Дамианос слушал – только диву давался. Мысли летели стремительной чередой.
Так может говорить только великий муж. Не вождь дикарей, а будущий правитель государства.
Рано или поздно славянские племена все равно объединятся – под властью если не Кыя, так другого. Появится честолюбивый и везучий предводитель, но рядом не окажется аминтеса, совпадут неудачные для империи обстоятельства, и на равнинном пространстве меж Скифским и Сарматским морями возникнет большая держава. Это неизбежно. Славяне размножились и окрепли, у них есть потребность слиться в единую силу.
Если этого все равно не миновать, стоит ли противиться естественному ходу событий? Чем оставлять исход на волю случая, который, очень возможно, вынесет на поверхность царя воинственного, не лучше ли поддержать мирного и рассудительного Кыя?
Но такое решение вне полномочий аминтеса. Принять его может только пирофилакс – и то с санкции высшей власти.
Нужно отправить в Константинополь донесение и запросить инструкций – вот к какому выводу склонялся Дамианос, кивая Хрива.
Тот вдруг перестал переводить. Они с князем перемолвились несколькими словами, которые заставили аминтеса насторожиться.
– Гляди, чтоб он про того грека не прознал, – сказал князь негромко. – Им встречаться нельзя.
– Не встретятся. Тому велено за дверь носу не совать.
– Хорошо. Что он? Важное что добыл?
– Важней некуда, княже. Ты бы сам сходил, с ним поговорил.
– Схожу. Демьяну-колдуну скажи – завтра добеседуем.
Дамианос вернулся к себе, не зная, что и думать. Какой еще «тот грек»? Откуда? Какие важные сведения мог доставить этот неведомый гонец, которого держат взаперти? Почему двум грекам нельзя встречаться?
Ночью ждал Гелию с нетерпением. Дал задание: как угодно, любыми ухищрениями, но выманить у князя ответы на все эти вопросы.
Еще тревожней стало, когда на следующий день вечером не позвали к князю, хотя важная беседа осталась незаконченной.
Что-то происходило. Но что?
– Узнала? – накинулся он на сестру, едва она глубокой ночью переступила порог темной комнатки. – Разговорила его?
– Нет мужчины, которого я не сумею разговорить, – шепнула Гелия, и на сей раз ее бахвальство у Дамианоса раздражения не вызвало. – Всё выяснила. Известие действительно важное.
– Говори!
– У Хрива в Херсонесе, в канцелярии катапаноса, есть подкупленный чиновник.
– Зачем полянам в Херсонесе шпион? Кый говорил мне, что не помышляет о войне!
– Знаю. Он врал тебе, что хочет жить торговлей. А на самом деле он, как все они, мечтает разграбить Херсонес. Пускай, говорит, Демьян отпишет в Цесарь-град, какой я купцам покровитель. Не надо, чтоб греки меня боялись. Захвачу Херсонес – такие богатства возьму, никакой торговлей столько не наживешь. А я тебя предупреждала: это хитрый лис.
Дамианос обескураженно молчал. Значит, Кый догадался, что всезнающий «колдун» поселился здесь не просто так. Это скверно. Еще скверней, что князь готовится напасть на византийские владения.
– Зачем прибыл лазутчик? Что за важные сведения он привез? Вот бы что узнать… – пробормотал аминтес.
– Узнала, – щелкнула его по носу Гелия и бесшумно рассмеялась. – Я выпотрошила своего обожателя, как рыбу. Даже самый умный и хитрый мужчина, если его как следует ублажить, становится болтлив.
– Ну?
Он придвинулся.
– Чиновник сбежал из Херсонеса, потому что стража перехватила гонца, посланного к нему из Кыева. Испугался, что тот не выдержит пыток, и удрал. Но прибыл не с пустыми руками. Дал Кыю ключ, как взять город без боя.
– Что?! Какой ключ?
– Это я не очень поняла, а подробно спрашивать поостереглась. Там есть какой-то подземный ручей, текущий с гор в Херсонес. Грек выяснил, как он проходит. Не знаю, почему это так важно.
