Под прикрытием корабельных катапульт началась высадка конницы Олтака и синдских гоплитов южнее Пантикапея. Городки Нитей и Акра, а вскоре и Ермизий оказались в руках врага. Севернее высадились лучшие дружины Карзоаза. С запада шел Диофант, преодолевая отчаянное, но неорганизованное сопротивление сатавков. За несколько недель царство Савмака сократилось до небольшого куска земли вокруг Пантикапея. Битвы шли на древних валах, построенных когда-то боспорцами для обороны против кочевых скифов.
Кто-то подсказал Савмаку, что лучше собрать сильнейших воинов и, покинув город, разорвать петлю вражьего окружения, а потом бежать в степи к Фарзою. Но он, вскинув брови, сделал отрицательный жест рукой.
– Врага мы разобьем! – заявил он жестко. – А отступать нам некуда и незачем!
– Эх, если бы помогли нам скифы Фарзоевы! – вздохнул Атамаз.
И все же Савмак приказал Атамазу захватить северные выходы к Меотийскому морю и держать там суда на причалах, на всякий случай. Выполняя этот приказ, Атамаз обрушился на отряды Карзоаза, выбил их из Мирмекея и гнал до Парфения, где всегда была переправа на ту сторону пролива. Фанагорийцы принуждены были спасаться на судах, оставив на берегу сотни убитых и пленных.
И если Диофант уже готовился торжествовать победу, то ему пришлось убедиться, что он поспешил. Каждый вал, пересекающий путь к Пантикапею, приходилось брать с боя, устилая дорогу трупами.
4
Эти страдные дни и недели отчаянной обороны рабского государства для многих оказались последними в их жизни. И те, кто нес на своих плечах всю тяжесть ратных трудов, не зная отдыха ни днем, ни ночью, думали, что они видят какой-то тяжелый сон.
Города и селения доставались врагу охваченными пожарами. Трупы уже не хоронили, а оставляли на растерзание волчьих стай. Раненых некому было вынести с поля битвы. Поселяне бежали из своих домов, скапливались на дорогах в нестройные толпы, мешая движению войск. Ураган смерти и разрушения следовал за беженцами. Остервенелые варвары с азиатской стороны Боспора не разбирали ни правого, ни виноватого. Опьяненные кровью, эти люди дали волю своим хищническим страстям. Они походили не на людей, призванных восстановить «порядок», нарушенный мятежниками, а на стаю волков, ворвавшихся в овечий загон. Дандарии в косматых шапках, синды в кольчугах, сарматы, меоты – люди, разные на вид, но одержимые одним исступленным стремлением убивать, – врывались в дома поселян и горожан, насиловали, грабили, рубили, резали, поджигали. Пьяные, они насмерть дрались между собою, не поделив добычи. Вытаскивали из домов детей и в страшном веселье, с хохотом подкидывали их вверх, а потом ловили на подставленное копье под одобрительные возгласы товарищей.
И кто жаждал скорейшего падения «рабской власти», шипел и тайно злословил, утверждая, что от Савмака «всего можно ожидать, кроме хорошего», сейчас был потрясен ужасами, которые творили долгожданные «освободители». Правление Савмака и даже все, что совершалось в памятную ночь, когда рабская волна перелилась через край своей тюрьмы и затопила улицы города, теперь большинству представлялось как верх благородства и умеренности.
Фанагорийские горожане-гоплиты, отброшенные Атамазом в сторону моря, вновь высадились в Нимфее. Фанагорийцы издавна питали к пантикапейцам и нимфейцам чувство зависти, поскольку столица царства и соседние с нею города пользовались многими правами и льготами, недоступными для жителей «той стороны». И теперь старались всячески навредить. Поджигали мастерские, ломали плавильные формы и инструменты, разбивали пифосы с вином, если были не в состоянии тут же на месте выпить их содержимое.
– Как же это так? – недоумевали ошалевшие эллины. – Мы ждали восстановления законной власти и усмирения рабов, а к нам пришли смерть, насилие и произвол!
– Только сейчас видно, что царствование Савмака было справедливым. Он не разорял никого, кроме врагов, и всячески оберегал покой горожан.
Говорили даже, что Савмак подобен главарю хиосских рабов Дримаку, который, по преданию, сумел примирить восставших рабов и хозяев, за что после трагической смерти был удостоен памятника, как «благодетельный герой».
