5
Лука Мудищев был дородный
Мужчина лет так сорока.
Жил вечно пьяный и голодный
В каморке возле кабака.
В придачу к бедности мизерной
Еще имел он, на беду,
Величины неимоверной
Семивершковую елду.
Ни молодая, ни старуха,
Ни блядь, ни девка-потаскуха,
Узрев такую благодать,
Ему не соглашалась дать.
Хотите — нет, хотите — верьте,
А про него носился слух,
Что он елдой своей до смерти
Заеб каких-то барынь двух.
И вот, совсем любви не зная,
Он одинок на свете жил
И, хуй свой длинный проклиная,
Тоску-печаль в вине топил.
Но тут позвольте отступленье
Мне сделать с этой же строки,
Чтоб дать вам вкратце поясненье
О роде-племени Луки.
Тот род Мудищевых был древний,
И предки бедного Луки
Имели вотчины, деревни
И пребольшие елдаки.
Из поколенья в поколенье
Передавались те хуи,
Как бы отцов благословенье*
Как бы наследие семьи.
Один Мудищев был Порфирий,
При Грозном службу свою нес
И, поднимая хуем гири,
Смешил царя порой до слез.
Покорный Грозного веленью,
Елдой своей без затрудненья
Он убивал с размаху вдруг
В опале бывших царских слуг.
Благодаря своей машине
При матушке Екатерине
Был в случае Мудищев Лев,
Красавец генерал-аншеф.
Сказать по правде, дураками
Всегда Мудищевы слыли,
Зато большими елдаками
Они похвастаться могли.
Свои именья, капиталы
Спустил Луки распутный дед,
И мой Мудищев, бедный малый,
Был нищим с самых юных лет.
Судьбою не был он балуем,
И про Луку сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не давши больше ни хуя.
Настал и вечер дня другого,
Купчиха гостя дорогого
В гостиной с нетерпеньем ждет,
А время медленно идет.
Под вечерок она в пахучей
Подмылась розовой воде
И смазала на всякий случай
Губной помадою в пизде.
Хоть всякий хуй ей не был страшен,
Но тем не менее в виду
Такого хуя, как Лукашин,
Она боялась за пизду.
Но — чу! — звонок. Она вздрогнула,
Прошло еще минуты две —
И вот является к вдове
Желанный гость. Она взглянула:
Пред ней стоял, склоняся фасом,
Дородный, видный господин
И произнес пропойным басом:
— Лука Мудищев, дворянин.
Одет в сюртук щеголеватый,
Причесан, тщательно обрит,
Он вид имел молодцеватый —
Не пьян, но водкою разит.
— Весьма приятно; я так много
О вашем слышала… — Вдова
Как бы смутилася немного
Сказать последние слова.
— Да-с, это точно-с, похвалиться
Могу моим… Но, впрочем, вам
Самим бы лучше убедиться,
Чем доверять чужим словам.
И, продолжая в том же смысле,
Уселись рядышком болтать,
Но лишь одной держались мысли —
Скорей бы еблю начинать.
Чтоб не мешать беседе томной,
Нашла Матрена уголок,
Уселась там тихонько, скромно
И принялась вязать чулок.
Так, находясь вдвоем с Лукою,
Не в силах снесть Тантала мук,
Полезла вдовушка рукою
В прорез его суконных брюк.
И от ее прикосновенья
Хуй у Луки воспрянул вмиг,
Как храбрый воин пред сраженьем,
Могуч, и грозен, и велик.
Нащупавши елдак, купчиха
Мгновенно вспыхнула огнем
И прошептала нежно, тихо,
К нему склонясь: — Лука, пойдем!
И вот уже вдвоем с Лукою
Она и млеет и дрожит,
И страсть огнем ее палит,
И в жилах кровь бурлит рекою.
Снимает башмаки и платья,
Рвет в нетерпеньи пышный лиф
И, обе сиськи обнажив,
Зовет Луку в свои объятья.
Мудищев страшно разъярился,
Тряся огромною елдой,
Как смертоносной булавой,
Он на купчиху устремился.
Ее схватил он поперек
И бросил на кровать, с размаху,
Заворотил он ей рубаху
И хуй всадил промежду ног.
Но тут игра плохая вышла:
Как будто кто всадил ей дышло,
Купчиха начала кричать
И всех святых на помощь звать.
