Какой пират из Микста, подумать смешно!.. Вот Евлупор – другое дело. Это человек большой силы и смелости, к нему сам ночной демон пойдет в дружки! Хотя и он оказался совсем не таким зверем, как можно было подумать, глядя на его вывороченные ноздри, колючую бороду и бычью шею, покрытую могучими складками.
Сын северного племени, он мальчишкой был продан в рабство грекам, стал воином-рабом. Охранял караваны купцов, привык жить у костра в степи. Плавал и на судах. Его заметил Парфенокл на танаисском базаре, куда ездил по делам торговли. Угрожающий, «звероподобный» вид раба-воина понравился Парфеноклу, и он за немалые деньги купил его у караванщиков.
Раб получил завидную обязанность быть телохранителем хозяина. Но после степных просторов на берегах Танаиса ему показалось тесно и душно в городском дворе. Он стал тосковать и был замечен в пристрастии к кружке вина. Даже оказался пьяным во время ночного караула, уснул на ступенях крыльца. Хозяин нещадно высек его и поставил надсмотрщиком над черными рабами в эргастерии.
Однако напористый и дерзкий в других обстоятельствах, вновь назначенный надсмотрщик стал проявлять непростительную мягкость. И хотя постегивал рабов, но не так основательно, как требовалось. Парфеноклу донесли, что в эргастерии непорядок, рабы стали поднимать головы и ленивее работать.
Не оправдав хозяйского доверия, Евлупор, получив еще две дюжины палок, стал конюхом. Он катился все ниже. Гиерон встретил его уже возничим. Он вез на паре быков мешки с полбой и остановился около погребка, намереваясь истратить медную монету на кружку плохого вина. У Гиерона было поручение Асандра – сблизиться с кем-нибудь из рабов Парфенокла, подкупить его, сделать тайным соглядатаем при хозяине. Гиерон разгадал слабость Евлупора, пригласил его выпить вина получше. Тот согласился. Но когда в разговоре узнал, что от него требуется, то усмехнулся и ударил Гиерона по шапке, словно полушутя, со словами:
– Что ты угостил меня вином, благо тебе. А в соглядатаи я не гожусь, не такой я человек! Не люблю подслушивать и подсматривать. Вот голову кому-нибудь оторвать при случае – это по мне!.. Скажи, кто тебя хочет обидеть, – заступлюсь! А в соглядатаи – нет! Поищи другого!
– Хозяин тебя палками наказывает, а ты его покрываешь?.. Хочешь верность соблюсти или выслужиться?.. Так скажу тебе – у Парфенокла не выслужишься!
– Знаю и ничего не жду! Хозяин – всегда обидчик. Думаю, твой тоже не милует тебя, если провинишься?
– Верно. Но мой хозяин лучше!.. Хотя бывает… того…
Гиерон почесал рукой пониже спины. Евлупор расхохотался басом.
– Вот видишь, тебя хозяин тоже палками потчует, а ты для него стараешься! Я же для Парфенокла стараться не буду, но и тайного вреда ему делать не хочу!
Гиерон угадал в этих словах то самоуважение и несколько наивную добропорядочность, которые нередко встречались у невольников из числа плененных на войне воинов, сохранивших воспоминания о своем племени и его обычаях. Они способны на побег и пролитие крови, но не хотят ронять своего достоинства участием в делах, унижающих их понятие о чести. Таков был и Евлупор, – раб-воин, он сумел сохранить в невольничестве чистую душу.
Соглядатай из Евлупора не получился так же, как и надсмотрщик. Но с Гиероном он стал встречаться, дружить. Это не осталось тайной для Парфенокла, который рассвирепел, узнав, что неисправимый раб связался с подручными его врага Асандра. Евлупора опять наказали ясеневыми палками. Предполагалось отправить его в деревню, на полевые работы, с цепью на шее. Но супруга хозяина, прекрасная Сафо, проявила неожиданную мягкость, вступилась за раба. Благодаря ее заступничеству, он был оставлен при дворе как уборщик мусора, носильщик тяжестей и водонос.
Как уже известно, милость хозяйки впрок не пошла. Попавшись на месте преступления, Сафо свалила вину на раба, чем обрекла его на суд и расправу жестокого Парфенокла.
Гиерону было ясно, что Евлупору другого выхода нет – только бежать! Но, сообразив, что и он сам вдруг оказался в компании беглецов, уже перешедших роковой рубеж, ощутил беспокойство. Правда, он тоже собирался сегодня ступить на тернистый путь беглого и стать пиратом, но одно дело – собираться, другое дело – стать!.. Не слишком ли поспешно получается? Подумав однако об Асандре, уже схваченном властями за дерзость, он вздохнул и решительно тряхнул волосами. Эх, будь что будет!
Откуда-то вынырнула юркая фигурка мальчишки-подростка, который дернул Гиерона за рукав и шепнул условленное слово: «Свобода». Он и провел всех троих в конец рынка, где чернели ряды заколоченных досками пустующих лавок, хозяева которых разорились и прикрыли торговлю. Гиерон огляделся. Они стояли перед полуразрушенным строением с провалившейся крышей. Кругом рос черный бурьян, метелки его в свете факелов и пылающих бочек казались золотыми. По трухлявым стенам волнами пробегали кровавые отсветы огней.
– Это здесь, – сказал проводник шепотом.
Необычайное одушевление блестело в глазах рабов-заговорщиков, собравшихся в пустой лавке на краю рынка. Они знали, насколько опасно находиться здесь, но смело шли на риск, полагая, что никому в голову не придет искать их в гуще городской суеты да еще в часы праздничного гулянья. В трех шагах отсюда проходили пьяные ватаги, явственно доносились смех и голоса. Однако глаза и уши тайного собрания были направлены к тому, кто сидел на бочке с кружкой в руке, еле освещенный плошкой, дающей больше нефтяной копоти, чем света.
Человек одет как деревенский житель, прибывший в город по делам, – просто и серо. Но лицо его покрыто шрамами и словно застыло в жестокой и насмешливой гримасе. Замечательными были его глаза – настороженные и внимательные. В них угадывалось не то злое веселье, не то издевка и жестокость. Каждому думалось, что муж этот видел много крови и часто смотрел в глаза смерти, как смотрят в лицо возлюбленной. Это подкупало слушателей. Они чуяли в этом человеке бесшабашную смелость и дерзкий вызов тому миру, который сами ненавидели, – миру хозяев! Такой может стать вожаком беглых, вывести их на широкую ниву, политую кровью, и научить собирать жатву, посеянную другими, теми же хозяевами!
