Ознакомительная версия.
Что за бег по Чудо-горе? Стояла еще тогда Чудо-гора в Аркадии. Пронеслись Плеяды через каменный кряж, понеслись по волнам моря, по либийским пескам, все мимо да мимо, все дальше и дальше, и вот уж некуда дальше — впереди океан. Добежали Плеяды до края земли, где столпы небесные в клубах тумана. Задержаться нельзя: позади уже гудит на бегу медной палицей Орион, кружит ее колесом. Уж хотели сестры-Плеяды кинуться в океан и кануть навеки. Но вдруг разошлись перед ними, как завесы, вправо и влево, туманы. Открылась гора впереди, и не просто гора, а Гора-Человек.
Стоит Гора, и смотрят на них с вершины Горы, из-под косматых седых утесов-бровей, отчим взором глаза. Только одни такие глаза есть на земле — у Атланта.
Взметнулись сестры-Плеяды, поднял их вздохом к себе отец Атлант. Ударились они о его каменную грудь, обернулись в голубок и уселись на сединах груди, по мшистому покрову сердца.
А безумный Охотник уже метит медной палицей в голубок, вертит ее колесом, и, как звезды, горят глаза безумца.
Тогда глухо заговорил Гора-Человек: «Что преследуешь моих дочерей-титанид, Истребитель? Стонет Гея — праматерь Земля от твоих безумных убийств. Уже камни горят у тебя под ногами. Ненавидит тебя все живое. Отступи от меня, Орион, или обрушу на тебя небосвод».
Узнал великан Орион древнего титана Небодержателя. Но не умел отступать Орион, не умел сдержать медной палицы. Вырвалась она с гулом из рук Звездного Охотника, но не в грудь угодила Атланту, а понеслась к ранней звезде на небе. В испуге вспорхнули голубки и всей стаей полетели вслед за палицей красавца Ориона, замерцали над небесной дорогой. А за ними в погоню — Орион.
Выполнил Кронид, что замыслил: стали Плеяды, звездные девушки с Чудо-горы, звездными девушками неба близ жилищ богов.
Часть II. Сказание о Геракле, о титане Драконе Ладоне и о золотых яблоках Гесперид
— Добудь мне три золотых яблока из сада Гесперид, — приказал царь Эврисфей.
Ничего не ответил Геракл. Повернулся и вышел молча из Тиринфа на каменистую дорогу.
Легок Ветер-Зефир и скор. Но тяжким грузом лежала на крыльях Ветра весть о добровольной смерти кентавра Хирона, подарившего свое бессмертие Прометею.
Гнулись крылья Ветра под тяжестью вести, и медлен был скорбный путь. От горы к горе нес седому Океану Ветер горькую весть. И, услыша сквозь каменный сон ту весть, каждая гора по пути просыпалась вся потрясенная, колеблясь от подножия к вершине, и долго еще так печально качалась в облаках ее лесистая макушка. А в глубоких недрах ее каменной души рождались алмазы слез и золотые и серебряные безмолвные слова о мудром кентавре, застывая золотой и серебряной думой-рудой на века и тысячелетия.
Стонали, сжимаясь от боли, ущелья, катились камни по руслам усохших от горя горных рек, пески рассыпались в прах, и в горячих ключах застывали подземные струи.
До края земли донес Ветер весть о смерти Хирона и опустил ее на сердце Горы-Человека:
— Умер Хирон!
Дрогнула сила титана, пригнулись плечи, подогнулись ноги, и пошатнулся Атлант. И вместе с ним закачалось небо, закачалось впервые за свою небесную уранову жизнь. И закачались на небе золотые дома богов-победителей, опрокинулись амфоры и кубки на божественном пировальном столе, и пролился на землю кипящим огнем напиток бессмертия.
Смутились боги. Привстали в тревоге с золотых сидений: их мир закачался.
И уже понеслась, втайне ликуя, по радужным мостам вестница богов, титанида Ирида, на край света, к Атланту. Разостлала перед глазами титана свои цветные одежды, словно сшитые из всех радостей мира, легла посреди них и сказала:
— Титан, не хмурь брови, не гляди так гневно на Ириду. Я — голос богов. Но я все та же гелиада Ирида, дитя титанов. Ты колеблешь не небо богов, а небо мира живого. Оно рухнет, и погибнет земная живая жизнь. Останется только мертвая — за океаном. Пожалей, Атлант, все живое!
И в ответ упали два слова:
— Умер Хирон.
Прикрыла Ирида лицо одеждой. Только краски складок одежды, играя, переливались у самых глаз титана. Сказал Атлант:
— Кто виновен в живой смерти бессмертных[6]? Кто виновен в смерти Хирона? Кто к скале Кавказа приковал Прометея? Не примирится сын Япета с Зевсом. Но без пищи бессмертия ослабел титан, терзаемый тысячелетия коршуном тартара, прилетающим теперь с неба богов. Кто вызвал коршуна из преисподней на небо? Рассказал мне Ветер-Зефир: стрелой Геракла, напоенной лернейским ядом, ранен в ногу кентавр Хирон. Обрекла рана бессмертное тело на вечную муку. И подарил Хирон свое бессмертие прикованному Прометею, чтобы умножить мощь титана, укрепить его силу, ослабевшую от страданий за тысячи лет, чтобы забилось усталое сердце титана с силой двойною.