Но эти запоздалые признания уже не имели никакого значения. Их никто не слушал. Теперь на Боспоре царствовал безраздельно свирепый бог войны Арес с его кровавыми законами.
Что же касается воинов Диофанта, то для них добыча являлась основным хлебом войны. Шаг за шагом они разрушали и разграбляли все, что встречалось на пути. И следует сказать, что ни Пантикапей, ни другие города Боспора уже не могли восстановить свое благосостояние в течение десятков, даже сотен лет после этого разгрома.
Диофант, раздосадованный и обеспокоенный упорством рабов и своими потерями, отвечал на жалобы горожан гневными ругательствами. Он решил ни в коем случае не мешать солдатам делать свое дело, хотя бы они совершали на каждом шагу вопиющие преступления. Более того, он поощрял весь этот кровавый разгул, чтобы развязать в душах своих людей низменные и жестокие инстинкты, которые всегда, во все времена являлись испытанным средством поддержания боевого духа в армиях народного подавления.
– Мне надо освободить царство от рабов-захватчиков! – кричал он, брызгая слюной. – А если воин возьмет как добычу золотые подвески или поиграет грубо с какой-нибудь неуступчивой красоткой, то боги простят ему это! И для защиты очагов я не буду жертвовать боевым порывом своих солдат! Пусть хорошо дерутся и с богом награждают себя за ратный труд!
Эти слова полководца стали известны всему войску и вызвали взрыв восторга. Сам стратег разрешает воинам брать боевую добычу! Это казалось вполне справедливым для тех, кто весь в грязи и поту должен лезть на укрепления и гибнуть под ударами мечей и топоров повстанцев, этих разъяренных демонов, что решили умереть, но не отдать своей свободы.
Стойкость рабской обороны вызывала изумление и тревогу. Диофант с необыкновенной энергией появлялся в разных местах, стремясь внушить воинам уверенность в скорой победе. Он говорил:
– Главное – идти вперед, не считаясь ни с чем! Трусов – убивать на месте! Если из десятка убегут трое – остальных казнить на поле боя!
Это грозное повеление еще больше ожесточило сердца воинов.
5
Враги ворвались в Пантикапей опять-таки благодаря изменническим действиям горожан. Ворота оказались открытыми, и ревущие толпы вражеских солдат начали свою кровавую работу на улицах столицы.
Савмак и часть войск были осаждены в акрополе. Атамаз с тысячью воинов начал создавать завалы в северной половине города, перегораживать улицы и рыть волчьи ямы на пути конницы. Его целью было сохранить выход из Пантикапея через северные ворота. Где-то за стенами действовал Абраг. Он сумел сплотить разрозненные отряды рабов и сатавков и создал угрозу левому крылу войск Диофанта, обеспечив этим возможность отхода Савмака к Парфению и Железному холму.
Пантикапей оставляли не сразу. Дни и ночи рубились на улицах и площадях. Жители бежали в более спокойные, отдаленные от центра переулки, но смерть и насилие настигали их везде. Горели и с грохотом рушились дома и надворные постройки. Зловещий шум и треск пламени, неистовые крики сражающихся, вопли женщин и плач детей слились в водопад звуков, от которых кровь стыла в жилах.
Стены акрополя подкапывали и обрушивали на дома горожан. В храмах устроили укрепления и места отдыха для воинов, так как бои шли круглые сутки. Здесь же скапливались огромные толпы раненых. На крыши храмов втаскивали баллисты и оттуда непрерывно обстреливали позиции повстанцев. Пленных убивали на месте или тащили в нижний город, где бросали в пылающие гончарные печи. На улицах было трудно дышать от мясной гари и тяжелого дыма, что стелился по земле.
Против сильнейших отрядов Атамаза Диофант повелел Олтаку двинуть полчища конных дандариев и сарматов, приказав им на скаку преодолеть завалы. Но воины Атамаза, распаленные боевой страстью, не дрогнули перед неистовым напором всадников. Они подготовили им достойную встречу. Когда конница с воем и гамом ворвалась в узкие улицы, захламленные обломками зданий, то все дома вокруг и кучи мусора оказались облитыми маслом, взятым из запасов, созданных ранее самим же Атамазом. Полетели факелы, и со всех сторон загудело жаркое пламя.
