— Наш враг многочислен, дети мои, — обратился он к ним. — Так многочислен, что у нас почти нет надежды его победить, а моя рука уже не в силах держать меч. Придется вам одним защищать нашу страну и, может быть, с честью пасть на поле брани.
— Мы сейчас же выступаем, отец, — произнес Гуннар. — И, если ты увидишь дружины готов у стен нашего замка, знай, что мы уже в Валгалле.
— Я останусь здесь, чтобы защищать сестру и мать, — возразил Гутторн. — Что будет с ними, если мы все погибнем?
Гуннар с презрением посмотрел на сводного брата.
— Поступай как знаешь! — сказал он. — Ты старше нас всех, и не мне учить тебя, где твое место.
— Ты прав, Гуннар, — усмехнулся Хогни, — такой богатырь в сражении будет только мешать другим.
И, не обращая внимания на злобные взгляды Гутторна, он пошел готовиться к походу. Гуннар вышел вслед за ним, но, прежде чем отправиться к своей дружине, зашел сначала к молодому Вольсунгу.
— Тебе нужно уезжать, Сигурд, — обратился он к нему. — Мы выступаем против врага и вряд ли вернемся назад. Возьми свои сокровища, садись на Грани и скачи к франкам. Оттуда ты легко доберешься до Дании.
Сигурд рассмеялся.
— Плохо же ты обо мне думаешь! — произнес он. — Мой дед Хиальпрек сказал мне на прощание, чтобы я был достоин своего имени. И плохо я оправдал бы его слова, если бы бросил друзей, когда на них напали враги. Я поеду с вами, Гуннар!
Гьюкинг вскрикнул от радости и крепко стиснул его в своих объятиях.
— Твоя помощь дает нам надежду на успех, — промолвил он, с любовью глядя на Сигурда. — Но ведь ты рискуешь жизнью: готы хорошие воины.
— Не бойся, — отвечал молодой Вольсунг. — Первая половина моего имени говорит о победе, и мы ее добьемся!
В тот же день все трое вместе со своей дружиной выступили в поход, провожаемые взволнованными и опечаленными Гьюки, Кримхильд и Гудрун. Гуннар был озабочен и хмур и почти не разговаривал, а Хогни казался еще угрюмее, чем обычно, и лишь один Сигурд был весел. Лицо его не выражало ничего, кроме безмятежного спокойствия и уверенности в успехе.
И он оказался прав. Сражение с готами, с которыми они встретились на следующий же день утром, принесло ему новую славу. Как и в битве с королем Линги, он один обращал в бегство сотни неприятельских воинов. Появляясь то здесь, то там верхом на своем могучем коне и всюду оставляя за собой горы трупов, он казался и друзьям и врагам одним из великих богов, спустившимся с неба, чтобы подарить победу храбрейшим. Оба брата Гьюкинга старались не отставать от него, и готский король, потеряв больше двух третей своего войска, был наконец вынужден поспешно отступить, твердо уверенный в том, что сражался с самими Асами.
— Ты спас нас сегодня, Сигурд, — сказал Гуннар, когда они возвращались назад после погони за бежавшим неприятелем. — Ты спас нас и нашу страну. Как бы я хотел с тобой породниться!
— И я тоже, — добавил Хогни, не любивший много разговаривать.
— Что ж, лучших братьев, чем вы оба, мне не найти, — отвечал Сигурд. — Вы мужественные и честные люди, и я полюбил вас всей душой.
— Если и ты так думаешь, — произнес Гуннар, — то давай здесь же, на этом поле, где мы вместе бились с врагом, совершим обряд братания.
— Я готов, — сказал молодой Вольсунг, спрыгивая с коня.
Оба брата тоже спешились. Гуннар подозвал своих воинов, и те, вырезав длинную и широкую полосу дерна, подняли ее на копья. Под нее, на осыпавшуюся вниз землю, сначала ступил Сигурд, а за ним, на отпечаток его ноги по очереди наступили Гуннар и Хогни. Потом все трое поцарапали себе руки и выдавили в оставшийся на земле след по нескольку капель своей крови. После этого, по древнему обычаю, оба Гьюкинга и Сигурд стали кровными братьями и были обязаны мстить друг за друга.
— Теперь опускайте дерн, — приказал Гуннар.
Воины выдернули свои копья, и дерн упал на прежнее место — обряд братания совершился.
Торжественно и радостно возвращались домой победители. Сам старый Гьюки, забыв о своих годах, выбежал им навстречу. Он долго прижимал к груди сыновей, а когда подошел к Сигурду, из его выцветших, подслеповатых глаз потекли горячие слезы,
— Чем я вознагражу тебя, мой мальчик? — воскликнул он. — Мой замок, моя страна — все к твоим услугам, как если бы ты был моим родным сыном!
— Сигурд и так стал твоим сыном, — сказал Гуннар, — мы с ним побратались.
