Заговорил Джонс спокойно.
— Вот что: здесь недалеко есть площадь с часами. Я буду ждать тебя там на рассвете. Устроим дуэль! Твоя дочь будет жить, и ты тоже. Если победишь, конечно. Мы встанем в дюжине шагов друг от друга. Когда пробьёт семь, с первым ударом — достанем револьверы. Один окажется быстрее, второй умрет. И это будешь ты!
Теперь громко смеялся уже мистер Дадли.
— Что за фарс, Джонс? Отродясь не слышал о такой дуэли! Я англичанин, родом из страны джентльменов. Мы в Америке: это тоже страна джентльменов. Джентльмены не устраивают из дуэли цирк! Может, в твоей сраной Австралии или у поганых ирландских католиков…
— Цирк или нет, но раз уж мальчик-проповедник меня чуть разжалобил… хочу развлечение! Выбирай: или будет так, как сказал я — или продолжится так, как раньше. До твоей смерти. До смерти твоей дочери. До смерти её детей, если сучка успеет вытолкнуть из себя пару-тройку новых отродий Дадли!
— Чёрт с тобой, нечестивец! В семь. У часов. Имей в виду: я стреляю не хуже старика Ричарда.
Джим Джонс вышел молча.
— Джерри… — он впервые обратился к Смиту по имени. — Если… если что, тебе придётся позаботиться об Элис вместо меня. Я прожил довольно много лет, и годы вышли не из простых. Кое-что понимаю в людях. Уверен: всё, что ты сказал здесь, было правдой. Или хотя бы сказано от чистого сердца. Так что я готов доверить тебе Элис. Впрочем… больше-то доверить и некому.
Уильям крепко пожал Джеремайе руку.
***
По дороге в порт Джеремайя не сдержался и рассказал Элис о случившемся. Влюбленные всегда поступают глупо — и всегда жалеют об этом. Бросать отца девушка не собиралась. Джеремайя попытался остановить её, ухватил за локоть.
— Пусти!.. — в голосе Элис, всегда таком нежном, прорезался отцовский металл.
— Там опасно! Я обещал…
— Если Джим Джонс соврал, то опасно везде. Если нет, я хочу увидеть отца. И уж точно не хочу провести остаток жизни, трусливо прячась… Даже с тобой!
Последние слова прозвучали как-то… нежно? Элис прижалась к Джеремайе. Их глаза встретились, но потом девушка вырвалась и побежала.
Конечно же, Джеремайя её догнал. Конечно же, она заплакала. И конечно же, юноша не смог её удержать.
— Хорошо, Элис. Но ты будешь смотреть издалека. Я не доверяю Джонсу. Если он победит — беги в El Baron, а я попытаюсь…
— Он не победит, Джерри. Ты плохо знаешь отца.
***
Уильям Дадли и Джим Джонс стояли друг против друга, расставив руки на уровне пояса. Если бы не разделявшее их расстояние, можно было бы решить, что мужчины собрались бороться, а не стреляться.
Элис видела отца только со спины, хотела подойти ближе — Джеремайя остановил. В этот раз она послушалась. А минутная стрелка башенных часов приближалась к двенадцати.
Все произошло быстро. Первый удар часов — дуэлянты рванули револьверы, два выстрела почти слились в один. Джеремайе показалось, что Дадли был быстрее.
Второй удар. Джим Джонс стоял прямо, а Уильям Дадли согнулся и выронил револьвер. Смех Джонса, крик Элис, третий удар — всё это прозвучало одновременно. Девушка бросилась к отцу, а Джонс выстрелил снова.
Джеремайя боялся, что он метит в Элис, но нет: Джонс лишь уложил Дадли наповал. Четвёртый удар, за ним пятый. Юноша догнал Элис, когда та уже почти упала на колени подле отца. Шестой удар — или это у Джеремайи так колотилось сердце? Джим Джонс снова поднял оружие.
Джеремайя ожидал, что ирландец обманет его. Ожидал, но очень надеялся, что этого не случится.
— Ты обещал!
— Мне тоже многое обещали. Бёрк. Кларк. Дадли.
Ствол револьвера двинулся в сторону Элис. Выстрел совпал с последним ударом часов.
Лишь когда Джим Джонс рухнул навзничь, Джеремайя понял: стрелял не ирландец, а он. «Кольт» будто сам прыгнул в руку. Юноша не заметил, как взвёл курок и нажал на спуск. Может быть, это сделал не совсем он?
