В Москве, уведав сие собрание, принуждали патриарха Гермогена к Пожарскому писать, чтобы он к Москве не ходил и против своей присяги королевичу не противился. Но патриарх, презрев тяжкое себе утеснение и угрозы мучительские, сказал им: «Ежели по учиненному между нами договору королевич все исполнит, а особенно ежели закон примет, то я готов к Пожарскому писать и надеюсь, что он свое клятвенное обещание сохранит и не только против королевича ничего делать не будет, но скорее, как верный раб, служить ему будет». И хотя поляки патриарху представляли, что они тотчас о том будут к королю писать, обещаясь, ежели король того исполнить не похочет, то они, сами с русскими договор учинив, вон выдут. Сие патриарху довольно известно было, что король сына отпустить и договоров заключать никак не хотел. А особенно видя присланное от митрополита Филарета о выборе государя письмо его уверяло, и рассудив, что поляки, разграбив казну всю, хотят только растягиванием времени весьма Российским государством силою завладеть, во всем им отказал и тайно к Пожарскому с возбуждением к обороне отечества писал. На что поляки, осердясь, патриарха Гермогена голодом уморили, и умер он февраля 17 дня.
Заруцкий, будучи с Трубецким в несогласии, что тот Маринина сына за государя признать не хотел, и опасаясь, чтоб Пожарский, усилившись, оную Марину с сыном не выгнал, послал Ивана Просовецкого с казаками, велел Ярославль захватить.
К Пожарскому же в Болохне пришел Матфей Плещеев с войском, а болохонцы дали денег и запасов, сколько могли, по своей воле, что также и в Юрьеве Повольском граждане учинили, и многие дворяне с разных городов приезжали. А также пришли с Низу мурзы с юртовыми татарами, чрез что его войско каждодневно стало умножаться. А поскольку он войско довольствовал и содержал в страхе, не допуская никаких обид делать, того ради везде его с радостью ожидали. На Решме встретили его присланные из Владимира от Артемия Васильевича Измайлова и сказали, что посланные из московских полков во Пскове Колычев с воеводою Хованским вора, называющегося царем Дмитрием, взяв, привезли в Москву, который уже долгое время в оковах. А также уведал он, что Просовецкий хочет Переславль захватить, и послал наскоро брата своего князя Дмитрия Петровича Лопату Пожарского, и оный, придя в Ярославль, казаков присланных в Ярославле переловил, а Просовецкий, уведав, поворотился в Переславль.
Воеводы, при Москве стоящие, князь Трубецкой и Заруцкий писали к Пожарскому, что они от псковичей обмануты и от возмущенных казаков вору псковскому крест целовать принуждены были, но оного вора взяли и прочее. При том же просили, чтоб он шел к Москве и, с ними совокупясь, об очищении Москвы старался. Потому Пожарский и Минин, рассудив, что им, не очистив от бунтовщиков городов и не выгнав казаков, которые более Марине с сыном радели, идти к Москве с малым войском было небезопасно, чтобы Заруцкий не принудил их по своей воле поступать. Однако ж, не желая их прежде времени оскорблять, ответствовали к ним с обнадеживанием, что, собрав запасов, тотчас будут к ним в помощь. Потом пошел Пожарский на Кинешму, а оттуда на Кострому, где тогда был воевода Иван Шереметьев. И оный Пожарского пустить не хотел, но Пожарский, уведав, придя, прямо стал на посаде и послал в город объявить его намерение. Потому костромичи, возмутясь, едва воеводу не убили, ежели б Пожарский их от того не уговорил; и по просьбе их дал им воеводу князя Романа Гагарина да дьяка Андрея Подлесова. Тут же пришли из Суздаля и просили, чтоб Пожарский дал им воеводу от себя, потому он послал князя Романа Петровича Пожарского. А Просовецкого казаки, уведав, ушли из Суздаля, не дождавшись воеводы. Костромичи, собрав свое войско и казны денежной более всех городов вручив Пожарскому, с честью его проводили к Ярославлю. А в Ярославле его встретили с великою радостью, где он, стоя, посылал по городам указы о сборе денег и войска, и по оным отовсюду к нему собирались.
В Угличе стоя тогда казаки, немалое препятствие ему делали, а также в Пешехонье Василий Толстой с казаками многие пакости делал.
