Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белехонько; бабушка-задворенка накормила его завтраком и дает ему коня еще лучше того и говорит: «Полтора часа только караулы спят в дивьем царстве; не зевай!» Приехал он в то царство; конь разбежался и перескочил чрез каменную стену; царевич поставил коня к столбу – к золочену кольцу, и набрал воды живыя и молодыя, и подумал умом: «Времени еще четверть часа нет, схожу-ка я к девице – посмотреть». И видит: спят двенадцать девиц, все как одна; царь-девицу по тому мог узнать – спит, пышет, будто с дубу лист бруснет[32]. И удумал сменяться с нею именными перстенями: ее перстень к себе взял, а свой перстень ей отдал, и приходит к коню. Конь говорит человечьим языком: «Ой, Иван-царевич! Мне тебя не увезти; поди на росе выкатайся, самоцветное платье выхлопай[33]». Сделал то Иван-царевич и садился на своего доброго коня; конь разбежался, перескочил чрез городскую стену, да задней ногой за струну задел; струны запели, колокола загудели, караулы сбунтовались[34], что за муха в городу была?
По времени царь-девица пробуждается и своих караулов посылает: «Подите состижите!»[35], а он впромеж приезжает к бабушке-задворенке; «Что, Иван-царевич, долго призамешкался?» Дает ему щетку, кремешок, площадку[36]: «Станут тебя состигать, ты брось щетку и проговори троижды: стань, чаща, от земли до неба, чтобы конному проезда, пешему прохода и птице пролета не было!» Караулы, наехав на чащу, взад воротилися к кузнецу, топоров наковали, прискакали и хотели было эту чащу рассекать, смотрят – нет ничего. «Морочит, видно!» – и всё тут покинули. Стали опять состигать; царевич кинул кремешок и проговорил троижды: «Стань, гора кременная, от земли до неба, от востоку до западу!» Караулы, наехав на гору́, взад воротились к кузнецу, молотов наковали, прискакали – нет ничего: «Морочит окаянный!» Тут и молоты пометали. В третий раз, когда стали состигать, бросил он площадку и проговорил троижды: «Расплывись, река огненная!» – и сделалась река, за кою караулы мост смостили.
В ту пору царевич далеко уехал. Не догнав за тою промешкою, караулы воротились назад; а Иван-царевич приехал к дубу на росстани: «Съездить мне-ка к братьям, живы они или нет?» Приезжает к Ирине мягкой перине, и встречает Ирина мягкая перина Ивана-царевича. «Куды, – говорит, – поехал? Куды тебя бог понес? Раздевайся, разболокайся, свое цветное платье на стол клади – хоть тысяча, хоть две будь, ничто твое не утеряется!» Напоила-накормила, на пуховик спать повалила. «Ложись к стенке!» Он говорит: «Я не сплю у стенки, а сплю на крайчику». Нужно было ей самой у стенки лечь; царевич ее подхватил под середку и прошиб сквозь пол, и улетела Ирина мягкая перина в погреб, а он опустил конец веревки, вытащил своего брата и сказал: «Волочите друг по дружке всех и отправляйтесь по домам!»
Сам садится на своего доброго коня; доехав до старого дубу, спускает коня в чистое поле кормиться и ложится спать. Приходит к нему старичок и говорит: «Ой, Иван-царевич, тебя убьют!» – «Врешь, старый; сгинь с глаз!» Старшие братья, идучи домой, согласились между собою и убили Ивана-царевича, живую и молодую воду отобрали; приходят к своему отцу и дали ему той воды живыя и молодыя. Он испил и стал лучше старины[37]. Вот приходит старичок к Ивану-царевичу – только оставалась одна хребетная кость; садится он под хребетную кость, прилетел ворон клевать, он ворона захватил за́ ногу и сказал: «Черное вороньё! К этой туше соберите косьё; буде не соберете, то весь род ваш выведу». Черное вороньё заревело, стали со всех сторон косьё снашивать; старичок стал складывать косточку к косточке, косьё склал, дунул – стало тело, другожды дунул – зашевелился, троижды дунул – вскочил добрый мо́лодец: «Ну, старичок! Как я призаспался». – «Кабы да не я, ты бы все еще спал!» Очнулся царевич – что нагой, и говорит старичку: «Одень меня!» Старичок дунул – он и оделся. Приходит Иван-царевич в Ефимьянское царство, нанялся в цареве кружале[38] сороковки[39] катать; рядил за работу себе два ведра в сутки вина зеленого, и живет так больно весело немало времени.
Царь-девица приходит под Ефимьянское царство на корабле, состроила мосты калиновые – на три грани испротесанные, по три гвоздя заколоченные; на концах были гульбища, по гульбищам были пташицы, пели-выпевали всякими словесами, разными голосами; поверх моста красным сукном устлано. И пишет она царю Ефимьяну: «Подай виноватого человека!» Царь посылает своего сына Павла: «Поди с ответом». Он разулся и пошел босиком – надо сукна не замарать; идет по́д гору. У царь-девицы было два сына – от Ивана-царевича народилися; говорят они: «Вот тот царевич идет, что живую воду взял!» – «Нет, не тот! Накормите его морскою кашею: не виноват – дак не ходи!» Взяли его о корабль хлопонули; Павел-царевич едва с корабля ушел. Вторично пишет к царю Ефимьяну: «Подай виноватого человека!» Царь Ефимьян посылает другого сына, Федора; этот, пойдя, черевички с ног снял. «Надеть, – говорит, – красного сукна не замарать!» Завидя его, царь-девица тот же приказ отдала: накормить морскою кашею. «Не виноват – дак не ходи!» Едва с корабля живой ушел.