Джонс ещё дёргался, царапая шпорами землю. Джеремайя заглянул ему в глаза. Впервые он убил человека. «Впервые»… Так странно звучит — будто готов был сделать это ещё не раз. Хотя почему «будто»?
Ради Элис он был готов на всё. Сейчас это стало абсолютно ясно.
А сочтёт ли Господь убийством смерть того, кто сразу же воскреснет? Имеет ли Господь силу в Новом Орлеане, где столь вольготно чувствуют себя гаитянские лоа? Имеет ли он силу в Ирландии, том несчастном краю?
Имеет ли всё случившееся отношение к промыслу Господа?
— Ничего, шкет. Я вернусь за ней. В следующий раз. Надеюсь, у вас будут дети…
Джеремайя мог выстрелить снова, но дорога в Австралию должна быть трудной. Он спокойно смотрел, как враг испускает дух.
Элис обняла его.
Сейчас было не время для слов о любви. Тем более — для поцелуя. Но Джеремайя Смит понял, что его любят. А ещё — что даже если Мама Бриджит выписала ему аванс, теперь-то он точно стал мужчиной. Не потому, что убил, конечно.
Потому, что принял ответственность за дорогого человека и мог его защитить.
На палубе парохода Джеремайя глядел в сторону Сент-Луиса, но думал об Австралии. С каждым годом туда ссылали всё меньше преступников. Скоро эта жестокая земля сделается обыкновенной колонией. А значит, Джиму Джонсу станет гораздо проще возвращаться.
Но юношу это не пугало. Левой рукой он приобнял любимую, а правую положил на рукоять револьвера.
Последний из
Меня нередко спрашивают, почему я так выгляжу и что я вообще такое.
Кто-то сразу, кто-то — спустя время, решившись. Некоторые спрашивали через несколько лет, в подпитии или между делом. Большинство, впрочем, понимает: глупо задавать вопрос, ответ на который лучше не знать. Либо я просто кажусь им слишком страшным. Это неудивительно и меня вполне устраивает.
Эльфийка спросила утром, когда я уже собирался.
— Это долгая история. Времени рассказывать нет.
Милейшее создание: кожа — как молоко, тоненькие стройные ноги, почти детское личико, хотя ей наверняка лет сто от роду. Один глаз зелёный, другой голубой. Ну и ушки, которые многим так нравятся — даже тем, кто вообще-то презирает эльфов. Красавица явно стоила дороже суммы, в которую обошлась, но у меня к деньгам отношение серьёзное. Условия оговариваются заранее и не меняются, половина монет вперёд. Касается любой сделки: не важно, кто кому платит. Правила всегда одни.
Я натянул плотные кожаные штаны, затем сапоги, сунул кинжал в голенище. Застегнул пояс, на котором таскаю широкий тесак. Ещё один кинжал, маленький — в левый рукав куртки. Накинул глубокий капюшон, без которого не хожу: мою харю лучше лишний раз не светить.
— Прощай.
В городишке было всего две таверны — но хорошо, что хоть так. Я не останавливаюсь в том же месте, где меня ждут.
Радует, когда встречу назначают ранним утром. По моему опыту — это черта деловых. Тех, кто не доверяет вечернему шуму: ведь только кажется, будто во всеобщем гаме никто тебя не слышит. Наивно. Кому надо — подслушают, а вот на рассвете подобраться сложнее.
Таверну я обошёл ещё накануне, только приехав в город. Выяснил, где вход для прислуги, где сгружают припасы. Стараюсь не заходить куда-либо, не будучи уверенным, что смогу выйти.
Внутри было тихо, накурено, наверняка неприятно пахло — но с запахами у меня определённые проблемы. Забулдыга храпел посреди зала, скрюченная бабка неловко мела пол. Свечи за ночь оплавились, камин потух. Наверное, было холодно. Тепло я более-менее чувствую, холод — практически нет.
Я сразу понял, кто именно меня ждёт. Вон тот, в углу.
— Ты Гор или Бирн?
Характерный голос. Переливается, словно ручей журчит или хороший музыкант водит смычком по струнам. Сразу ясно, кому такой принадлежит…
— Гор.
— Значит, Бирн опаздывает. Присаживайся. Меня зовут Ойлимайоллмэйр.
