Сказ о русалках - Александр Шатилов

Есть в Тверской земле места злые, страшные. Два с половиной века тому назад в одном из таких мест была деревенька, а рядом был пруд, широкий, да глубокий. Деревня скоро повымерла, забылась, заросла лесом, а пруд в коем местные девы от несчастной любви топились, остался, как и был.

За годы долгие не зарос он, не обмелел, столь же красив, мрачно торжественен он. А вокруг пруда лес стеной стоит, кустарник сплелся намертво, запирая пруд, сей от посторонних глаз. Да и зверь не идёт воды прудовой испить, и птица не летит туда. Угрюм, печален, дик, стоит сей узник леса, гладок, точно зеркало, чист, не покрыт тиной, лишь редкие камыши, лилии да кувшинки растут у берегов его. А берега крутые, глинистые, упадёшь — не выберешься, обовьёт ноги твои злая подводная трава, запутает, на дно утащит.

Да и не только трава ко дну тянет, есть в этом пруду кое-что пострашней травы! Оттого и бежит всякая тварь лесная от этого пруда, что живут там души неприкаянные, судьбою обиженные, на жизнь озлобленные. И у всякого живого существа здесь возникает чувство невольного страха, беспокойства, всяк здесь растерян, подавлен.

Таково здесь днём, а по ночам и того хуже бывает. Каждую ясную ночь, когда зажигаются звёзды и восходит луна, слабо освещая своим тускло-жёлтым светом пруд и лес, выходят из воды младые девы. Но не уходят они далеко от пруда, не отпускает их старинное проклятье. Не могут успокоиться их грешные души, маются, страдают. Лишь когда приходит зима со своими трескучими морозами, и пруд замерзает, а лес покрывается пушистым снегом, то только тогда утопленницы спят спокойно, не в силах выйти из ледяного гроба.

Однажды по весне пошёл один молодец в лес, разведать, каково там. Прихватив топор, шел он по апрельскому снегу. Вдруг увидел он чёрную гадюку на белом снежке. Страшно удивился он, никогда не видав змей в середине весны. Выхватил он топор и погнался за ней. Долго преследовал он змею, сам не зная зачем, и когда настиг, то со всего размаха ударил её топором. Но гадюка оказалась простой деревянной палкой, которую он разрубил надвое. Словно от сна очнувшись, он смотрел то на себя, то на топор, то на палку, то на деревья, окружавшие его, и старался понять, что с ним произошло. Наконец он пришёл в себя и понял, что оказался в совершенно незнакомом ему месте. Он сунул топор за пояс и начал отыскивать дорогу домой. Долго он петлял, не в силах отыскать пути к дому или хотя бы окраины леса. Солнце клонилось к закату. Не было сил идти дальше. Оставалось ночевать в холодном лесу.

Недолгими были сумерки. Живот урчал от голода, озноб пробирал до костей. Вскоре стало идти светлее, так как поднялась над землёй круглая, как блин, луна. Ноги заплетались, цеплялись за кусты и коряги, глаза слипались и ничего не хотели видеть. Вдруг он наткнулся на сплошную стену деревьев и кустов, которые намертво переплелись между собой. Он пошёл вдоль этой живой стены в поисках дерева с большими и широкими ветвями, чтоб не ночевать на холодном снегу. На счастье попалась ему ива с раскидистыми ветвями. Влез он на иву и увидел поляну, снегом припорошенную. Да смекнул он, что это не поляна, а пруд лесной. Но не знал добрый молодец, в какой он опасности, кто на дне пруда покоится. А меж тем каждый год в первую апрельскую полнолунную ночь русалки восстают ото сна и рушат свои ледяные гробницы.

Одолела усталость молодца, уснул он на ивовых ветвях, беды над собой не чая. Но не спокоен был его сон, кошмарные видения мучили его. Проснулся он весь в поту, словно на жаркой печи он спал, луна была уже в зените. Была мёртвая тишина. Вдруг резкий треск молнией пронзил застывший воздух. Сон мигом слетел с парня, он кинулся к оледенелому пруду, но тот был по-прежнему ровен и гладок, белый снег всё так же играл на лунном свету. Сердце молодецкое колотилось, однако ж, всё сильней.

Шло время, и сон понемногу начал снова смыкать глаза. И тут раздался страшный грохот! Такого не видел ни один живой человек: лёд сам по себе растрескался, разломался, и из образовавшегося пролома со страшными криками и стонами вылетело ужасное существо, за ним другое такое же. Сердце стучало всё сильнее и сильнее, руки и ноги отказали ему служить. А меж тем страшных тварей, вылетевших из бездны свинцовых вод, становилось всё больше. Их набралось уже с дюжину, все они были похожи на высохшие, разложившиеся трупы. Можно было разглядеть серые кости, косматые гривы седых, нечесаных волос, их длинные белые полуистлевшие балахоны развевались на ветру, как листва деревьев в ураган, глаза горели адским пламенем. Они носились над прудом, и это походило на сатанинский пляс. Вихорь их зловещего танца заставлял вековые деревья гнуться и трещать!

А молодец, объятый страхом, всё силился бежать из этого проклятого места, но словно кто держал его за руки и за ноги, так что он не мог и пошевелиться. И видит он, что движется к нему одно из чудовищ, протягивая свои когтистые костяные руки, чтобы схватить его, смотрит на него огненными глазами и пасть свою открывает…

Невесть откуда силы взялись, выхватил он топор, взмахнул им, но сердце его сжалось, топор выпал из рук: из уст чудовища доносился звонкий девичий смех, только звучал он словно с того света. И показалось ему, словно зовёт его кто-то. Великий страх проснулся в груди его, сломя голову понёсся он прочь от проклятого пруда, а вдогонку ему летел звонкий, раскатистый смех!

Не помнил парень, как прошла ночь, каким было утро, но выйти из лесу он так и не смог. Уже сошёл снег, уже появились листья на деревьях, поднялись цветы и травы, лес оделся и возрадовался приходу весны, а он всё бродил, не в силах отыскать конца леса, не отпускал его нечистый дух. Он потерял счёт дням, стал дик и жаден, точно вепрь, мысли его путались, его преследовали кошмарные видения, он умирал.

В одну лунную майскую ночь ему не спалось. Он брёл, сам не зная куда, не различая дороги. Ноги сами вели его и вывели к тому самому пруду, у которого сорок дней назад он видел самое страшное