Удивительные памятники, созданные в эпоху Великого переселения, как бы служат иллюстрацией к этим сказаниям. Это надгробные или памятные камни — стелы, обнаруженные на том самом острове Готланд, который считается «прародиной народов». Изображения на этих стелах обнаруживают знакомство готландских мастеров с римской традицией надгробий: римляне изображали на своих памятниках символы луны и солнца; такие же розетки, символы светил, мы видим на готландских камнях. Но под светилами видим симметричные изображения коней и оленей — символов земного мира, а также симметричные парные фигурки воинов и всадников. Это и есть германские Диоскуры — божественные близнецы, которые оказываются одновременно потомками небесных богов и предками земных вождей. Но в отличие от античных божественных близнецов, не желавших расстаться и после смерти, на готландских камнях воины явно сражаются друг с другом. Это не случайно — ведь близнецы воплощали дуализм всего мира, борьбу противоположностей, жизнь и смерть, небо и землю, день и ночь и т. д.; к примеру, в Исландии были популярны игры, напоминающие об именах Хенгеста и Хорсы: устраивали бой двух жеребцов, один из которых воплощал лето, другой — зиму.
Но в эпоху Великого переселения бой божественных близнецов напоминал не только о «календарном» поединке двух сезонов и т. п. Младший современник англо-саксонского хрониста Беды Павел Диакон, происходивший из знатного рода лангобардов, германского народа, и переселившегося в VI веке на север Италии, написал историю своего народа. Эта история началась с битвы, которую небольшое племя, обитавшее тогда на северном острове (как и готы) и звавшееся винилы, выиграло у более сильных врагов — знаменитых вандалов, устрашавших самый Рим. Обоими народами управляли два брата, оба народа молили о победе Одина (которого Павел Диакон именует Годан или Гводан). Победу обеспечило женское хитроумие (здесь опять нельзя не вспомнить о почитании германцами женщин как провидиц). Один пообещал вандальским вождям, что дарует победу тем, кого раньше увидит при восходе солнца. Мать же винильских предводителей мудрая Гамбара обратилась за помощью к жене Одина, которую историк именует Фрея (мотив соперничества Одина и его жены из-за своих любимцев характерен для германо-скандинавских мифов). Та посоветовала винильским женам появиться на восходе с распущенными волосами, обвив их вокруг подбородка. Это зрелище и подивило Одина, который спросил: «Что это за лангобарды (длиннобородые)?» Фрея поймала мужа на слове, сказав: «Ты даровал им имя, даруй и победу!» Победители, наделенные новым именем, подчиняют себе три земли на Европейском континенте (знакомый нам мотив деления земли или народа на три части), пока не переселяются в Италию. Лангобардский король Автари, завоеватель Италии, хоть и был христианином, помнил о том, кому его народ обязан победами. Достигнув оконечности Апеннинского полуострова, он подъехал к тому месту, где высился некий каменный столп, король коснулся столпа концом своего копья и сказал, что до этих пределов будет простираться земля лангобардов. Прикосновение копья было посвящением богу войны и победы — Одину-Водану.
Потомки Одина — братья Хенгест и Хорса — в «Англосаксонской хронике» призваны участвовать в настоящих сражениях, и Хорса гибнет в одном из боев, оставляя престол своему брату. В «Саге об Инглингах» — потомках Фрейра — рассказывается, как два брата — конунга свеев — соперничали из-за того, кто лучший наездник; поссорившись, они убили друг друга конскими удилами. Еще более загадочна судьба братьев Рюрика, они умирают сразу после призвания. Мы знаем, что средневековые правители стремились к единовластию и всеми способами хотели избавиться от соперников; распри между братьями, принадлежавшими к одному королевскому или княжескому роду, становятся обычными в средневековую эпоху — время становления государств. Эти распри между членами одного рода и родами богов становятся центральными сюжетами эпоса и мифологии средневековой эпохи, которые сохранила скандинавская, точнее — древнеисландская традиция.
Миф и средневековая культура. Почему скандинавы сохранили свои языческие мифы
Последним этапом — эпилогом эпохи Великого переселения народов, формирования германских народов и государств, — стал век викингов. В VI–VIII веках в Северной Европе — Скандинавии, которая считалась у древних авторов то далеким островом, то тем центром, откуда как из «утробы» выходили к границам Рима все новые народы, стали складываться собственные государства; погребальные памятники их правителей, огромные курганы, до сих пор носят имена первых легендарных конунгов. Это была «передышка» в эпохе бесконечных миграций и связанных с ними войн. Но «передышка» кончилась на рубеже VIII и IX веков, когда накопившиеся в Скандинавии силы обрушились на Европейский континент.
