и Фрязове от Галаты, //, а инии Цареградцы, // а инии Зеновици, // а инии Венеции, // а инии Угри//. И тех беаше чин видети чуден. // И стоаху на два лика; // в каждо своеа земля знамя имеаху, // на себе и одеаниа: // овии багряны бархаты, // а друзии вишневы бархаты, // а инии темносини бархаты, // а инии черны бархаты, // вся же старческим чином, // нещаплива».
Однако это не та витиеватая, риторически изысканная речь, которую мы встречаем у предшественника Даниила — митрополита Киевского Илариона, у Кирилла Туровского или у младшего современника Игнатия — Епифания Премудрого и которая адресована аристократическому читателю. Стиль хожения Даниила, например, пронизан элементами устного народного творчества, к которому не был глух русский игумен, насыщен народной образностью и поэзией: «людей бещисла много множество», «запечатаны печатию царскою», «и начаша пети песнь проходную».
Ритмичность языка в хожений Игнатия Смольнянина строится на приемах народной поэзии, на двухкратном в трехкратном повторении однородных членов предложения и на аллитерациях: «бысть же путное шествие печально и унылниво»; «дивно же и красно стоят рядом, яко стози малы, белы же в светли зело, над рекою над Сосною»; «быша им громы в трескы и молниа»; «с великим страхом и трепетом, в умилением, и смирением»; «и смирение, и любовь, и милость» и др.
Какой высокой поэтичности достигает Игнатий Смольнянин другим художественным приемом — многократным повторением слова в различных сочетаниях с другими словами: «овии багряны бархаты, а друэии вишневы бархаты, а инии темносини бархаты, а инии черны бархаты»; «койждо лик свое знамя имеаше, на персех ношаху: овии жемчюжен, овии обручь злат на шии, овии цепь злату на шии и плечех, а друзии свое знамя, а инии свое знамя, а сии свое знамя; койждо лик, вси равно свое знамя имеаху» и др.
Язык хожений избегает абстракций, он точен и по своей лексике и изобразительным средствам. Его определения не претендуют на оригинальность, сегодняшнему читателю они напоминают постоянные эпитеты устной народной поэзии — в них обычно указывается на материал, из которого сделан предмет, на его объективные качества: «столпи камени багряна, красни велми, аспиду подобии»; «вырезаны псы крылаты и орли крылаты камены, и бораны камени» (Аноним). Лишь изредка встречаются оригинальные метафорические обороты: столп «Петров... велми красен, прочернь и пробел видом, аки дятлен» (Стефан Новгородец), то есть черный с белыми пробелами, походил на расцветку дятла. Игнатий Смольнянин рассказывает, что путешественники удивлялись в Константинополе «величеству и красоте безмерной церковной». Выражение «красота безмерная» вызвало восторг у известного историка древнерусской архитектуры Н. Н. Воронина.
Поражает конкретность сравнений в хожениях. Вот один из ярких образцов, взятый из описания Даниилом добычи фимиама: «...из древа исходит аки мезга... Имя древу тому зигия и есть яко олха образом древо-то. А другое древце есть мало, образом яко осина... и точит древце-то черв-ет, и исходит из древца того червоточина та, яко отруби пшеничны, и падает от древца того яко клей вишневый». Древнерусские путешественники описывали незнакомые предметы и явления через знакомые, родные. Чужеземные реки, например, они сопоставляли с русскими реками — Окою, Москвою, Сосною и пр. Кипарис по ветвям — с сосною, а по стволу — с липой и т. п. И в этом приеме описания заграничных достопримечательностей хранится глубокий смысл — путешественники постоянно мысленно осуществляли связь с родной землей.
Характерная особенность языка хожений — присутствие иноязычной лексики и фразеологии. Паломники нередко прибегали к грецизмам, Афанасий Никитин вводил в русский текст лексическую смесь из тюркских, арабских, персидского и хинди языков, Неизвестный Суздалец пользовался немецкой и итальянской лексикой. Причины этого, по-видимому, в том, что, во-первых, не всегда находились в русском языке соответствующие словарные обозначения, а во-вторых, вполне возможно, иноязычные слова вводились с художественной целью — для передачи местного колорита. Но иногда, как это было у Афанасия Никитина, длительное пребывание в атмосфере чужого языка делало привычной чужую, иноземную лексику, которая невольно входила в состав авторской речи.
И наконец, в паломнических хожениях присутствует церковнославянская лексика. Она обычно применялась в передаче библейских, апокрифических и христианско-легендарных сказаний. Однако следует заметить, что церковнославянская лексика занимает в хожениях скромное место: даже в пересказе библейских эпизодов авторы нередко прибегали к живому разговорному языку, хотя и пересыпанному церковнославянизмами. Писатели, как правило, сокращали библейские тексты и при сокращении изменяли церковнославянскую фразеологию.
* * *
В истории жанра древнерусских записок о путешествиях три произведения занимают особое место. Это поистине новаторские произведения. К ним относятся хожения игумена Даниила, Игнатия Смольнянина и Афанасия Никитина.
Великий писатель начала XII века Даниил, автор известной летописной «Повести о Шаруканском походе» (1111 г.) — походе против половцев объединенных русских сил во главе с Владимиром Мономахом, был основателем жанра паломнических хожений, он первый так блестяще разработал и принципы создания очерков о путешествиях, и формальные компоненты этого жанра. Вся последующая древнерусская литература путевых очерков развивалась в том направлении, которое было задано Даниилом: писать необходимо лишь о том, что испытал сам путешественник, что он видел собственными глазами и слышал собственными ушами; писать не хитро, но просто; создавать законченные небольшие очерки-зарисовки и группировать их в целое произведение на основе или временного, или пространственно-топографического принципа; библейская или апокрифическая легенда — необходимый элемент в паломнических хожениях, но она должна быть локальной, соотнесенной с определенной историко-географическои местностью.
Эти правила жанра будут соблюдаться писателями-паломниками в XIII, XIV и XV веках. Однако для многих паломников позднего времени были, в сущности, недосягаемы глубина и художественное совершенство Даниилова хожения, подобно тому как «Слово о полку Игореве» осталось непревзойденным произведением для писателей Древней Руси.
Следующий этап в развитии жанра начинается с появления хожения Игнатия Смольнянина, написанного в 90-х годах XIV века. Игнатий Смольнянин создает произведение, положившее начало светским путевым запискам, освобожденным от библейско-апокрифических мотивов. Хотя в путевых очерках Игнатия Смольнянина еще будет иметь место описание христианских святынь Константинополя, однако эти описания занимают незначительное место в содержании хожения, они отодвинуты на второй план. Главное в его хожении — это рассказ о событиях, происшедших во время путешествия, описание дворцового переворота в византийской столице, венчания на царство как политического акта. Такого рода путевые очерки окончательно укрепятся в литературе путешествий в середине XV века и достигнут своего наивысшего развития в «Хожении за три моря» русского купца Афанасия Никитина.
Итак, история жанра хожении свидетельствует, как с развитием общественных интересов русского феодального общества расширялись его потребности в познании жизни других народов и стран: от христианского Востока, его культовой
