закладывает уши то ли от этих взрывов, то ли от криков раненых бойцов, оказалось испытанием на пределе её возможностей. Сил придавало лишь то, что солдатский паёк, действительно, стал спасительным, и в глазах сына появилось жизненное тепло. Но вскоре случилась беда. В дом, где жила Мария, попала бомба. Няня успела вывести Володю в бомбоубежище, но возвращаться было некуда. Несколько дней Мария прятала Володю на линии фронта в блиндаже, но понимала, что долго так жить невозможно. Отдать же сына в детский дом для неё было смерти подобно, ведь Мария боялась, что не найдет его потом. Но, видимо кто-то свыше, кому так усердно молилась она день и ночь, решил не оставить их в беде. Мария стала случайным свидетелем важного разговора, из которого узнала, что скоро мимо Мги на Москву пройдет эшелон с ранеными солдатами. «Вот оно, спасение – промелькнуло тогда в голове у Марии, – Если удастся посадить на поезд Володю и он сможет добраться до Калинина, то оттуда рукой подать до родины, до деревни Старицы, а там сестра, она поможет!» Мария бросилась в ноги замполиту, чтобы он отпустил её на день в город. Что она говорила, как смогла убедить замполита, она потом так и не вспомнит. Он согласился, правда, наказал, что отпускает до темноты, но если в срок она не вернется, то отдаст под трибунал. Мария не могла вернуться в срок, потому что поезд должен был прибыть только к вечеру, но ради спасения сына, она была готова на всё!
С тех пор, как дом был разрушен, няня сына ютилась в госпитале и помогала присматривать за ранеными. Упросив няню сопровождать Володю в деревню, Мария, воспользовавшись военным билетом, договорилась с машиной в госпитале, и они успешно добрались до станции. Стемнело. Эшелона всё не было. Мысленно Мария прощалась с Володей навсегда и пыталась ему, двухлетнему малышу, рассказать за несколько оставшихся часов или минут, как вырасти хорошим человеком. Володя смотрел широкораскрытыми голубыми глазами на мать и улыбался от того, что сидел у нее на руках. Послышался гудок поезда. Мария знала, что эшелон не остановится, а только замедлит ход на станции… В одном из проемов дверей поезда показались солдатские руки, которые подняли няню в вагон. Мария бежала рядом с вагоном с сыном на руках и, наконец, передала Володю в руки солдат. Эшелон набирал скорость и вскоре скрылся за поворотом, а она стояла, не в силах тронуться с места, ощущая на своей щеке запах сына, которого ей уже не суждено, как она полагала, увидеть.
Лишь много месяцев спустя она узнает, что где-то за Боровичами были взорваны пути и, ожидая, когда солдаты восстановят железнодорожное полотно, эшелон простоял в лесу несколько дней. Была страшная духота, вокруг стонали раненые. Некоторые умирали, и их хоронили прямо там, в лесу, боясь распространения эпидемии. Людей кормили партизаны, они же приносили воду. Мария узнает о том, как Володя с няней выжили и добрались до деревни, где их встретила Пелагея, сестра Марии. Но, к сожалению, няня не выдержала переезда, тяжело заболела и вскоре тихо скончалась. Ей расскажут, что через несколько месяцев рядом с деревней Старицы появился отряд карателей, и Пелагея с Володей успели уйти в деревню Репино. До Репино фашисты так и не дошли. Володя переболел цингой и малярией, но выжил. А так же выяснится, что малограмотная сестра не помнила адрес Марии, и письмо, которое она отправила, было незатейливо подписано: «Ленинградский фронт. Пулковская высота. Для военнослужащей Гордеевой Марии Ивановны». Это письмо Мария увидела только через полгода и только тогда узнала, что сын жив. Но всё это было потом, а сейчас Мария стояла на перроне и на негнущихся ногах возвращалась в часть.
Попутку поймать удалось не скоро, и она появилась в своей части только через двое суток. То, что было дальше, не иначе как милостью свыше, назвать нельзя. В ту ночь, когда Мария провожала сына, их часть подверглась бомбардировке с воздуха. Замполит погиб, а вместе с ним погибло еще больше десятка человек. Блиндаж, в котором прятался Володя раньше, был разрушен. Марию никто не искал… Она пришла в штаб, который располагался в блиндажах, в насыпи железной дороги к северу от Пулковских высот и сообщила, что была контужена, больше суток пролежала в окопе, потеряв ориентацию. То, как она выглядела, как говорила, не оставило сомнения в правдивости её слов. В суматохе разбираться никто не стал, и Мария снова оказалась в строю.
* * *
Немцы постоянно штурмовали Пулковские высоты. Их бомбили с воздуха, делали вылазки с земли. На помощь подоспели стрелковые дивизии народного ополчения. Общими усилиями советские войска удерживали этот рубеж в течение всех дней блокады. Шло лето 1942 года. Начались полевые работы.
Необходимо было разминировать дороги и поля. Самое сложное – в высоких травах и кустарниках обнаружить мины. Чаще всего погибали именно на минных заграждениях в кустах. Минеры должны были ходить по двое, но людей не хватало, поэтому в основном ходили поодиночке. Счет обезвреженных мин Мария не вела. Взрыватели от них, не считая, сдавали командиру взвода. За один день сапер мог обезвредить десятка два мин. Самыми страшными были прыгающие мины. Ими немцы минировали дороги в шахматном порядке. Они взрывались на высоте больше метра, а осколки разлетались на несколько метров вокруг. Если ошибиться и дернуть мину, отложив её в сторону, то срабатывал взрыватель. Сапера разрывало в клочья. Несколько раз напарники Марии подрывались буквально на ее глазах. Но страха не было. Не выдерживали нервы у самых мужественных бойцов, особенно когда днем, в невероятном напряжении, приходилось ходить по минному полю, а ночью шёл обстрел с воздуха. А Мария словно окаменела. От усталости не было чувств, не было эмоций, не было боли. Только иногда, лежа в блиндаже, в редкие минуты затишья, она думала о сыне, о котором по-прежнему ничего не знала. И тогда сердце начинало бешено стучать, а на глаза наворачивались предательские слезы.
Однажды, уже осенью, ей довелось участвовать в вылазке в тыл врага. Разведчики обнаружили штаб артиллерийского полка, орудия которого вели огонь по Ленинграду. Заданием саперов было заминировать у подножия высоты основной путь отступа спящего врага, а тем временем автоматчики должны были подобраться к врагу вплотную на верхнем рубеже. Фашисты спали, не ожидая атаки. «За Родину! За Ленинград! Вперед!» – раздались крики, и офицеры батальона первыми ворвались в траншеи. Не отставали от них и сапёры. Фашистов охватила паника. Многие пытались спастись бегством, офицеры же
