Вошел тигр в дом, схватил меньшого брата, унес на другую половину хижины и улегся с ним под одеяло.
А дочка и старший брат принялись есть бобы. Едят, а сами удивляются: почему это мать под одеяло забралась, да еще чем-то хрустит? Потом закричали:
— Мама, мама! Мы все бобы съели, дай нам еще…
Бросила тут мать из-под одеяла бобы, дети обрадовались, схватили… Смотрят: не бобы это, а пальцы меньшого братца — одни косточки остались. Поняла тут девочка, что не мама это, а тигр лютый, столетний. Задрожала от страха и думает, как бы из дома выйти. Думала, думала и придумала.
— Мне по малой нужде надо сходить, — говорит.
— Сходи на горшок, — отвечает тигр.
— Стыдно мне, я большая, — говорит девочка.
— В пуок[17] сходи! — отвечает тигр.
— Пуок запачкаю, — говорит девочка.
— В дверную щель сходи! — отвечает тигр.
— Нет, я лучше во двор мигом сбегаю и братца свожу.
— Ладно, только быстрее. А то тигр придет, вас сожрет.
А тигр и вправду боялся, как бы дети другому тигру не достались.
Выбежала из дома девочка, уж и не знает, как радоваться, схватила за руку братца, стоит во дворе и думает: как от тигра спастись? Ночь уже наступила, звезды в небе блестят. Убежать — все равно тигр догонит, у него ноги быстрые. Спрятаться где-нибудь — все равно тигр найдет, у него нюх хороший. Глянула тут девочка на высокую иву, вместе с братцем залезла на дерево.
А тигр съел меньшого братца и ждет, когда девочка придет, второго братца приведет. Ждет тигр, ждет, а девочка не идет. Понял тут тигр, что обманула его девочка, да как зарычит! Выскочил во двор, сбросил материнское платье, длинным хвостом машет, девочку с братцем ищет. Где только не искал! И на кухне, и в уборной, и в дымоходной трубе. Смотрят дети, как мечется тигр. Девочке страшно, а братцу смешно. Не выдержал он, засмеялся.
Еще громче зарычал тигр, к колодцу подбежал. Заглянул, а там девочка с братцем сидят — ива у колодца росла.
— Так вот вы где, мои птенчики, — взревел тигр, да так грозно, что горы ходуном заходили. Хотел тигр спуститься в колодец. Уже хвост туда опустил, а братец опять рассмеялся, кричит:
— Дурак ты, дурак!
Услыхал это тигр, голову поднял, смотрит: на дереве дети сидят. Только не забраться тигру на дерево, и решил он на хитрость пойти.
— Детки вы мои, детки, — говорит, — расскажите, как вы на дерево забрались, я к вам хочу.
— К нам хочешь, — говорит мальчик, — на дерево влезть? Тогда слушай. Взяли мы у соседей соевого масла, намазали дерево и залезли.
Поверил мальчику тигр, быстро соевого масла принес, стал дерево мазать. А дерево скользким стало. Как на него залезешь? Говорит тигр:
— Вы, детки, со мной не шутите, вы мне правду скажите. Как на дерево влезть?
— Если хочешь забраться на дерево, возьми веретено и крути, получится нитка, по нитке залезешь.
Опять побежал тигр, принес мулле, крутил, крутил, а нитка возьми да порвись. Смеется мальчик и говорит тигру:
— Так ты и за сто лет и еще один год не залезешь на дерево. Топор надо взять, ступеньки на стволе вырубить, по ступенькам на дерево влезть.
Сказал так мальчик, понял, что проговорился, да поздно. Принес тигр топор, ступеньки стал вырубать. Вырубил — и на дерево полез. А сестра с братом от страха дрожат. Добрался тигр до середины, дети на самую макушку влезли — выше некуда.
Изо всех сил старается тигр, вспотел весь, а все равно лезет.
Видит девочка, тигр вот-вот до них доберется, голову подняла, взмолилась:
— О Небо! Хочешь спасти нас — железную цепь спусти, да покрепче! Хочешь сгубить нас — ржавую спусти.
Только она это сказала, железная цепь с Неба спустилась, крепкая-прекрепкая. Ухватились за нее дети, вмиг очутились на Небе.
Тигр тоже взмолился:
— Небо, если хочешь помочь мне — ржавую цепь спусти, если хочешь меня сгубить — спусти крепкую цепь.
Только он это сказал, с Неба ржавая цепь спустилась. Обрадовался тигр, ухватился за цепь, стал вверх подниматься. А цепь ржавая, оборвалась на полпути. Тигр на землю грохнулся да в кукурузное жнивье угодил, дело осенью было. Жнивье острое, что нож! Поранился тигр, хлещет из него кровь. Так и издох.
