Тогда же казак, Боловня именуемой, собравшись со многими ворами: казаки, холопы боярские и великие беглецы, около Волги, Кашинский, Романовский, Углицкий, Пешехонский, Бежецкий разбойнически разоряли и прошли к Белоозеру и в Новгородский уезд, потом в Каргополь, на Вологду и Вагу и другие многие уезды; другие же украинные города, около Новгородка и пр., множество людей различными мучениями и ругательствами умерщвляли, дома грабили и жгли, что и описывать из-за скверности неприлично, и таким их воровством многие места запустошили. И из-за того послал государь в Ярославль боярина князя Бориса Михайловича Лыкова с товарищами с немалым войском и многих властей духовных их уговаривать. Которые, ездя к тем ворам по разным местам, с великим прилежанием представляя им меч царский и суд Божий за такие крайние дерзости, иногда же обещая им милость государеву, склонить трудились, но ничего учинить не могли. С Украины же придя, черкасы с русскими ворами около Нижнего разоряли, и боярин Лыков, опасаясь, чтоб сии не совокупились, пойдя на них с поспешностью, встретив в Болоховском уезде в Васильеве слободе, всех побил и в реке потопил, и лишь самая малая часть спаслась бегом. Потом снова возвратился к Ерославлю и, слыша, что казаки духовных увещания не слушают, пошел вверх по Волге на них. Они же, слыша о приходе Лыкова и победе над черкасами и ворами, собравшись, пошли к Москве бить челом государю, чтоб вину их отпустил, а велел бы им то отслужить против неприятелей государственных. И придя, стали у Симонова, а Лыков, придя за ними, стал у Дрогомилова, опасаясь, чтоб их к Польше не пропустить. И хотя государь им по желанию милость оказал и велел им с Лыковым идти к Смоленску, но они не только около Москвы стали разбивать, но в Москве стали людей на злое возмущать. За что государь, переловив, начальников их по розыску и обличению велел перевешать, а Лыков, зайдя с войском к обозу их, где совсем к бою были готовы, всех порубил. И хотя некоторые, еще не желая покориться, побежали на Украину, но Лыков и тех, догнав под Кременцем на реке Луже и тут обступив их, взял на договор и привез в Москву более 2000. Где начальников их, Боловню с товарищами, перевешали, а прочих разослали в города.
Под Смоленском воеводы стоя и видя, что осадные в Смоленске поляки и шведы, имея уже великую в запасах нужду и голод, не сдавались, надеясь на обещанную от Сапеги из Литвы помощь, и уведав, что Сапега приближается, отпустил Черкасский товарища своего князя Троекурова к границе, чтоб поставив на проходах в крепких местах остроги и поляков к Смоленску не пропустить или чтоб успеть его со всем войском, не допуская, встретить и отбить. Которое оный князь Троекуров изрядно учредил, мосты разломал, где не весьма опасно было, дороги зарубил, а в надежнейших местах, поставив остроги, довольно укрепился. Но так как тогда вкоренившееся в россиянах бесстрашие и самовольство более, нежели рассуждение о пользе общей, властвовало и всяк хотел по своей воле поступать, не желая немалый для отечества нужды и тягости понести, и из-за того обстоятельства стоящие войска по границе, вознегодовав, против воли воевод, оставив те проходы, пришли снова к Смоленску, Черкасский же, видя такой непорядок и выбрав голову Михаила Новосильцева, послал его к границе с войском, велев ему стоять в крепчайшем месте. И оный, придя на границу, не только стал в худом месте, но видя поляков со множеством людей, Сапегу пришедшего, выступив из острога в поле, хотел с ними биться. Поляки же, отъехав его от острога и обступив, совсем побили. И хотя некоторые с ведомостью прибежали, но воеводы не могли скоро с войском исправиться, а Сапега, придя в Смоленск, запасы и людей в прибавку в город пропустив, сам снова в Польшу возвратился.
Того ж лета прислал король польский на Украину полковника Лисовского с 4000 войска. Который, придя, Брянск осадил, и, долгое время доставая, ничего не учинив, с потерею немалого числа людей отступил, и, придя, Карачев взял, а воеводу князя Юрия Шаховского сослал в Польшу к королю, а сам стал в Карачеве, посылая уезды разорять. Царь же Михаил Федорович послал против его боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского да с ним воеводу Степана Исленьева и дьяка Семова Заборовского, которые, придя в Белев, остановились. И тут пришли к нему остальные воровские казаки с повинною, и боярин, приведши их ко кресту, взял с собою в поход и пошел к Карачеву. Но Лисовский, уведав о приходе Пожарского, Карачев сжег и пошел верхнею дорогою к Орлу, а Пожарский, уведав оное, пошел наскоро туда же, и пришли в день недельный в один час поутру. Перед боярином шел в ертауле Иван Гаврилов сын Пушкин и, упередив, вступил с поляками в бой. Воевода же Исленьев и дьяк Заборовский, слыша бой, убоявшись, со всеми их людьми побежали. А Пожарский остался с малыми людьми с 600 человек, не ведая, что прочие ушли, думая, что оные подоспеют, наступил на Лисовского крепко, который тогда имел более 2000. Но после долгого боя, усмотрев себя от товарища выданным, отступил за обоз и уставился телегами.
