сельской местности, так как в городах все еще не хватало средств охлаждения. Овощи широко использовались только бедняками, которые выращивали их на своих садовых участках. Картофель, завезенный из Америки экспедициями Рэли, был огородным продуктом, еще не выращиваемым на полях. Пудинги были фирменным блюдом англичан, которое подавалось не только на десерт. Сладости были так же любимы, как и сейчас; отсюда и черные зубы Елизаветы.
Для таких обильных трапез требовалась жидкая смазка - эль, сидр, пиво и вино. Чай и кофе еще не были англизированы. ВискиIII вошел в обиход по всей Европе в XVI и XVII веках, на севере его перегоняли из зерна, на юге - из вина. Пьянство было протестом против сырого климата; выражение "пьян как лорд" говорит о том, что это средство поднималось по социальной шкале. Табак был завезен в Англию сэром Джоном Хокинсом (1565), Дрейком и сэром Ральфом Лейном; Рэли ввел его курение в моду при дворе и сделал пару затяжек перед тем, как отправиться на эшафот. Во времена Елизаветы он был слишком дорог, чтобы его употребление получило широкое распространение; на светских приемах трубку передавали по кругу, чтобы каждый гость получил свою порцию. В 1604 году король Яков издал мощный "Контрбласт табаку", сетуя на его появление в Англии и предупреждая об "определенном ядовитом свойстве" табака.
Разве не великое тщеславие и нечистота, что за столом, местом уважения, чистоты и скромности, люди не стыдятся сидеть, бросая трубки с табаком, и пыхтя дымом друг на друга, заставляя грязный дым и зловоние выдыхать на посуду и заражать воздух? ... Общественное употребление, в котором во все времена и во всех местах, теперь настолько преобладает, что различные люди... были, по крайней мере, вынуждены принимать его также, без желания... стыдясь показаться необычными... Кроме того, что является большим беззаконием... муж не должен стыдиться доводить таким образом свою нежную, здоровую и с чистым лицом жену до такой крайности, что либо она должна также испортить этим свое сладкое дыхание, либо решиться жить в вечном смрадном мучении... Обычай, противный для глаз, ненавистный для носа, вредный для мозга, опасный для легких, а черным смрадным дымом он ближе всего напоминает ужасный стигийский дым из бездонной ямы".50
Несмотря на это и высокие налоги, в Лондоне насчитывалось семь тысяч табачных лавок. Прикуривание и затяжка не заменяли разговоров. Представители обоих полов свободно говорили о вещах, которые теперь ограничиваются курительными комнатами, углами улиц и учеными; женщины наравне с мужчинами произносили клятвы, граничащие с богохульством. В елизаветинской драме шлюхи трутся локтями с героями, а двойные смыслы осыпают высокую трагедию. Манеры были скорее церемонными, чем вежливыми; слова часто переходили в удары. Манеры, как и мораль, пришли из Италии и Франции, а также из руководств по вежливости, которые стремились сделать из джентльменов аристократов, а из дам - королев. Способы приветствия были многословными, часто с оскалом. В домах было больше света и веселья, чем раньше под средневековым террором или потом под пуританским мраком. Праздники были частыми; любой повод служил для шествия или парада; свадьбы, линги, даже похороны давали повод для празднеств, по крайней мере, во время еды. В домах, полях и на Темзе проводились всевозможные игры. Шекспир упоминает бильярд, а Флорио говорит о крикете. Над "голубыми законами" и "голубыми воскресеньями" смеялись; если королева задает веселый темп, почему бы ее народу не идти в ногу с ней? Танцевали почти все, включая, по словам Бертона, "стариков и женщин, у которых пальцев на ногах больше, чем зубов". И вся Англия пела.
VI. АНГЛИЙСКАЯ МУЗЫКА: 1558-1649 ГГ.
Никто из тех, кто знает только постпуританскую Англию, не сможет ощутить радостную роль музыки в елизаветинские времена. Из дома, школы, церкви, с улицы, со сцены, с Темзы доносились священные и светские песни - мессы, мотеты, мадригалы, баллады и нежная любовная лирика, которая нашла свое место в елизаветинских пьесах. Музыка была одним из основных предметов образования; в Вестминстерской школе ей уделялось два часа в неделю; в Оксфорде была кафедра музыки (1627). Каждый джентльмен должен был читать ноты и играть на каком-нибудь инструменте. В книге Томаса Морли "Простое и легкое введение в практическую музыку" (1597) воображаемый необученный англичанин признается в этом позоре:
Когда ужин закончился, и к столу принесли музыкальные книги, согласно обычаю, хозяйка дома подала мне партию, убедительно прося спеть; но когда после долгих отговорок я неистово протестовал, что не могу, все стали удивляться, одни шепотом спрашивали у других, как меня воспитали.51
Парикмахерские предоставляли инструменты для игры ожидающим клиентам.
Елизаветинская музыка была преимущественно светской. Некоторые композиторы, такие как Таллис, Берд и Булл, оставались католиками, несмотря на законы, и писали для римского ритуала, но такие сочинения не исполнялись публично. Многие пуритане возражали против церковной музыки, считая ее отвлекающей от благочестия; Елизавета и епископы спасли церковную музыку в Англии, как Палестрина и Трентский собор спасли ее в Италии. Королева с присущей ей решительностью поддерживала капельмейстеров, которые организовывали большие хоры и официальную музыку для королевской капеллы и соборов. Книга общих молитв стала великолепным либретто для английских композиторов, а англиканские службы почти соперничали с континентальными католическими по полифоническому великолепию и достоинству. Даже пуритане, следуя примеру Кальвина, одобрили пение псалмов в общинах; Елизавета смеялась над этими "женевскими джигами", но они переросли в несколько благородных гимнов.
Поскольку королева была светским человеком и любила ухаживания, было уместно, чтобы музыкальной славой ее правления стал мадригал - любовь в контрапункте, партесная песня без сопровождения инструментов. Итальянские мадригалы попали в Англию в 1553 году и задали ключевую тему. Морли попробовал свои силы в этой форме, изложил ее в своем изящном диалоге и предложил подражать. Мадригал для пяти голосов, написанный Джоном Уилби, наводит на мысли о темах этих "айров":
Увы, какая это жалкая жизнь, какая смерть,
Там, где повелевает тиран-любовь!
Дни цветения у меня в самом разгаре,
Все мои гордые надежды рухнули, а жизнь переплелась;
Мои радости одна за другой в спешке летят
И оставить меня умирать
Для нее, которая презирает мои слезы;
О, она уходит отсюда, моя Любовь сдерживает ее,
Для кого, бессердечный, увы, я умираю, сетуя.52
Уильям Берд был Шекспиром елизаветинской музыки, прославившимся мессами и мадригалами, вокальными и инструментальными композициями. Современники почитали его как homo memorabilis; Морли говорил, что он "никогда не был без почтения назван среди музыкантов".53 Почти так же высоко ценились и были разносторонне развиты Орландо Гиббонс и Джон Булл, органисты королевской капеллы. Они и Берд
