вели напряженную жизнь. Каждый день в жизни каждого из них был полон восприятий, надежд, тревог, мыслей, планов, соображений, боли, наслаждений: хроники, отягощенные заботами и серьезным значением, пересекающиеся и перекрестные ссылки на аналогичные хроники других людей в их районе. Проблема повествования здесь двоякая: (а) нам не хватает подробной информации об этой далекой эпохе, и (б) даже если бы она у нас была, большая ее часть все равно была бы абстрагирована в "истории" этого царства - если под этим мы подразумеваем ключевые исторические вехи и структурные факторы, определившие его судьбу.
При характеристике жизни утопистов мы сталкиваемся с аналогичной двойной проблемой. У нас нет никакой подробной информации, и даже если бы она была, воплощенная конкретность и специфичность их жизненного опыта не была бы передана в философском рассказе о структурных параметрах их существования. Есть еще третья складка проблемы, с которой мы сталкиваемся в этом утопическом случае: утописты могут быть радикально усовершенствованы и способны на такие мысли и переживания, которые даже не могут поместиться в нашем нынешнем мозгу: тогда воображаемая пропасть между нами (такими, какие мы есть сейчас) и ими потенциально гораздо больше, чем та, что разделяет нас и наших предшественников в древности.
Поэтому мы должны быть осторожны, делая вывод из трудностей, с которыми мы сталкиваемся, пытаясь живо представить себе богатство повествования в утопических жизнях, что эти жизни обязательно будут лишены этого.
Помимо того, что утописты могут сделать для повышения качества своей будущей жизни, они также могут повлиять на то, каким именно образом будет достигнут тот или иной уровень качества. Если существует множество путей к процветанию, то их выбор и действия - в более общем смысле, их "жизненные нарративы" - могут иметь, как мы считаем, значимые последствия, определяя, какие именно цветы из всех возможных, которые можно выращивать, действительно развиваются и распускаются. Синие цветы могут быть так же хороши, как и желтые, но это не одно и то же. Возможно, такого рода значимость, возникающая при выборе между одинаково хорошими альтернативами, может быть достаточной для продолжения осмысленности в соответствии с (FT3)?
Конечно, возможности произвести "немного хуже-хорошее-после-временного-чуть-лучше" или "одно конкретное-доброе вместо другого-равноценного-хорошего" вряд ли сравнятся по смысловому потенциалу с "двадцатью семью годами в тюрьме, за которыми последовал конец апартеида и становление отцом современной южноафриканской нации" Манделы. (Не говоря уже о том, что в возрасте 90 лет, через несколько лет после ухода из общественной жизни, он добился невероятного успеха: был исключен из списка террористов Госдепартамента США).
Таким образом, может существовать реальный компромисс между обстоятельствами, которые максимизируют возможности для обретения смысла (согласно Метцу), и обстоятельствами, которые хороши в других отношениях. Многие из наших самых захватывающих историй - это истории о трудностях и трагедиях. События, о которых повествуют эти истории, перестали бы происходить в утопии.
Я склонен сказать, что любителям трагедий не повезло. Или, скорее, так: не стесняйтесь получать удовольствие от фантастики или от истории - только, пожалуйста, не настаивайте на том, чтобы варить свои жуткие развлечения в котле бесконечных бедствий и нескончаемых плохих новостей!
Это правда, что хорошие книги и фильмы были вдохновлены войнами и зверствами. Было бы лучше, если бы этих войн и зверств не было, и у нас не было бы этих книг и фильмов.
То же самое относится и к личному уровню. Люди, переживающие потерю ребенка, слабоумие, нищету, рак, депрессию, жестокое обращение: Я считаю, что стоит отказаться от множества хороших историй, чтобы избавиться от этих бед. Если это сделает нашу жизнь менее значимой, пусть будет так.
Помните, что наша задача - создать не то будущее, о котором можно рассказывать истории, а то, в котором будет хорошо жить.
В любом случае, в утопии могут происходить неплохие истории. Не всякая трещащая пряжа - это сказка о горе. И, возможно, утопийцам открыты новые формы повествования или создания смыслов, которые мы слишком тупы и бессмысленны, чтобы понять. Кто знает, какие виды "поэзии", "юмора", "музыки" и других подобных вещей они могут изобрести?
Из огромного количества литературы о смысле жизни я выбрал для обсуждения книгу Метца, отчасти потому, что в ней он пытается объединить несколько различных тем и идей в единую теорию. Можно извлечь множество других изложений, просто отбросив тот или иной элемент из книги Метца. Таким образом, мы неявно охватили целый кластер теорий, просто рассмотрев эту в деталях.
Другая мотивация заключается в том, что Метц отстаивает форму "объективного натурализма" в отношении смысла - позицию, которая, prima facie, представляет большую проблему для утопистов, чем, например, субъективистский подход, согласно которому человек имеет осмысленную жизнь до тех пор, пока он получает то, чего он больше всего хочет, или любит то, что делает, или считает то, что делает, важным. На первый взгляд, такой субъективистский критерий легко удовлетворить в утопии, поскольку ментальные состояния утопистов - их желания, любовь и убеждения - полностью изменчивы в период технологической зрелости. Если бы проблема заключалась только в том, что утописты не испытывают страсти к тому, что они делают, или не считают это важным, то проблему можно было бы легко решить, казалось бы, перестроив их чувства и мысли.
На самом деле, я не думаю, что доводы в пользу утопического смысла так уж однозначны даже с субъективистской точки зрения. Ибо, хотя согласно такой теории было бы технологически возможно обеспечить утопистам высокие баллы по смыслу, могут существовать и другие ограничения, препятствующие использованию технологий для перестройки психики жителей в требуемом направлении. Например, даже если смысл заключается в вере в важность того, что человек делает, и утопийцы обладают технологической возможностью заставить себя поверить в важность того, что они делают, у них все равно могут возникнуть проблемы со смыслом, если то, что они делают, на самом деле не важно, а наличие ложных убеждений имеет отрицательную ценность. Тогда они окажутся перед дилеммой: принять либо обесценивание бессмысленности, либо обесценивание заблуждения.
Таким образом, смысл все еще может быть проблемой для субъективистских взглядов, и для того, чтобы прийти к окончательному выводу, необходимо исследовать этот вопрос более тщательно. Тем не менее, я думаю, что смысл, скорее всего, будет меньшей проблемой для утопистов в субъективистских, чем в объективистских взглядах; и это была еще одна причина, по которой мы рассмотрели счет Метца: чтобы противостоять более сложному случаю.
На этом я завершаю первую часть своего выступления, в которой мы рассмотрели некоторые литературные источники и изучили подход, пытающийся вписать все пруденциальные ценности,