Новгородцы, отправив свое посольство в Швецию, долгое время отповеди получить не могли, потому что у короля Карла то же намерение было, как бы самому оное достать и со Швециею совокупить. И ради того он объявил, что, закончив с датским королем войну, немедленно сам к Новгороду для окончания договоров будет. Но после смерти короля вступив, сын его Густав Адольф предложил на сейме, где сие предложение принято за полезное, и согласились отпустить брата королевского Карла Филиппа и о том послам объявили.[66] Однако ж то приятное письмо от короля, в котором он объявил, что когда в Швеции дела свои управит, немедленно сам к ним будет, новгородцев привело в великое сомнение. А король, не желая так желаемого себе государства брату своему допустить, после того целый год его отъезд задерживал и никакой отповеди в Новгород более не давал. И потому русские легко могли догадаться, что король хочет оба государства совокупить, чему никак статься невозможно. Притом же Делагарди великие поборы в заплату требуемого долгу наложил. О чем Пожарский желая обстоятельно ведать, а наиболее опасаясь, чтоб Делагарди ему против поляков и бунтовщиков не помешал, по совету с князем Дмитрием Мастрюковичем Черкасским и другими воеводами послали в Новгород к наместнику князю Одоевскому и митрополиту, а также к шведскому генералу Понтусу Делагарди Стефана Лазорева сына Татищева с письмами, в которых объявили, что они идут Москву от поляков очистить, а против шведов никакого неприятельского намерения не имеют, и просили у них помощи. Притом же велели ему объявить и о королевиче: ежели он полезный договор сделает, то они все его на царство с охотою принять готовы. После прибытия оных в Новгороде, приняв их с честью, сделали совет. И по довольном рассуждении всех обстоятельств оного Татищева с товарищами, дав к Пожарскому с товарищами от наместника, митрополита и Делагарди письма, отпустили. И за ним апреля 12 числа отправили от себя послов князя Федора Оболенского да игумена и от всех пяти концов и пятин по человеку с объявлением, что они по согласию с московскими боярами и воеводами избрали королевича, и просили, чтоб воеводы с ними в том согласились. Пожарский же с товарищами, уведав от Татищева, что король договоров тех учинить не хочет и надежды никакой нет, согласился на тех условиях, что ежели король все договоры, представленные от русских, исполнит, они принять готовы и, в том подписавшись, послов новгородских отпустили, послав с ними Перфилья Секерина с грамотою.
Тогда пришли к Пожарскому посланный от него в Казань Иван Биркин да казанский голова Лукьян Мясной с войском, которые, идучи от Казани, многие обиды и разорения делали, в чем на них от дворянства, на Биркина, жалобы были. За что воеводы хотели тех обидчиков наказывать, а казанцы вступились, и сделалось такое смятение, что едва до бою не дошло. И потом Биркин со многими казанцами уехал, а голова Мясной остался и с ним человек с 200.
Пожарский, слыша, что черкасы стоят в Антоньевом монастыре, послал на них князя Дмитрия Мастрюковича Черкасского да князя Ивана Федоровича Троекурова, и от оных, в походе изменив, смоленчанин Юрий Потемкин черкасам дал знать, потому оные ушли. А князь Черкасский, поворотясь, стал в Кашине. Тогда же Пожарский послал на Василия Толстого князя Дмитрия Лопату Пожарского, и оный казаков многих побил, а Василий Толстой ушел к Черкасскому в Кашин. Потом князь Дмитрий Лопата Пожарский пришел к Черкасскому в Кашин, и Черкасский, пойдя к Угличу, послал казаков уговаривать, чтоб принесли повинную и к нему пришли, объявляя, что под Москвою воеводы с ними в согласие пришли. Но казаки, следуя повелению Ружинского, выйдя из города, стали с ним биться. Другие же, рассудив, что им нет причины с русскими биться, переехали к Черкасскому, а остальных противящихся Черкасский разбил, из которых мало ушли.
Тогда же в Ярославле у воевод учинился великий спор и несогласие, что многие Пожарского слушать не хотели и один другому первенства уступить не хотел. Из-за чего призвали бывшего тогда в Ростове митрополита Кирилла, который, прибыв, добрыми своими поступками и рассуждениями представляя, какой из того государству вред и им вечное бесчестие, а кроме того от всего народа ненависть произойти может, что они, оставив общих государственных врагов, из-за одной проклятой спеси и вредительного собственного любочестия и властолюбия междоусобие возжигают, из которого никому больше, как неприятелям общим, польза произойти может, и напоследок, не желая на время своему равному брату покориться, вечными рабами поляков или шведов станут. Чрез что он всех их примирил; и по согласию всех, а особенно по представлению митрополита и просьбе дворян, дали полную власть над всем войском князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому да Кузьме Минину, как начинателю того дела, которого советы всегда столько были сильны, что бояре редко что его хотели опровергнуть. Однако ж Пожарскому положили о всех предприятиях со всеми воеводами советовать, которых было человек более десяти, а в тайных советах быть только Хованскому, Троекурову и Черкасскому с ними.