Нашествие «северных людей» (норманнов, как их звали на Западе) привело в ужас даже привычных к войнам жителей германских королевств. «Боже, спаси нас от неистовства норманнов», — молили за недавно обращенных в христианство жителей разоряемых городов и аббатств клирики. Этот ужас можно понять: в поход отправлялись уже не мигрировавшие племена с женами и детьми, а боевые дружины, и шли они не по трудно проходимым дорогам, а внезапно появлялись на своих кораблях. Эти дружины уже не называли себя «племенными» именами, они именовали себя викингами, участниками «вика» — морского похода на Западе, русью — «гребцами» — на Востоке (ведь по рекам Восточной Европы нельзя было ходить на больших морских кораблях). Корабли скандинавов устремились не только к ближним Лондону и Парижу, но и к Киеву и Бердаа (в Азербайджане) и, конечно, к Риму и Константинополю — заветным целям всех «варваров», начиная с эпохи Великого переселения.
Настал черед для недавно просвещенных христианских писателей англо-саксонских и франкских королевств описывать страшные обычаи норманнов, как некогда античные авторы описывали обычаи германских варваров. Франкский хронист начала XI века Дудон так объяснял причины нашествий варваров, в том числе норманнов: «Эти народы возбуждаются горячительным излишеством и, растлевая как можно больше женщин <…>, производят бесчисленное множество детей в браках, так постыдно заключенных. Когда это потомство вырастает, оно заводит споры из-за имущества с отцами, дедами и между собой, так как численность его очень велика, а земля, ими занимаемая, не может их пропитать. Тогда это множество юношей бросает жребий, кто из них, по древнему обычаю, должен быть изгнан в чужие края, чтобы мечом завоевать себе новые страны. Так поступали <…> готы, обезлюдив почти всю Европу <…>. Следуя в свои изгнания и выселения, они сначала совершали жертвоприношения в честь своего бога Тора. Ему жертвуют не скот или какое-нибудь животное, не дары отца Вакха (римский бог плодородия и виноделия) или Цереры (римская богиня плодородия), но человеческую кровь, считая ее наиболее действенной из всех жертвуемых вещей. Поэтому жрец по жребию назначает людей для жертвы; они оглушаются одним ударом бычьим ярмом по голове; особым приемом у каждого, на которого пал жребий, выбивают мозг, сваливают на землю и, перевернув его, отыскивают сердечную железу, то есть вену. Извлекши из него всю кровь, они, согласно своему обычаю, смазывают ею свои головы и быстро развертывают паруса своих судов на ветру; считая, что таким путем они укротили ветер, они стремительно садятся на весла».
Так, продолжает хронист, «возбуждается мужество юношей на истребление народов. Отечество освобождается от излишка жителей, а чужие страны страдают, безобразно наводненные многочисленным врагом <…>. Они едут вдоль морских берегов, собирая добычу с земель. В одной стране они грабят, в другой сбывают». У Дудона еще сохраняется мотив переселенческого сказания, когда по жребию часть жителей (как правило — треть) должна покинуть страну. Но описание грабежей и торговли как источников обогащения соответствует исторической действительности: сотни тысяч серебряных монет, огромное количество кладов с серебряными украшениями скопились в Скандинавии эпохи викингов, эту эпоху называют даже «серебряным веком». В отличие от своих варварских предшественников, викинги уже понаторели в торговле — они могли прикидываться даже христианами, чтобы проникать на рынки Багдада или Константинополя. Но обычаи викингов, с точки зрения христиан, оставались варварскими.
Не следует преувеличивать, вслед за европейским хронистом, дикость норманнов. Обвинения некрещеных варваров — «поганых» — в неупорядоченной брачной жизни и оргиях были свойственны всем христианским авторам. Знакомый нам летописец Нестор сходным образом описывал обычаи язычников-славян, собиравшихся «на бесовские игрища». Тот же Нестор рассказал и об обычае кровавых жертвоприношений в Киеве, где обосновались князья скандинавского — варяжского — происхождения. Правда, правнук легендарного Рюрика князь Владимир носил уже славянское имя, а его дружинники поклонялись славянскому громовержцу Перуну. Но жертвы по случаю военных побед приносились по жребию, и жребий должен был пасть на юношей или дев — сыновей и дочерей киевлян. В 983 г. в Киеве случилось так, что жребий пал на сына знатного варяга, вернувшегося в столицу Руси из Константинополя: оба варяга приняли там крещение, и отец отказался выдать сына на заклание языческим богам — «бесам». Разъяренные язычники расправились с варягами, и те стали первыми христианскими мучениками на Руси…