И грозно в-третьяжды пишет царю Ефимьяну: «Царь Ефимьян! Подай виноватого человека». Он не знает, кого послать, затужился и велел ярыжкам искать везде виноватого; а Иван-царевич, гуляя на кружале, говорит: «Видно, моя вина, нужна и моя голова! Пойдемте со мною, все пропойцы! Еще вас угощу и потешу. Во имя мое сукна рвите, пташиц берите и мосты ломите!» От того под горою гам сделался; у царь-девицы дети устрашилися и сказали ей, что неприятель подступает. А она в ответ: «Какой неприятель! То идет ваш тятька, у него такая ухватка!» Иван-царевич пришел на корабль, с царь-девицею обнялся, в уста поцеловался; она корабль от берегу отвалила и пошла в дивье царство, вышла за него там замуж, и стали они жить да быть, и теперь живут, хлеб жуют.
* * *Жил царь, у этого царя было три сына; говорит царь детям своим: «Привиделось мне во сне, что в некотором царстве, за триста земель, в трехсотенном государстве, есть Елена Прекрасная, и есть у ней живая и мертвая вода и моложавые яблоки; не можете ли вы, детки, достать?» Старшие два сына и говорят: «Благослови нас, батюшка! Мы пойдем доставать». Он их и благословил, и пошли они; а третий сын, восьмилетний, остался дома. Через два года стал и последний сын проситься, что «и я поеду за своими братьями; что-нибудь и я им помогу». И говорит отец: «Где же тебе с молодых лет идти на чужую сторону?» Потом подумал царь и отпустил его, и стал ему сын говорить: «Батюшка! Пожалуйте мне лошадку». Царь говорит: «Ну, поди – выбирай: у меня в конюшне пятьсот лошадей». Он пошел; которую лошадь ударит по крестцу, так и с ног долой упадет; из пятисот лошадей не выбрал ни одной по себе лошади и сказывает своему отцу, что «я, батюшка, у тебя не выбрал ни одной лошади; теперь пойду в чистое поле, в зеленые луга – не выберу ль по себе лошади в табунах?»
Пошел в чистое поле; долго-долго шел, на пустом месте стоит изобка[40], а в изобке сидит старая старуха. Спрашивает ее Иван-царевич: «Что, бабушка, не знаешь ли ты где табунов и нет ли в табунах хороших лошадей?» Ответ держит старуха: «На что же лучше – у твоего батюшки пятьсот лошадей!» Говорит Иван-царевич, что «у моего отца нету по мне ни одной лошади». – «Коли так, поди же ты, Иван-царевич, вот здесь есть село, около села есть гора, на этой горе валяется богатырь заместо собаки; возьми ты спросись у попов: можно ли похоронить этого богатыря? Есть у богатыря конь за двенадцатью дверьми железными, за двенадцатью замками медными, на двенадцати цепях; один меч у него четыре человека на носилках носят». Попы взялись и похоронили этого богатыря; а Иван-царевич собрал поминальный стол и накупил всякого припасу из харчевого, вин, водок, столов и стульев, ножей и ложек. И отобедал народ православный; говорит Иван-царевич: «Бери, народ православный, что кому надобно!»
Тотчас зачали тащить, что кому надобно, и разнесли по домам; остался один Иван-царевич на горе́, и гласит ему мертвый богатырь: «Благодарю тебя, млад Иван-царевич, что похоронил меня в честности, и дарю тебе своего коня: стоит он в казенном погребе за двенадцатью дверьми железными, за двенадцатью замками медными, на двенадцати цепях; дарю тебе и меч и латы мои. Если сможешь, владей на здоровье!» Иван-царевич пошел в казенный погреб и начал двери ломать; он кулаком дверь проломит, а лошадь цепь перервет. Так Иван-царевич все двери переломал, а лошадь все цепи перервала. И хотела эта лошадь на волю уйтить; но Иван-царевич ухватил ее за гриву и говорит: «Стой, конь, волчье мясо, сорокаалтынная кляча! Кому же на вас и ездить, как не нам, добрым мо́лодцам?» Надел на коня узду, оседлал его; на себя наложил латы богатырские, в правую руку меч взял и начал мечом помахивать, ровно как гусиным пером.
Отправляется он в путь-дорогу; ехал много ли, мало ли время, все земли проехал и попал в трехсотенное государство, где только лес да вода. В лесу тропинка есть – только пешему пройти да верхом проехать; Иван-царевич пустился по той тропинке и приехал к избушке. Вошел в эту избушку; там живет красная девушка. Говорит ему девушка: «Куда тебя бог несет?» Отвечает Иван-царевич: «К твоей сестре, Елене Прекрасной, – достать живой и мертвой воды и моложавых яблоков да ее портрет». – «Садись же ты, добрый мо́лодец, на моего летучего сокола; а своего коня у меня оставь». Сел он на сокола и полетел. Летел-летел, стоит еще избушка; вошел – в избушке сидит красная девушка. Спрашивает Иван-царевич: «Как бы мне проехать к твоей сестре, Елене Прекрасной?» Говорит девушка: «Садись на моего сокола, а своего у меня оставь, и прилетишь ты к ее дому; там стоят двенадцать церквей, и от всякой церкви всё шнуры натянуты. Постарайся ты, как можно, чтобы живо перелететь, за шнуры не зацепить».
