Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Был честен Шантану в речах и деяньях,
Он был почитаем во всех мирозданьях,

Его прославляли и люди и боги,
Отшельник в лесу и властитель в чертоге.

Настойчивый, сдержанный, щедрый и скромный,
Являл он величье и разум огромный.

С желанием блага, с душою открытой,
Для Бхаратов был он надежной защитой.

Он жил, постоянно к добру тяготея.
Казалась белейшей из раковин шея,

Широкими были могучие плечи,
Как слон в пору течки, был яростным в сече.

Ничтожным считал он того, кто корыстен,
Добро почитал он превыше всех истин.

Ему среди воинов не было равных, —
Царю и вождю властелинов державных.

Из всех знатоков, мудрецов и ученых,
Он сведущим самым считался в законах.

К нему прибегали, желая охраны,
Цари, возглавлявшие многие страны.

При нем, восприняв благочестья условья,
Познали отраду четыре сословья[12]:

Судьбы наивысшей был жрец удостоен,
Жрецу подчинялся с охотою воин,

Тому и другому служили умельцы,
И люди торговые, и земледельцы,

А им угождали покорные шудры, —
Таков был закон стародавний и мудрый.

В столице, в чарующем Хастинапу́ре,
Блистал государь, словно солнце в лазури.

Владел он, моленьем молясь неустанным,
Землей, опоясанною океаном.

Не ведая зла, небожителям равен,
Как месяц, был светел, правдив, добронравен.

Как Яма, бог смерти, с виновными гневен,
Он был, как земля, терпелив и душевен.

При нем не должны были в страхе таиться
От смерти напрасной ни вепрь и ни птица.

При нем не знавали убийств и насилий:
Животных лишь в жертву богам приносили.

Он правил, исполненный праведной власти,
Людьми, что отвергли желанья и страсти.

Он стал для несчастных и слабых оплотом,
Отцовскую жалость питая к сиротам,

Увидел он в щедрости — жизни основу,
И правду он сделал опорою слову.

Он, женскую ласку познав, веселился,
Но минули годы — он в лес удалился…

Таким же правдивым, познавшим законы,
Был сын его, юноша, Гангой рожденный.

Он Га́нгея имя носил в это время,
Бог васу, — людское украсил он племя,

Воитель, из лука стрелок наилучший,
Отвагой, душою и сутью могучий.

Однажды вдоль Ганги-реки за оленем
Охотясь в лесу, увидал с изумленьем

Шантану, что стала река маловодной.
Задумался праведник, царь благородный:

«Что сделалось ныне с великой рекою?»
И вот, озабоченный думой такою,

Заметил он: юноша, сильный, пригожий,
На Индру, Борителя Градов, похожий,

Великоблестящий, высокий и смелый,
Вонзает в речное течение стрелы.

Из стрел среди русла возникла запруда, —
Под силу ли смертным подобное чудо?

Не сразу Шантану, средь шума речного,
Узнал в этом юноше сына родного.

А тот на отца посмотрел, сильнозорок,
И создал волшебный, таинственный морок,

И скрылся, отца подчиняя дурману…
Очнувшись, тотчас заподозрил Шайтану,

Что сына скрывает речная долина,
И Ганге сказал: «Приведи ко мне сына».

И женщиной Ганга предстала земною,
Явилась нарядно одетой женою,

Держащею сына за правую руку.
Шантану, так долго влачивший разлуку,

Не сразу признал ее в ярком уборе,
А Ганга промолвила с лаской во взоре:

«Узнал ли ты нашего сына восьмого?
Веди его в дом и люби его снова!

Великий стрелок и воитель победы,
Он с помощью Васиштхи выучил веды,

Он сведущ в вождении войск, мощнорукий,
В священной науке и в царской науке.

На радость тебе родила я такого, —
Возьми же отважного сына восьмого!»

И с юношей, блеском затмившим денницу,
Отправился гордый Шантану в столицу.

В столице, похожей на Индры обитель —
На город, где жил Городов Сокрушитель,

Был счастлив Шантану, блюститель закона,
И сына нарек он наследником трона.

Царевич был вежлив, умен, образован,
Отвагой его был народ очарован.

Четыре прошло многорадостных года.
Царевич был счастьем отца и народа.

Однажды у влаги, под сенью древесной,
Шантану почувствовал запах чудесный.

Окинул он реку внимательным взглядом, —
Увидел красавицу с лодкою рядом.

Спросил: «Благовонная, с прелестью кроткой,
О, кто ты и чья ты, представшая с лодкой?»

Сказала: «Я дочь рыбака. И удачу
Я в праведном вижу труде: я рыбачу.

Отец мой над всеми царит рыбаками, —
Едим, что добудем своими руками».

