«Не очень, — отвечал старик, потупя глаза, — меня старуха, как чёрта, изворочала всего кочергою и сбила со двора долой, сказав, поди живи у сына своего журавля». О таковом несчастии старика журавль весьма сожалел; и потом взял своего отца в избушку, накормил и напоил. Угостив таким образом отца своего, отпустил его благополучно из своего дома, дал ему в подарок сумку, приказывая, что если ему потребуется что-нибудь, то бы только закричал: «Два из сумы!», а когда доволен будет, то бы сказал: «Два в сумы!», прося притом, чтобы он шел прямо домой к своей старухе, никуды не заходя.
Старик, отблагодаря своего сына журавля, пошел путем-дорогою и шел немалое время чистым полем, вздумалось ему узнать, что такое находится в сумке. Середи самого поля закричал он: «Два из сумы!» Вдруг выскочили два молодца, поставили середи поля чистого дубовый стол, разостлали скатерти браные, наставили яствы сахарные и напитки пьяные. Старик, видя действие сумки, удивился и, будучи несколько разгорячен напитками, вознамерился зайти к своей куме, которая жила на дороге и к которой он никогда прежде не хаживал. Как скоро он пришел в дом своей кумы, которая его приняла не очень ласково и спрашивала, где он побывал и как вздумал ее навестить. «Я был у сына своего журавля, — говорил старик, — который меня подарил сею сумочкою». — «Да что это за сумка?» — спросила кума. «Ха! ха! ха! — отвечал старик. — Садись за стол, то увидишь прок». Лишь только кума с стариком сели за стол, то он вдруг закричал громким голосом: «Двое из сумы!» Тотчас выскочили два молодца, накрыли на стол скатерти браные, поставили яствы сахарные и напитки пьяные. Кума, приметя сие, желала нетерпеливо сумку сию присвоить себе и вдруг сказала своему куму очень ласково: «Любезный куманек, я думаю, ты устал от дороги, то не истопить ли для тебя баню?» — «Не худо, кумушка», — отвечал старик. Тотчас баня была изготовлена; и как пошел в оную мыться, то кума его в сие время точно же такую сшила сумку и повесила на стенку, а настоящую отнесла в свой чулан и заперла накрепко. По сем, как старик выпарился и вымылся в бане, вышел из оной и, поблагодаря куму свою за угощение и приязнь, взяв подложную сумку на плечо, с радостию поспешал к своей старухе, рассуждая сам с собою, что она уже более на него ворчать также и бить не будет.
В сих мыслях дошел он до своего двора и лишь только взошел в горницу, то закричал: «Старуха! Встречай меня». — «Что такое, старый хрыч?» — говорила с сердцем старуха. «Не бранись, старуха, — продолжал бедный старик, — я был у сына своего журавля, который меня подарил драгоценным подарком, и я надеюсь, что ты на меня во всю свою жизнь более ворчать не будешь». По сем сказал он ей: «Садись за стол, я тебя накормлю и напою». И как старуха села за стол в передний угол, также и старик подле ее присел, то он, думая, что у него сумка не обменена, закричал по-прежнему: «Два из сумы!» Но ничего не было. Он крикнул раз, другой и более, и, не видя прежнего действия сумы своей, догадался, что кума ему обменила, и, не говоря более ничего, вышел вон из-за стола. Старуха сочла сие, что муж над нею насмехается, начала на него ворчать, а напоследок, ухватя кочергу, потчевала его, приговаривая: «Поди, старый пес, к сыну журавлю, живи у него, а ко мне не ходи». И по-прежнему согнала его со двора долой. Старик, проливая горькие слезы, шел полем и по немногом времени пришел к сыну своему журавлю, который уже не очень ласково его встретил и спрашивал: «Все ли ты, батюшка, в добром здоровье?» — «Не очень, сынок, не очень здоров, меня старуха избила и опять согнала со двора». Потом рассказал он сыну своему обстоятельно о всем, как он заходил к своей куме и парился у ней в бане, которая у него подменила сумку. Журавль посердился немного на своего отца и выговаривал ему, для чего он не послушался его слов и заходил к своей куме, а лучше бы шел прямо к своей старухе в дом. После всего взвел своего отца в избушку, накормил, напоил и подарил ему еще сумку, с которою поступать советовал так же, как и с первой. Потом приказывал, чтобы он до двора своего не кликал из сумы и никуды не заходил, а шел бы прямо к своей старухе. Старик, отблагодаря сына своего журавля, обещался исполнить его приказание. Но лишь только вышел подалее в чистое поле, то не мог вытерпеть того, чтобы не полюбопытствовать, и закричал: «Двое из сумы!» Тотчас выскочили два молодца, растянули старика и начали сечь, приговаривая: «Слушайся сына своего журавля!» Старик, чувствуя жестокую боль, едва сквозь зубы мог проворчать: «Два в суму!» Вдруг оба молодца сокрылись. Вставши, пошел далее и, желая отомстить своей куме за подмену прежней сумки, пошел прямо к ней. Кума, увидя старика, весьма ласково встретила и спрашивала, где он побывал. «У сына своего журавля, — отвечал старик, — который мне подарил еще сумку». Кума, не говоря ничего, сказала куму своему, чтобы он попарился и помылся в бане. «Очень хорошо, кумушка», — отвечал старик. Потом лишь только успел выйти из горницы, как кума его, желая любопытствовать, что в сей сумке заключается, сев за стол, закричала: «Два из сумы!» Тотчас выскочили два молодца, растянули ее по полу и начали сечь, приговаривая: «Отдай старикову сумку!» Дети кумы его, видя, что мать их жестоко наказывают, побежали к старику в баню, и большая дочь просила его, [165] чтобы он поспешил выйти из бани и запретил бы мать их более сечь. Выслушав сие, сказал старик: «Погоди, друг мой, я еще не парился». Спустя несколько прибежала другая дочь, просила его, что мать ее хуже становится. «Повремени, друг мой! Я еще не мыл головы». Напоследок третья дочь прибежала и говорила, что уже мать ее совсем умирает. «Очень хорошо, — сказал он, — я уже голову вычесал и совсем иду». Потом, пришед в горницу, закричал: «Два в суму!» Вдруг два молодца схоронились. Между тем кума насилу встала и, пошед в чулан свой, вынула оттуда сумку и отдала старику. Старик, взяв обе сумки свои, простясь с кумою, шел с радостию к своему дому и, пришед,
