Ознакомительная версия.
Сказала:
— Я — от Липы-Филюры. В молоке моем сила Крона. Выпей, Хирон. На мне пчелы с медом от цветков Липы. Вкуси, Хирон, материнский мед.
И опустились к губам Хирона пчелы.
Но отстранил и пчел, и кобылицу движением руки Хирон.
Сказал:
— Вернись к океаниде Филюре. Не поможет Хирону даже мать. Пусть обратно поплывет она океанидой к древнему титану Океану. Пусть расскажет ему о титане, сыне Крона, сохранившем древнюю правду.
И вползла к нему большая змея с яйцом во рту. Положила яйцо перед Хироном, и услышал он голос титаниды:
— Хирон, Каллироэ я, океанида, мать Чудодевы Ехидны. Змеедевой стала Чудодева. Родила она чудо-Гидру. Но похитили Крониды ее дочь. Стала Гидра чудовищем
Лерны. Ядом тартара были напоены ее зубы. Не богов она сразила, а тебя. От титановой крови терпишь ты, титан, эту муку. Вот мое яйцо. В нем змееныш. Проглоти это яйцо, Хирон, и змееныш выпьет в твоем теле змеиный яд. Сам погибнет, но спасет тебя от муки. Я — виновная мать порождений. От меня твоя пытка на веки. Одно дитя тебя отравило, другое теперь исцелит. Сказал змее-титаниде Хирон:
— Не глотает Хирон титановой крови. Пусть живет змееныш. Твоя материнская жертва напрасна.
Тогда заплакала змея-мать. А ведь еще никогда на земле не плакали змеи. Смешались ее змеиные слезы со слезами камней пещеры, и родился там змеиный источник, исцеляющий смертных от скорби по утраченным детям.
Пришел к Хирону старый Силен. Притащил с собою бурдюк с вином.
Сказал:
— Выпьем, Хирон. Вино — исцелитель печалей. В вине старая жизнь обновляется. Утолит оно твою боль. Я пришел к тебе с моим другом. Вот бурдюк. Подружись с ним и ты. Или сам я от печали по тебе стану вином.
— Пей один, — ответил Хирон. — Мысль титана пьянее вина, но и она не дает мне забвения. Нет вина забвения для Хирона.
Тогда оттащил свой бурдюк Силен чуть в сторону, сел и стал молча пить, бормоча лесные слова. А затем вынул сюрингу, приложил ее к губам и так заиграл, будто он играл на струнах мира.
Так впервые играл старый Силен. И заслушались его земля и небо, и леса и горы, и ручьи, и боги на небе. И заслушалась его на мгновение злая боль в теле титана.
Впервые передохнул Хирон от страдания и сказал с благодарностью старому Силену:
— Вот моя последняя радость. Пьяный друг, ты дал мне то, что не могут мне дать ни земля, ни небо, ни боги. Будь же славен вовеки. Силен-музыкант! Увидя пьянчугу-горемыку, вспомнят тебя и пожалеют всех пьяных от горя на земле.
Прижал Силен сюрингу к сердцу, положил голову на пустой бурдюк и уснул. Вернулась боль к Хирону, стала злее оттого, что заслушалась музыки. И, страдая, поднял Хирон глаза к небу.
Теперь часто над горой Малеей стояло недвижно в небе сверканье, хотя солнечные кони были уже за горами. Знал Хирон: это боги Крониды, укрываясь за завесой лучей, смотрят на великую муку Хирона. Ведь и он, Хирон, сын Крона. Не нарушил изгнанник своей клятвы: не вступил с богами в битву. Слышали Крониды его упрек и грозное предвещание. И хотя богам неведомо смущение, все же не открывали они своих лиц перед страдающим титаном. И смотрели на него в молчании из-за завесы лучей. Впервые боги не посмели.
Сказание о посещении киклопом-врачевателем Телемом страдальца Хирона на Малее
— Прими гостя, Хирон.
Никогда еще не слышал такого голоса кентавр Хирон. Не пещера ли его спросила так глубоко, глухо и отрадно? И Хирон оглядел каменные своды.
— Прими друга, Хирон, — повторил у входа в пещеру тот же голос.
— Будь другом и гостем. Войди. И вступил, чуть пригнувшись, в пещеру киклоп-великан — как и Хирон; древний врачеватель киклопов. Сказал:
— Я — Телем, сын Геи-Земли.
Впервые увидели друг друга два титана, познавшие тайны живой жизни — Хирон и Телем, кентавр и киклоп. Не силой и властью богов — сами познали они тайные знаки живой жизни и знали больше, чем боги. Но власти на небе не имели: были они дети земли. Но не хотели они и наземной власти: не боги они, а титаны.
Любят боги зрелище борьбы и радуются играющим силам живой жизни. Но не знают радости познания. Все, как дар, лежало перед ними — воздухом, землею и водою, огнем и живыми созданиями.
