— Задолбали! — не выдержала однажды Ниночка. — Откуда я знаю, почему энергетические линии изменили рисунок? Они у меня это спрашивают?! Это пусть они мне скажут!
Когда она злилась, то силу не удерживала, и та выплескивалась вовне к радости древнего больничного фикуса, принесенного в палату Анатолием Львовичем, чтоб поживее было.
Он так сказал.
Астра же тогда еще подумала, что Ниночке дарили гвоздики и хризантемы, и еще даже гладиолусы из старого сада, принадлежавшего бабке ее бывшего то ли жениха, то ли ухажера. Но никак не старые фикусы, прокуренные, пропитанные дымом и больничными запахами.
Ниночке фикус понравился.
Она ему тоже.
И к концу недели тот зазеленел, вытянулся, выплюнул пару тяжелых глянцевых листьев. Да и вовсе преобразился, сделавшись будто больше, солиднее.
— Устала… почему Эвелинку отпустили, а нас держат?
— Ее не отпустили. Ее перевезли, — ответила Калерия, которая к происходящему относилась с удивительным спокойствием.
— Ага… в Москву.
— Скорее в Ленинград, — Виктория сделалась молчалива и задумчива, хотя она и прежде не отличалась болтливостью.
— Почему?
— Там лучшие целители. Да и… этот ее…
— Упырь? — фыркнула Ниночка, но без обычного раздражения. — Что? Можно подумать, большая тайна. Упырь, он упырь и есть. Не будешь же теперь делать вид, будто ничего не знаешь. Может, ее вообще сейчас не отпустят, закроют в каком-нибудь институте…
Голос стал жалобным.
— Не закроют, — Астра расчесывала волосы Розочке. — И нас выпустят. Просто… хотят убедиться, что мы не пострадали.
— Не пострадали? Да я… у меня тетя умерла, между прочим! — голос Ниночки сорвался на визг, впрочем, успокоилась она довольно быстро. — А меня даже на похороны не выпустили… и как теперь быть?
Виктория подошла и обняла ее.
А Ниночка отталкивать не стала, но сама вцепилась в рукав старенького халата. Так и стояли…
Глава 36
Глава 36
…машина и вправду ждала.
И Матвей Илларионович при ней был, стоял, облокотившись на крышу, разглядывал госпиталь с немалою задумчивостью, но увидевши Астру очнулся, отряхнулся.
— Доброго дня, — сказал он.
— Доброго, — Астра улыбнулась человеку, который вновь заслонился от мира ворохом амулетов и так, что она едва-едва могла разглядеть его суть. — А Эвелина где?
— Дома. Сказала, что надобно поглядеть, какой там порядок навели. Я-то распорядился, но сами понимаете…
…прочих отпустили три дня тому. Наверное, Астра тоже могла бы уйти, никто не стал бы держать, но она осталась. И вновь же никто не стал говорить, что ей можно идти, что палата нужна иным, настоящим больным.
— Вещи собрать опять же…
— Уезжаете?
— Скорее переезжаем, — он вновь был в форме. — Квартиру выделили. Потом, может, поближе к полигону переберемся, но… ей ведь сцена нужна, а то затоскует.
Сказано это было с нежностью.
— Свадьба через две недели, — он открыл дверь, приглашая садиться. — Будем рады, если найдете время…
— Обязательно.
В доме пахло…
Дымом.
И пирогами. Тушеною капустой, грибным духом, немного луком, который плавал в кастрюльке, маринуясь. Селедкою.
— Повезло взять свежую, — селедкой занималась Антонина. — По знакомству оставили…
Рыба была большою и жирной, и Антонина ловко потрошила ее, разделывала на аккуратные белесые кусочки, которые раскладывала, покрывая узорами маринованного лука.
Все было…
Будто и не было ничего.
Астра огляделась.
— Окна заменили, правда, все равно дует. Теперь и не заклеишь нормально, так и станет сквозить, — проворчала Виктория, которая чистила свеклу. Пальцы ее покраснели, а сама она гляделась недовольною. — И обои переклеили. Заботливые.
Она тряхнула головой и тихо добавила:
— Жить я здесь все равно не смогу. Пахнет… они не хотели умирать.
— Мало кто хочет, — согласилась Антонина. — Но тебе… даже не знаю, куда податься. Всюду люди и…
— Люди — это ничего, люди… когда просто уходят, грустно становится и только. В больнице вот умирали, а я не плакала, — это Виктория произнесла едва ли не с гордостью. — Но вот когда такое место, где… смерть до срока, да еще и…
Она передернула плечами и невпопад сказала:
— Мне работу предложили. По… профилю, так он выразился.
Виктория посмотрела на Астру, будто ожидая. Чего? Одобрения? Возмущения?
— И что за работа?
Астра подвинула к себе миску с вареными яйцами и вздохнула. Может, сейчас у нее выйдет лучше?
— Ездить. Смотреть. Слушать… он сказал… этот, который старший, такой… забавный мужчина. С шарфиком, — Виктория облизала палец. — Сказал, что после войны есть много мест… беспокойных. Говорит, что с них потом лезет всякое, и что с моей помощью получится оценить. А я не знаю…
— Чего не знаешь?
— Не знаю! — нож раздраженно располовинил вареную свеклу и застучал по доске. — Или думаешь, мне в радость рыдать? Это… это будто… не знаю, я их слышу и…
— И отпускаешь, — Астра выбрала крупное яйцо в желтоватой скорлупе и осторожно тюкнула его о край стола.
— То есть? — движение ножа замедлилось.
— Их боль держит. Обида. Злость. Ты плачешь, и все уходит, и скоро ты и здесь ничего-то чувствовать не будешь.
— Ага…
Скорлупа приклеилась к белку, и яйца вновь чистились туго.
— А я ей говорила, что нужно было те, которые посвежее, на пироги, а варить старые, тогда и чиститься будут…
— Все равно, больно… Владке тоже работу предложили. Согласилась… уезжает завтра… в Москву, — это прозвучало обиженно. — Вот почему так? Почему мне плакать за мертвецов, а ей… шубу показывала. И платье… красавицею стала, глаз не отвести.
— Разлучницы редко бывают счастливы, — Антонина закончила с селедкой и вытерла пальцы старым полотенцем. — У каждого дара своя цена.
— А у твоего? Тоже уезжаешь?
— Да. Скоро. Алексей вернется. Сказал, что обустроит… чтоб отдельно от родителей, и поедем.
Она вздохнула. И Виктория участливо поинтересовалась:
— Боишься?
— Боюсь.
— Чего?
— Сама не знаю… я… всю жизнь одна жила. Даже когда при маме, все равно одна… и тут… с кем-то… и свадьба эта… вот на кой ляд мне свадьба? А он сказал, что его матушка хочет, чтобы по-настоящему, с платьем белым и фатою! — это уже прозвучало жалобно.
Астра же подумала, что ей белое платье примерять точно не с руки. Какое белое платье при детях. К слову о детях, те, как вошли в квартиру, так и пропали, решивши обследовать ее, убранную, чистую, но пропитанную эманациями чужой силы, а потому все же немного незнакомую.
И фата.
Вот почему она начала мысленно примерять фату? Что это за глупые девичьи фантазии? Хотя нет, в девичестве она была куда более серьезной. И вообще… может, не будет никакого замужества. Может, там, в лесу, это тоже были внешние проявления внутреннего энергетического коллапса и перестройки? Или что там в карте написано?
Она тоже вздохнула.
И взялась за другое яйцо.
— Девочки, справляетесь? — на кухню заглянула Калерия. — Мне стол нужен будет, тесто уже дошло, сейчас обомну слегка и начну…
— Ага, — ответили и Виктория, и Владимира.
— А наша белоручка где? — Ниночка впорхнула на кухню в белом халатике, под которым виднелось ярко-лиловое, с люрексовой золотой нитью, платьице. — Опять отлынивает?
— Можно подумать, ты тут перетрудилась, — Эвелина в строгом костюме, с волосами, зачесанными гладко, смотрелась непривычно строгою. — Что делать?
— Вымажешься, — Калерия покачала головой.
— Я халатик дам, — Ниночка поспешно стянула свой. — У меня еще есть, запасной, а то и вправду жалко… девочки, я согласилась!
— На что?
— На все! То есть, на практику при госпитале. Я что подумала? Тетушка, конечно, обещала, но теперь ее нету… и вообще, можно считать, мне повезло, что они вот так… смерть по естественным причинам. А если бы под суд, было бы…
Она встряхнула мокрыми руками.