С тех пор говорят, что стебли у кукурузы красные оттого, что в давние времена столетний тигр на ее жнивье угодил, да там и издох, обливаясь кровью.
А сестра с братом благополучно поднялись на Небо. Сестра стала Солнцем, брат — Луной.
Не хочет сестра, чтобы с утра до вечера на нее люди глядели, стыдится. И припасла целый мешочек острых-преострых иголок. Уставятся на нее — а она иголки начинает бросать. Вот почему нельзя долго смотреть на солнце, глазам больно. Попробуйте — сами увидите.
Перевод Вадима Пака
Когда в зимнюю пору в провинциях Кенгидо и Чхунчхондо бывает особенно холодно, люди обычно так говорят:
— Ну и стужа! Не иначе как нынче день смерти Сондора.
Почему Сондора и какое он имеет отношение к холоду, рассказывает такая легенда.
В Корее, во времена династии Ли, Ли Квар неожиданно поднял мятеж против короля Инчжо, и королю пришлось бежать из Сеула на остров Канхвадо. Правил лодкой гребец по имени Сондор, замечательный мастер своего дела, переплывший не одно море.
Поглощенный невеселыми думами, король все время смотрел на небо, а когда вдруг опустил голову, то заметил, что лодка мчится прямо к порогу, где бушует вода. Казалось, беда неминуема, если не повернуть лодку. Подумал король, что лодочник замыслил недоброе, подозвал сановника, указал на порог и спрашивает:
— А не опасно нам идти в ту сторону?
Сановник и сам так думал, потому и ответил, что да, опасно. Услышал это лодочник и говорит:
— Не извольте беспокоиться, я веду лодку как надо.
А порог все ближе и ближе. Разволновался король, приказывает лодочнику повернуть лодку, а тот ни в какую. Тут король не стерпел и как закричит:
— Убить негодяя!
Сондор принялся объяснять — так, мол, и так, потому-то и потому веду я лодку к порогу, но где уж королю понять, если он и в самых простых вещах разобраться не может! Обуял его страх, он и слушать не стал. Знай твердит: «Убить негодяя».
Понял Сондор, что спасения ждать неоткуда, и говорит:
— Не верите — убивайте! Только выслушайте меня прежде. Прошли мы немалый путь, совсем немного осталось. Жаль, что не довез вас до места. Так вот вам моя последняя просьба. Не выполните — не доплывете до острова. Как только меня не станет, возьмите эту тыкву-горлянку, бросьте в реку, куда она — туда и гребите.
Сказал так Сондор, отдал королю тыкву и прыгнул в реку.
На место Сондора король поставил другого гребца. А тот не может справиться с лодкой — не знает, куда грести.
Вспомнил тут король о тыкве, приказал бросить ее в воду.
Тыква плывет, лодочник за ней гребет.
Случилось это двадцатого числа десятого месяца, когда холодов еще не бывает. А тут вдруг налетел ледяной ветер, мороз до костей пробирает. Огромные волны ходят по реке, лодку швыряют, будто листок. А лодка все равно плывет за тыквой-горлянкой. Плыла, плыла, через все опасные места благополучно прошла. Понял король, что зря так жестоко обошелся с Сондором.
Кончился мятеж, в стране воцарился мир, король вернулся в Сеул. Только не мог забыть он Сондора, велел в память о нем соорудить храм и каждый год в день его смерти молебен служить.
И странное дело: в этот день из года в год налетает холодный ветер. Корабельщики не могут выходить в море и справляют поминки по Сондору.
Вот почему если в двадцатый день десятой луны дует ветер, его называют Сондорпарам[18], он словно приносит с собой жалобный вздох самого Сондора.
Перевод Вадима Пака
Стоит на горе Пэкчжоксан огромный буддийский храм. Только его построили, стали твориться дела там поистине странные. Что ни год исчезает монах, и никто не знает, куда он девается. Особо рьяные почитатели святого учения говорили, что это Будда призывает к себе самых лучших и самых усердных. Но исчезали и неусердные.
Дело в конце концов дошло до того, что в храме остался один-единственный монах. И хотя был он тверд в вере, обуяла его тревога.
Отправился он к своему старому другу, в деревню, что неподалеку, прямо у подножия горы, захотел попрощаться, прежде чем расстанется с бренной жизнью на этой грешной земле.
Обрадовался друг и говорит:
— Заходи, брат, давненько мы с тобой не видались.
Отвечает ему монах:
— Ты, верно, знаешь, что нынче настал мой черед отправиться к Будде. Вот и решил я проститься с тобой.
Друг и в самом деле знал о том, что творится в храме, слух об этом прошел по всем окрестным деревням. Утешить монаха было нечем, и друг, помолчав, сказал:
