смеялись.
Платки сине-белые.
пестрые ткани
багряными стали
от крови супруга:
Сигурд скончался,
над ним ты сидела,
горько скорбя, —
в том Гуннар виновен!
Ты думала скорбь
Атли доставить
Эрпа убийством
и смертью Эйтиля, —
себе же на горе:
разить неразумно
острым мечом,
коль сама себя ранишь!»
Мудрым был Сёрли,
так он молвил:
«Спорить не стану
с матерью нашей,
но одного
вы еще не сказали:
что просишь ты, Гудрун,
беду накликая?
Братьев оплакивай,
милых сынов,
родичей близких,
в битве погибших!
Обоих нас тоже
ты, Гудрун, оплачешь,
всадников смелых! —
к смерти мы близки».
Из дому вышли,
фыркая в ярости,
двинулись в путь
через влажные горы
на гуннских конях,
к мести готовые.
Сказал тогда Эрп
слова такие, —
герой на коне
возвышался, гарцуя:
«Плохо дорогу
показывать трусам!»
«Очень уж смел
ублюдок», – сказали.
Им повстречался
Хитрец[626] по пути.
Хамдир сказал:
«Чем может помочь
черныш[627] в нашем деле?»
Сводный брат обещал,
что помощь окажет,
как ноги друг другу
идти помогают.
Хамдир сказал:
«Как может нога
ноге быть в помощь
и руки друг другу
как пособят?»
Из ножен вынули
ножен железо,[628]
взялись за мечи,
великанше[629] на радость:
на треть у себя
отняли силу —
сразили юнца
ударом смертельным.
Встряхнули плащи,
мечи прикрепили,
оделись богато
богорожденные.
Нашли они путь —
несчастья дорогу —
и сына сестры[630]
под ветром студеным
па древе казненных
от двора на закат;
мертвец качался, —
там не было радостно.
Весело пили
воины в доме,
за шумом не слышали
стука копыт,
пока им рогом
не подали знака.
Сказали тогда
Ёрмунрекку,
чго стража увидела
воинов в шлемах:
«Обороняйтесь!
Приехали сильные, —
под копытами конскими
погибла сестра их!»
Ёрмунрекк смелый
в ответ усмехнулся,
разгладил усы.
не взялся за меч,
вином возбужденный,
тряхнул волосами,
на щит поглядел,
кубком играя
из золота жаркого.
Ёрмунрекк сказал:
«Счастлив я был бы
Сёрли и Хамдира
видеть в палатах,
принять их обоих:
связал бы я сразу
сынков тетивами.
им петли на шеи
обоим накинул бы!»
Молвила славная,[631]
стоя с героями,
так говорила
этому юноше:
«(непонятное место)
могут ли двое тысячу готов
связать иль побить
в высоких палатах?»
Шум поднялся.
падали чаши,
ступали герои
по крови готов.
Вымолвил Хамдир,
духом отважный:
«Ждал ты нас, Ёрмунрекк,
видеть желал нас,
братьев принять
в высоких палатах:
вот ноги твои
и руки твои,
Ёрмунрекк, брошены
в жаркий огонь!»
Рычаньем ответил
богами рожденный,
конунг в кольчуге,
как ярый медведь:
«Бросайте в них камни,
ни копья, ни лезвия
их не разят —
отпрысков Йонакра!»
Сёрли сказал:
«Ты злое свершил,
этот мех развязав,
извергает он часто
речи опасные!
Ты, Хамдир, смел,
да смышленым ты не был —
обездолены те,
в ком ума не хватает!»
Хамдир сказал:
«Голова бы скатилась.
будь Эрп в живых,
смелый наш брат,
нами убитый,
воинственный муж,
дисы вмешались,
хранимого в битвах
стремясь уничтожить!
Волки для нас
недобрый пример —
грызться не будем,
как норн злые псы,[632]
что вражды не таят,
вырастая в пустыне!
Мы стойко бились, —
на трупах врагов
мы – как орлы
на сучьях древесных!
Со славой умрем
сегодня иль завтра. —
никто не избегнет
норн приговора!»
Сёрли погиб
у торцовой стены,
у задней стены
был Хамдир сражен.
Это называется Древние Речи Хамдира.
Эддические песни, сохранившиеся не в основной рукописи «Старшей Эдды»
Тотчас собрались
все асы на тинг,
и асиньи все
сошлись на совет:
о том совещались
сильные боги,
отчего сны у Бальдра[634]
такие зловещие.
Один поднялся,
древний Гаут,[635]
седло возложил
на спину Слейпнира;[636]
оттуда он вниз
в Нифльхель[637] поехал;
встретил он пса,[638]
из Хель прибежавшего.
У пса была грудь
кровью покрыта,
на отца колдовства[639]
долго он лаял;
дальше помчался —
гудела земля —
Один к высокому
Хель жилищу.