К прелестнодушистой, к божественноликой
Внезапно охваченный страстью великой, —

Пришел он к царю рыбаков, восхищенный:
«Отдан мне, — сказал ему, — дочь свою в жены».

Глава рыбаков властелину державы
Сказал: «Есть обычай, священный и правый, —

Невестой становится дочь при рожденье.
Но выслушай волю мою и сужденье.

Коль дочь мою в жены ты просишь с любовью,
О царь, моему подчинись ты условью.

Условье приняв, удостоишь ты чести
Отца и подаришь блаженство невесте».

«Поведай условье, — воскликнул Шантану, —
И знай, что раздумывать долго не стану,

Отвечу я «да» или «нет» непреложно:
Нельзя — так не дам я, и дам, если можно!»

А тот: «Сын, рожденный рыбачкой-женою,
Да царствует после тебя над страною».

Шантану отверг рыбака притязанья,
Ушел, унося в своем сердце терзанья,

Сжигаемый страстью, вернулся, угрюмый…
Однажды к царю, погруженному в думы,

Приблизился Гангея с речью такою:
«Отец, почему ты подавлен тоскою?

Послушны тебе все владыки и страны, —
Какие же в сердце скрываешь ты раны?»

Шантану ответствовал мудрому сыну:
«Узнай моей скорби сокрытой причину.

Ты — отпрыск единственный Бхаратов славных,
Но смерть не щадит и вожатых державных.

Ты ста сыновей мне милей, но не скрою:
Умрешь ты, — наш род прекратится с тобою.

Нужна для продления рода царица,
Однако мне трудно вторично жениться.

Бездетен, — согласно уставам старинным, —
Отец, что владеет единственным сыном.

Огню возлиянье, труды богомолий —
Не стоят потомства шестнадцатой доли.

А ты, столь воинственный, смелый, горячий, —
В сражении смерть обретешь, не иначе!

Наш род от стрелы прекратится случайной, —
Теперь ты узнал о тоске моей тайной».

Поняв миродержца смятенье и горе,
Сын Ганги ушел и с тревогой во взоре

Советнику царскому задал вопросы, —
Поведал царевичу седоволосый:

«Шантану понравилась дочь рыболова,
Но слишком условие брака сурово».

Тогда к рыбаку, с благородною свитой,
Приехал царевич как сват именитый.

Рыбак, по обычаю, вышел навстречу,
Приветствовал свата почтительной речью:

«Хоть сын для отца — наилучший ходатай,
Невесту отцу с разумением сватай.

Почетно и лестно, скрывать я не стану,
Сродниться с блистательным родом Шантану.

Жених-миродержец — награда невесте,
И кто от подобной откажется чести?

Не станет наследником царским, однако,
Дитя, что родится от этого брака, —

Не сможет соперничать, властный, с тобою,
О, бык среди Бхаратов с гордой судьбою!

Ты даже и бога и демона вскоре
Осилишь, как слабых соперников, в споре!

Об этом подумай. Скажу тебе кратко:
Иного не вижу в тебе недостатка».

Радея о пользе отца ежечасно,
Ответствовал Гангея твердо и властно:

«Я слово даю безо лжи и коварства,
Что станет твой внук повелителем царства!»

Рыбак, добывая для внука державу,
Сказал: «Ты защитник Шантану по праву,

Я верю, что будешь ты верной защитой
И нашей Сатьявати, муж знаменитый.

Не жду от такого, как ты, вероломства,
Но я твоего опасаюсь потомства».

Услышав сомненье того рыболова,
Ответил царевич: «Узнай мое слово.

Клянусь я в присутствии царственной свиты, —
О царь рыбаков, эту клятву прими ты:

От царских отрекся я почестей громких.
Отвергнув престол, говорю о потомках:

Безбрачья обет возглашаю отныне.
Бездетный, — возжажду иной благостыни:

Познав целомудрия свет вожделенный,
Войду я в миры, что вовеки нетленны!»

Глава рыбаков задрожал от восторга.
«Бери!» — он сказал без дальнейшего торга.

Тогда полубоги, богини и боги,
А также святые в небесном чертоге,

Цветы проливая в пространстве надзвездном,
Назвали царевича Бхи́шмою — Грозным.

Сказал он Сатьявати: «На колесницу
Взойди же, о мать, мы поедем в столицу».

Вот Бхишма, обет возгласивший суровый,
Приехал к Шантану с царицею новой.

Восславили Бхишму цари и владыки.
«Он — Грозный!» — хвалебные слышались клики.

Шантану сказал с ликованием: «Смело
Исполнил ты труднотворимое дело.

Дарую награду великому сыну:
Ты сам своей смерти назначишь годину!»