– Зато я знаю. – Дамианос шепотом выругался. – Это не ручей. Вода поступает в город по секретной трубе. Проклятье! Это я научил славян, что любую крепость можно взять, если оставить ее без воды. Так Воислав захватил Стрежень – легенды об этом ходят по всей славянской земле. Если проклятый предатель покажет варварам, где можно перекрыть водопровод, Херсонес не продержится и трех дней…
– Кый хочет на рассвете услать этого человека, чтобы ты его не увидел. А тебе будет продолжать морочить голову своими сказками.
– Значит, дело надо сделать сегодня. Где поместили херсонесца, ты не спросила?
– Конечно, спросила. – Гелия гибко, как кошка, потянулась и зевнула. – Я ведь знала, что ты захочешь его убить… Под самым шатром терема есть маленький чердак. Как поднимешься по лестнице – справа. Там херсонесец и спит.
– Теперь я вижу, что аминтес-женщина может быть полезней любого мужчины. – Он потрепал ее по упругим волосам, развернул и подтолкнул в спину. – Иди. У меня мало времени.
– Убей его так, чтобы не было похоже на убийство. Не хочу, чтобы Кый меня заподозрил.
– Не учи меня моему ремеслу, девочка. Иди.
Труднее всего было подняться по скрипучей лестнице бесшумно. В некоторых местах, где ступени совсем рассохлись, пришлось ложиться животом на перила и подтягиваться на руках.
Зато нужную дверь Дамианос нашел быстро. Аминтесов учат искусству ночного зрения, поэтому, войдя в комнату, он сразу разглядел лежащего на скамье человека.
Смочить тряпку морфофором. Подкрасться. Зажать предателю нос и подержать.
Морфофор – это сонное зелье, после которого сам человек не просыпается. Только если кто-то растолкает в течение одного часа. Потом буди не буди – поздно. Глубокий сон становится смертью. Никаких следов не остается.
На всякий случай придется час покараулить на лестнице, в темноте – чтоб никто не вошел и не разбудил спящего. Потом можно возвращаться к себе.
Только и всего.
На цыпочках он приблизился к скамье, затаив дыхание и не сводя глаз с лежащего.
Еще пять шагов. Четыре. Три…
Вдруг из тьмы, с двух сторон, Дамианоса схватили крепкие руки. Приподняли, швырнули на спину, прижали к полу.
Щелкнуло кресало. Зажегся огонь.
На лавке лежал не человек – груда тряпья.
За руки и за ноги аминтеса держали четверо дружинников.
А у стены, подбоченясь, стоял, поблескивал глазами полянский князь.
Ловец в ловушке
– Как же ты его кончать думал? – спросил Кый с усмешкой. – Придушил бы?
Дамианос попробовал вывернуться, но воины навалились сильнее. Чтобы не вскрикнуть от боли, аминтес заскрипел зубами.
Мысли были короткие, рваные.
Как…? Почему…? Откуда…?
– Что молчишь? – князь подошел к скамье, сбросил на пол тряпье, сел. – Ты ведь знаешь по-нашему.
Появилась мысль чуть более длинная: «Всё пропало. Я погиб. Кончено». Но Дамианос испытал не ужас, а совсем другое чувство. Более всего оно было похоже на облегчение.
Одно кончено – жизнь. Зато начнется другое. Главное. То, что после смерти. Та, которая после смерти.
Мук, которым его могли подвергнуть перед неминуемой казнью, он не боялся. Аминтесов учат, как избежать страданий, если шансов на спасение нет. Есть несколько верных способов оборвать свою жизнь, даже когда связаны руки. Самоубийство, конечно, смертный грех и осуждается церковью, но многое из того, чему учат в Сколе, противоречит христианскому закону. В Гимназионе Слово Божье не преподают. И часовни там нет. Пирофилакс говорит: «Кто спасает ближних своих, уже душу спас, а в случае чего монахи отмолят». Хоть бы и не отмаливали – у Дамианоса своя вера.
Поняв, что дело проиграно и конец неизбежен, он сделался почти спокоен. «Почти» – потому что полной отрешенности мешало одно: любопытство. Как вышло, что предводитель дикарей раскусил лазутчика высшей категории и так ловко заманил в ловушку?