— Вы хорошо поступили, — горячо ответил старый король. — И пусть проклят будет тот из вас, кто когда-нибудь нарушит свою клятву и поступит во вред нашему спасителю.
Кримхильд с дочерью и Гуттунг поджидали героев в замке. Нежные щеки Гудрун были румянее чем обычно, но они стали белее ее волос, когда Сигурд немного погодя сказал, что через две недели он уезжает в страну гуннов. Заметив волнение девушки, Кримхильд наклонилась к ней:
— Успокойся, дочь моя, — прошептала она, — ступай к себе. Все будет хорошо, поверь мне!
В тот же вечер старая королева вышла из замка и ушла одна далеко в лес. Она вернулась только к ночи, скрывая под плащом пучок каких-то трав, и сразу же прошла к себе в спальню, приказав служанкам оставить ее одну. Всю ночь из покоев Кримхильд доносился пряный запах неизвестного зелья и слышалось монотонное зловещее бормотание. А наутро одна из служанок заметила под изголовьем своей повелительницы небольшой глиняный сосуд, который королева тотчас же поспешно спрятала.
После полудня в замок начали съезжаться многочисленные гости, которых созвал Гьюки, желая получше отпраздновать победу над врагом, и к заходу солнца пиршество уже было в полном разгаре. На самом почетном месте, между старым королем и Гуннаром, сидел Сигурд. И хозяева и гости осушили в его честь не один рог с медом, но сам богатырь пил мало и был молчаливей чем обычно. Он думал о Брунхильд. Прошло около пяти месяцев с тех пор, как они расстались, и приближался срок, когда он должен был отправиться за ней ко двору короля Атли.
„А может быть, — говорил себе юноша, — Брунхильд меня уже забыла или Атли нашел ей другого мужа?“
— О чем ты задумался, Сигурд? — прозвучал рядом с ним чей-то сладкий голос, и он увидел Кримхильд, протягивающую ему рог с медом.
— Выпей за счастье нашей семьи, отважный и великодушный сын Сигмунда, — сказала она, ласково улыбаясь. — Выпей за то, чтобы боги благоволили к нам так же, как они благоволят к тебе, счастливейший из смертных.
Боясь обидеть ее, Сигурд взял рог и, поднявшись во весь рост, выпил его одним духом.
„Какой странный вкус у этого меда“, — подумал он, но в тот же миг в голове у него так зашумело, что он поспешил снова сесть на свое место.
— Что с тобой? — спросил Гуннар, наклоняясь к нему.
— Ничего, — отвечал юноша. — Просто у меня закружилась голова.
— Хорош же у нас мед, если он может свалить с ног даже такого богатыря, как ты! — засмеялся Гьюкинг.
Но Сигурд не ответил на его смех. Он чувствовал, что забыл что-то очень важное, и не мог припомнить что.
Стоя поодаль, Кримхильд со злорадной усмешкой на бледных старческих губах несколько минут молча смотрела на его озабоченное лицо, а потом приказала слугам позвать дочь.
— Поднеси Сигурду мед, дитя мое, — сказала она девушке, когда та явилась, и подала Гудрун второй рог.
Опустив глаза, Гудрун нерешительно приблизилась к богатырю.
— Выпей этот мед, Сигурд, — еле слышно проговорила она.
Молодой Вольсунг поднял голову, и их глаза на мгновение встретились.
„Какая же она красивая! — пронеслось в голове у Сигурда. — Удивительно красивая! А я почти пять месяцев не обращал на нее внимания! Хотя, может быть, это и есть то, о чем я забыл?“
— Спасибо, Гудрун, и будь счастлива, — сказал он вслух, беря у нее из рук рог.
— Будь счастлив и ты, — ответила девушка.
Их глаза встретились снова, и, когда Гудрун возвращалась к матери, ее лицо впервые за последние несколько месяцев было довольным и радостным.
Прошло еще несколько дней, Сигурд уже не вспоминал больше о Брунхильд. Он даже забыл о своей встрече с ней. Теперь ему казалось, что он из Гнитахейде прямо приехал сюда, а когда однажды Гуннар спросил его как-то, зачем он едет к Атли, юноша был очень удивлен.
— Я? К Атли?! — воскликнул он. — Разве я собирался к нему ехать? Нет, Гуннар, я останусь у вас пока… Скажи лучше, что бы ты ответил, если бы я посватался к твоей сестре, Гуннар?
Услышав это, Гьюкинг в восторге схватил его за руку и увлек за собой. Так они проследовали через весь замок и наконец оказались на половине короля и королевы.
— Отец, мать! — громко объявил Гуннар, подводя к ним молодого Вольсунга. — Мой названый брат просит руки вашей дочери. Что вы ему на это скажете?
— Я рад, — нерешительно заговорил старый король. — Я уже давно считал тебя своим сыном, друг мой, но как же твоя не…