Она кричит — Лука не слышит,
Она сильней еще орет,
Лука как мех кузнечный дышит
И знай себе вдову ебет.
Услышав крики эти, сваха
Спустила петли у чулка
И шепчет, вся дрожа от страха:
— Ну, заебет ее Лука!
Но через миг, собравшись с духом,
С чулком и спицами в руках,
Летит на помощь легким пухом
И к ним вбегает впопыхах.
И что же зрит? Вдова стенает,
От боли выбившись из сил;
Лука же жопу заголил
И жертву еть все продолжает.
Матрена, сжалясь над вдовицей,
Спешит помочь в такой беде
И ну колоть вязальной спицей
Луку то в жопу, то в муде.
Лука, воспрянув львом свирепым,
Матрену на пол повалил
И длинным хуем, словно цепом,
Ей по башке замолотил.
Но тут Матрена изловчилась,
В муде Мудищеву вцепилась,
Остаток сил понапрягла
И два яйца оторвала.
Взревев, Лука успел старуху
Своей елдой убить, как муху,
В одно мгновенье наповал,
И сам безжизненно упал.
Наутро там нашли три тела:
Лежал Мудищев без яиц,
Матрена, распростершись ниц,
И труп вдовы окоченелый.
По всей деревне Катенька
За целочку слыла,
И в самом деле Катенька
Невинною была.
В деревне той все девушки
Давно перееблись,
Нигде не встретишь целочки —
Любой скажи: ложись!
Терешка был хват-молодец
И парень хоть куда.
Знакома между пиздами
Была его елда:
Под нею девка всякая
Обдрищется сейчас
И не дает уж более,
Испробовав в тот раз.
«Кобылу еть приходится! —
Терентий говорил. —
А еть порой так хочется,
Что просто нету сил!»
Однажды наша Катенька
Шла к речке за водой.
Терешка из-под кустика
Кричит: — Катя, постой!
Игрушка есть хорошая,
Из Питера привез!
Ты ею, раскрасавица,
Утрешь всем девкам нос!
Остановилась Катенька —
Терешка был пригож!
Что, мол, кричишь, Терентьюшка?
Отсель не разберешь!
— А вот, купил я а Питере,
Гляди, каков пузырь!
Его надуть, так годен он
Для междуножных дыр!
Достал тут из-за пазухи
Резиновый он хуй:
— Смотри-кась, надувается!
Его меж ног просуй!
Как только там зачешется —
Просунь его слегка, —
И вот тебе, Катюшенька,
Не надо мужика.
Спасибо скажешь, Катенька,
Узнавши в ефтом скус.
А коли не пондравится —
И это не конфуз:
У нас побольше сыщется —
Потешу им тебя!
Поверь ты мне, Катюшенька,
Ведь говорю любя!
Сказав «спасибо», Катенька
Помчалась за водой.
Наполнив ведра, с радостью
Спешит скорей домой.
С подарком же Терешкиным
Несется за сарай
И ну в пизду игрушку ту
Втыкать, вскричав: «Ай-ай!»
Ой, больно! Знать, Терентий-то
Не ту игрушку дал!
Пойду к нему — другую он,
Получше, обещал.
Терешка наш у мостика
Катюшу стережет.
И видит: раскрасневшись вся,
Она к нему идет.
— Тереша, знать, не эту ты
Игрушку подарил,
А между ляжек чешется,
Так хочется — нет сил?
— Другую дам я, Катенька!
Пойдем со мной в кусты!
Хоша она заветная,
Но нравишься мне ты,
И вот тебе, друг-Катенька,
Ее я подарю!
Ложись скорее на спину
И расставляй дыру!
Недолго думав, парень наш
Свой хуй в пизду всадил.
Вся помертвела Катенька,
И вырваться нет сил.
Катюшу отмахал он тут,
Пожалуй, раз с пяток.
Наебшись, вынул хуй он свой,
Обтерши о листок.
Глядит: Катюша мертвая
(Заеб до смерти, знать!),
А на траве под жопою
Говна, чай, с фонтов пять!
Поник своей головушкой
Преступник молодой,
И отошел от Катеньки,
И скрылся за горой.
По всей деревне Катенька
За «елочку слыла,
Но все же смерть приятную
От хуя приняла!
