Католики были слишком многочисленны, чтобы их можно было подавить, а доктринальные постановления Дортского синода не могли быть приведены в исполнение. В том же 1619 году меннониты свободно основали в Рейнсбурге свою квакерскую секту "Коллегиантен", в которой Спиноза нашел безопасное убежище. В 1629 году Декарт восхвалял интеллектуальную свободу, которой он наслаждался в Амстердаме, а к концу века Голландия стала пристанищем для еретиков из многих стран.
9 августа 1621 года война с Испанией возобновилась. Эрцгерцог Альберт умер бездетным, и южные Нидерланды отошли к Испании. Спинола напал на пограничные города Нидерландов. Морис выступил против него, но годы борьбы измотали его, и внезапно, в возрасте пятидесяти семи лет, он умер (1625). Спинола захватил Бреду, открыв тем самым дорогу на Амстердам и дав тему Веласкесу.
Голландцы упорно сопротивлялись. Фредерик Генрих, сменивший брата на посту стадхолдера, удивил врагов и друзей своими доселе скрытыми талантами государственного деятеля и полководца. Благодаря дипломатии Франциска Аерссенса он добился от Ришелье ежегодной субсидии в миллион ливров; он собрал новую армию; после долгих осад взял Хертогенбос, Маастрихт, Бреду; к счастью, Спинола был отозван в Ломбардию.
Тем временем голландские купцы превращали деньги в корабли, ведь каждая победа на море расширяла торговлю. В 1628 году голландская флотилия под командованием Пита Хейна захватила испанскую эскадру, перевозившую золото из Мексики. Другой голландский флот атаковал испанское соединение из тринадцати судов на реке Слаак, уничтожил его и взял 5 000 пленных (1631 год). Самая блестящая из этих морских побед была одержана лейтенант-адмиралом Маартеном Харпертсзооном Тромпом в Даунсе - Английском канале между Дувром и Дилом. Испанцы, решив отвоевать у голландцев контроль над портами Нидерландов, собрали новую армаду из семидесяти семи кораблей, на которых служили 24 000 человек. Заметив ее в Ла-Манше, Тромп послал за подкреплением; 21 октября 1639 года с семьюдесятью пятью кораблями он вошел в ближний бой с противником и потопил, вывел из строя или захватил все испанские корабли, кроме семи; 15 200 человек из испанского экипажа погибли в бою или утонули. Битва при Даунсе вошла в историю Нидерландов так же, как поражение Армады в историю Англии; она положила конец всем притязаниям Испании на контроль над морями, прервала связь между Испанией и ее колониями и вместе с победой французов над испанской армией при Рокруа (1643 г.) завершила эпоху испанского господства в Европе.
Глубоко втянутая в Тридцатилетнюю войну, Испания решила уступить все голландцам, чтобы иметь возможность воевать с французами. В Мюнстере 30 января 1648 года испанские полномочные представители подписали Вестфальский договор, положивший конец "Восьмидесятилетней войне" в Нидерландах. Соединенные провинции объявлялись свободными от всех уз Испании; их завоевания признавались; рейнская торговля должна была выходить в Северное море только через голландские порты; голландским торговым судам предоставлялась свобода торговли в Восточной и Западной Индиях. Так триумфально завершилась самая долгая, самая храбрая и самая жестокая борьба за свободу во всей истории человечества.
I. "Князья, которые устанавливали, защищали или меняли религии, очень редко имели свою собственную" - Вольтер.6
II. Для этих случаев у нас есть только протестантские авторитеты, цитируемые в Motley, Rise of the Dutch Republic, I, 283-90.
III. То, что Жерара поощрял иезуит, подтверждают Ранке (История пап, I, 472) и Мотли (Возвышение Нидерландской республики); это отрицает Пастор (История пап, XX, 19-20).
ГЛАВА XVIII. От Рубенса до Рембрандта 1555-1660
I. СЕМЕНА
Удивительно, что в таком маленьком уголке Европы, как Нидерланды, развились две столь разные культуры, как фламандская и голландская, две столь несовместимые веры, как католицизм и кальвинизм, два художника, столь противоположные по настроению и методу, как Рубенс и Рембрандт, как Вандик и Халс.
Мы не можем объяснить этот контраст с помощью языка для половины Фландрии,I как и во всех Соединенных провинциях, говорила на голландском языке. Некоторое различие могло быть обусловлено близостью Голландии к протестантской Германии, а Фландрии - к католической Франции. Частично это происходило из-за более тесной связи католической, роялистской, аристократической Испании с Брюсселем и Антверпеном. Фландрия унаследовала средневековую религию, искусство и уклад, в то время как Голландия была еще слишком бедна, чтобы иметь собственную культуру. Возможно, более яркое солнце в южных провинциях склоняло их население к чувственной, морально легкой жизни и снисходительному католицизму, в то время как туманы и тяготы севера, возможно, способствовали формированию суровой и стоической веры. Или, скорее, дело в том, что испанские армии побеждали на юге, а на севере терпели поражения из-за пересекающихся рек и голландских денег?
Антверпен, должно быть, был прекрасен, когда его собор был завершен во всех своих шпилях, фасадах и декоративном искусстве, а рядом Биржа пульсировала всей жизненной силой и сутяжничеством коммерции, и воды танцевали с судоходством всего мира. Но потом пришла война: Ярость Алвы и инквизиция загнали протестантских ремесленников и купцов в Голландию, Германию и Англию, кальвинистская ярость потрошила церкви, испанская ярость разрывала дома и сжигала дворцы, французская ярость топила свои неудачи в крови, а четырнадцатимесячная осада Фарнезе беспристрастно морила голодом католиков и протестантов. Наконец католики присоединились к протестантам, и торговля Антверпена перешла к Амстердаму, Роттердаму, Харлему, Гамбургу, Лондону и Руану.
Но свирепость человека прерывается, его стойкость сохраняется. В утешение можно отметить, как быстро некоторые страны и города оправились от разрушительных последствий войны. Так было и с Фландрией после 1579 года. Текстильная промышленность выжила, фламандские кружева по-прежнему пользовались спросом, дожди по-прежнему питали землю, а труд народа обеспечивал великолепие двора. При эрцгерцогах, любящих роскошь, но гуманных, Антверпен и Брюссель пережили удивительное возрождение. Фландрия вернулась к своим соборам, религиозным праздникам и языческому кермису. Возможно, Рубенс преувеличил это в "Диком Кермисе" в Лувре, но послушайте отчет кардинала-инфанта Фердинанда из Антверпена Филиппу IV в 1639 году: "Вчера они провели свой большой праздник... длинная процессия выехала за город со множеством триумфальных машин. После шествия все пошли есть и пить, и в конце концов все были пьяны, ибо без этого они не считают это праздником".1 Сам кардинал, приехавший из Испании в Брюссель (1635), был принят с многодневной пышностью, среди великолепных декораций, созданных самим Рубенсом. Фламандские города до восстания были описаны итальянским посетителем как "постоянная череда веселых собраний, бракосочетаний и танцев, а музыка, пение и веселые звуки царили на каждой улице";2 И не весь этот дух уступил войне. На улицах по-прежнему играли в игры, которые изобразил Брейгель, а в церквях снова звучали полифонические мессы, которые когда-то сделали фламандских певцов желанными при любом дворе. Фландрия вступила в свой самый блестящий век.