Дать бы вкусить Прометею золотое яблоко Геи, яблоко молодости из сада Гесперид! Возродились бы тогда силы титана. Но не может зашагать Атлант к сыну Япета из конца в конец Земли с яблоком молодости в руке. Ирида, отнесла бы ты это яблоко Гесперид Прометею! Дадут его тебе Геспериды, вечерние нимфы заката. Ни боги, ни люди не в силах вкусить это яблоко. Для них оно — игрушка из золота. Только вкусят его опаленные молниями или прикованные титаны. У губ титана нальется оно золотой молодостью и целительной силой вечной жизни. Отнеси, титанида Ирида, яблоко титану Прометею. Возроди его силу юностью.
И в ответ прозвучал в воздухе голос, словно заговорил сон лучей:
— Я сияю ему нежнее, чем богам и смертным, его радуя радугами. Не могу я принести Прометею яблоко молодости: запрещен мне вход в сад Геспирид. Не бывает там, за океаном, ни дождей, ни радуг. Нерушимой клятвой Стиксом связана я пред богами у колыбели малютки Эрота. Не нарушу запрет. Не одна Афродита — мать любви. Я ведь тоже мать Эрота, бога-младенца, мотылька, рожденного от Ветра-Зефира. И любовь-мотылек нужна миру[7]. Велика твоя мысль вернуть мир живой жизни снова титанам. Велик твой гнев на богов. Но, прости, не могу я покинуть небо для тартара, не могу оставить землю без порханья любви, без ее первого вздоха. Покарает Кронид.
И вспомнил Атлант о ярости биченосца Кронида. Гнев, застывший рудой, расплавился в печени и груди титана. И грозно ответил Атлант Ириде:
— Что мне небо богов! Умер бессмертный Хирон, тот, кто был справедливее всякого бога. Что мне мир живой жизни, где нет Хирона! Что мне твои мотыльки, когда Прометей в оковах!
И неистовый, в слепом гневе от скорби по другу, потряс он плечами край неба, чтобы мир богов пошатнулся.
Заходило небо ходуном. Покатились по небу сами собой грома — не грома, а колеса небесных телег, соскочившие с осей мировых, — и не просто колеса, а молоты: что ни спица — то молот, что ни обод — то молот, что ни само колесо — то молот. Ох, и молоты в небе!
Только над Чудо-горой не гремят эти молоты. Да где ты, Чудо-гора!
Обрушил бы небо богов Небодержатель от горя по утрате друга. Но не мог Атлант оторвать рук от небосвода. Держит небо его руки, — словно припаяны к нему.
Так остался мир богов нерушимым. И живая жизнь не погибла.
Тогда тяжко застонал огромно-могучий титан:
— Вы, бессильные руки титана! Обманула меня моя мощь.
И повисла в углу его глаза, на реснице, сожженной зноем, слеза. Покатилась по каменным складкам щеки и упала на землю каплей-морем у ног Атланта. Уступила слезе почва земли, углубилась гранитной чашей, и стала слеза Атланта озером.
Пока скорбная весть о смерти Хирона летела через горы и моря к Атланту, шел от гор Кавказа, от столпа Востока, к пределам Атлантовым, к столпу Заката, за золотыми яблоками — Геракл.
Что так низко опустился над либийской пустыней Солнце-Гелий, замедляя бег-полет солнечных коней, когда Геракл шагал по раскаленным пескам пустыни? Зачем наклонился, почти выпал из возка-колесницы древний титан-солнцебог? Изо рта его — зной. Из ноздрей его коней — зной. Под копытами конскими — зной. Выпит воздух полуднем.
Изнемог Геракл. Боль высверливала обожженные стопы. А бог сеет по пустыне лучи-глаза. В каждой песчинке — солнечный глаз. Жгуч он!
И вот снял Гелий с головы венец солнца и, опустив руку с венцом к земле, держит его над самым теменем Геракла. Будто плавится череп, сжигается мысль… Шары огненные перед глазами…
Не вынес герой. Сорвал с плеча лук, наложил на тетиву стрелу с кипящим от жара ядом лернейским и прицелился в бога-титана:
— Отступи от Геракла, Гелий! Поднимись на высоты неба, к своей проезжей дороге. Не знакома мне помощь богов и не жду награды за труд и подвиг. Что же ты угнетаешь меня? Отступи от Геракла, Гелий, или спущу я в тебя с тетивы стрелу!
Изумился Гелий отваге героя. Смертный поднял руку на Солнце! Даже боги не дерзали на это.
Не хотел титан солнца допустить Геракла к саду Гесперид. Знал: оборвет Истребитель яблоки Геи, надежду титанов, убьет стража яблони — дракона Ладона, повергнет в горе Вечерних нимф-девоптиц.
Ознакомительная версия.