Многие же дворяне, приходя, его просили, чтоб боярин пошел прочь. Но он сказал: «Лучше мне с честью умереть, нежели бежать». На сем бою многих поляков побили и 30 человек шляхты в полон взяли. И Пожарский на том месте ночевал, а Лисовский уступил 2 версты, не взяв ни одного русского в полон. Исленьев, уведав, что боярин стоит в обозе, собравшись с уходцами, ночью пришел в обоз, и многие беглецы собрались. Поутру Пожарский снова пошел на Лисовского, но он ушел и стал у Кром, а оттуда в одни сутки поспел к Волхову 150 верст. В Волхове же воевода Стефан Иванович Волынский, имея довольную осторожность, к городу его не допустил, и Лисовский пошел к Белеву. И воеводы князь Михаил Долгорукий да Петр Бунаков, оставив город, ушли, и Лисовский, видя оный пустым, совсем сжег и пошел к Лихвину. Где воевода Федор Стрешнев, выйдя с малыми людьми, великим мужеством Лисовского отбил, и он, оставив Лихвин, пошел к Перемышлю, из которого все люди выбежали в Калугу, и Лисовский тут остановился. И как Пожарский уведал, что Лисовский стал, послал немедленно в Калугу голов с сотнями, а Лисовский, уведав оное, ушел к Лихвину. И потому Пожарский нигде его догнать не мог.
Сего ж году пришел от цесаря римского Матиаса в Польшу посол для примирения короля с царем Михаилом Федоровичем. И по пересылке положили быть съезду в Вязьме. Тогда же государь послал к отцу своему для служения стретенского игумена Ефрема, а потом послал с поздравительною грамотою Федора Желябовского. И о том бояре от себя к сенаторам писали, чтоб ему видеть митрополита допустили. По которому поляки, не осматривая писем, допустили, только при том был Лев Сапега с малыми людьми и тайно говорить воспретил, а письмо государь его, попросив, прочел и отдал митрополиту. При отпуске же Желябовского позволили митрополиту писать к государю, как к сыну, только чтоб он ему титула царского не давал. Но Филарет Никитич в том им извинился, что он, как подданный российский, иначе писать не может и представлял, что королевству Польскому его письмо ни вредит, ни поможет, как бы он ни писал. И оное письмо снова канцлер Сапега видя, послать не воспретил. И митрополит, отпуская его, сказал: «О житии моем донеси, что видишь, и поздравь его от меня». И государь оного Желябовского за то пожаловал довольною милостью.
В Новгороде Делагарди, великие грабления и налоги чиня, многих невинных людей побил, гневаясь; потому они, видя, что шведами самими договоры нарушены, стали его просить и между собою советовать, как бы власть его неправедную низвергнуть, и о том писали тайно к государю, прося помощи. За это оный Делагарди и церковь Софейскую безбожно ограбил, и Канцы приступом взял, а Тихвину, долгое время держа в осаде и многократно приступая, не взяв, отступил. А псковичи тогда ж взяли Вдов и шведов всех побили, до 500 человек. Королевич же, так долго мешкая, приехал на кораблях в июне месяце в Выборг и, ведая, что уже государя в России всем царством избрали, с присланными от Делагарди новгородскими послами еще договоры как хотели, так сочиняли и оных принудили, как невольников, крест себе целовать. И потом королевич прибыл в Канцы, куда августа 26 числа прибыли новгородские депутаты, выбранные от Делагарди, не имея при себе полномочной грамоты, просили королевича, чтоб шел в Новгород. Но он, видя, что вопреки обещания Делагарди и некоторых плутов новгородцев никого более послов от Российского государства не явилось и надежды никакой не было, в Новгород идти не хотел, требуя, чтоб от других городов русских послы пришли. И новгородцы по принуждению от Делагарди просили королевича, чтоб он был на великом княжении новгородском. Но королевичевы министры, видя, что то они говорят только от себя, без полномочий и без согласия с другими, да хотя б то настоящею их силою учинить было удобно, но впредь то неправое похищение защищать видя за невозможное, принужден оный королевич возвратиться и дал поступную на оное брату своему королю шведскому. Король же, не имея свободности, писал к Делагарди, чтоб он войска нанял. Потому Данил Геброн, наняв в немецкой земле 1000 пехоты и 200 французов, привез на кораблях в Новгород. И потом фельдмаршал шведский Евергорн, осадив Вдов, жестоко приступал, но долгое время русскими мужественно оный город оборонен был.