Говорили боги друг другу: «Будем радоваться всему, что есть внутри и снаружи». И большего они не хотели. Не хотели они знать того, чего нет, но что может быть. Как падающий плод, приходило к ним знание, когда это было им нужно. Нужно было им вечное Сегодня. И в этом вечном Сегодня они жили. Завтра есть только для смертных. Перед Завтра встают тревоги. А бессмертные боги Крониды бестревожны. Только титанов мятежное племя будит тревоги в смертном мире. Буйно и непокорно оно. И еще будит тревоги знание смертных, ибо смертные смотрят в Завтра и оно их тревожит. И потому, что знание и тревога о Завтра друг от друга неотделимы, чуждались боги радости познания и любили только радость жизни.
Но Хирон и Телем силой мысли титанов черпали знание в чудном зрелище мира — в великом и в малом — и радовались чуду познания.
Близ Хирона сел благой киклоп, и его глаз посреди высокого лобного свода, круглый, как солнечный диск, то ярко сиял полуденным светом, то мерк, алея, как закат. И также его лобный свод — то был ясен, то туманился.
Посмотрел Телем на тело Хирона.
Сказал:
— Я пришел к тебе по зову Земли. Полон мир живой жизни вестями о страдании Хирона от лернейского яда стрелы Геракла. Где Геракл?
Молот сжатой руки киклопа угрожающе поднялся.
— Мне больно, — сказал Хирон. — Ты это видишь. Но Геракл невиновен: так хотели Крониды.
Опустился молот руки киклопа на колено. Сказал Телем:
— Я ушел в каменные горы, где бьют огненные ключи из недр земли. Холодна для меня почва лесов и степей и дыхание вод. Только близ огня могу я жить ближе к недрам земли, чем к небу. И огонь подземных ключей рассказал мне, что ранен Хирон. Я пришел, чтобы тебя исцелить.
И вынул Телем небольшую граненую глыбу золота, положил ее на ладонь и разъял надвое. Как в ячейке, лежал внутри глыбы глаз солнца, такой же, как на лбу у киклопа.
— Я прижгу глазом солнца твои раны, — сказал Телем, — и поцелую им твое тело. Только у меня и у Грай-Старух такой глаз.
Улыбнулся Хирон.
— Мне больно, — сказал. — Но все же прижги, Телем. Испытаем силу солнечного глаза над ядом. Не поможет — ну что ж! Зато будем знать. Только будь осторожен. Не прикасайся ко мне.
Даже оживился Хирон.
Уже не золотым было его конское тело, а мрачно-багровым и бугристым. Распухли ноги, и исходил от него жар. Но человеческое тело Хирона еще золотилось и было гладко. Однако и в нем уже будто что-то тревожно вскипало.
Вот приложил Телем солнечный глаз к свирепой ране на ноге, у копыта, где уколола стрела. И вступила в борьбу сила солнца, подателя живой жизни, с ядом, рожденным жизнью мертвой.
Смотрели затаив дыхание два древних титана-врачевателя на борьбу жизни со смертью.
— Дыши, Хирон, — сказал Телем. — Дыхание — сила.
— И ты, Телем, дыши. Знание любит дыхание: оно живое.
Длилась борьба в теле Хирона. И сперва казалось, что не уступит яд смерти огню солнца. Злобно шипел он в ране, клокоча и взрываясь; извергал пузыри и черную накипь. Не спекалось, не обугливалось бессмертное тело титана, как обычное тело, от огня. Невидимыми лучами и токами боролись в нем две силы. Но вот стала рана светлеть, и даже блеснул выше, на конской коже ноги, золотой радостный отблеск.
— Жжет? — спросил Телем.
— Жжет, но отрадно, — ответил Хирон. И глаза кентавра и киклопа встретились: оба знали, что боль нестерпима, но что вытерпит Хирон и нестерпимое.
— Они борются друг с другом, как день и ночь, — сказал Телем.
— Но сумрак это или рассвет? — И вздохнул Хирон, опуская глаза к ране.
Отнял Телем солнечный глаз от ноги и стал им слегка водить по коже конского крупа кентавра, где бугры свивались узлами. Нежно погладил глаз кожу, не оставив на ней следа от ожога.
Сказал Телем:
— Пусть лучи поговорят там с лучами. Я их бросил навстречу друг другу: от ноги и от крупа.
Снова перенес он солнечный глаз на ногу Хирона, и казалось, будто забыл о Хироне Телем, — так углубился он мыслью в испытание тайны жизни и исцеления.
И вдруг впервые вырвался у Хирона стон. Черной пеной брызнул яд из раны, и попали его брызги на человеческое тело кентавра и на золотую глыбу в руке киклопа. Прикрыла она Телема от брызг. Там, куда попали брызги, мгновенно изъязвилась у Хирона кожа и, вскипая, вздулась черными пузырями. Также и золото глыбы потускнело на том месте, куда попали брызги, и, словно под сверлом, изъязвилось.
— Отойди, Телем, — сказал Хирон. — Ты и сам можешь погибнуть от брызг. Яд сильнее. Посмотри на рану: там черный пожар.
Ознакомительная версия.
