следом.
Жадные прерывистые поцелуи заставляют меня тяжело дышать, а мое сердце то ускоряться, то замедляться.
Дрожащие от нетерпения пальцы Гордея касаются моего халата и раскрывают его, да так плавно и уверенно, что я не сразу осознаю, что стою посреди комнаты, в чем мать родила.
Его льняная летняя рубашка скоро следует за моей одеждой на пол, а мои ладони скользят по его груди, запоминая каждую прорисованную мышцу.
Губы Гордея оставляют на моей коже горячие следы, оставляя каждую частичку тела трепетать в ожидании его очередного поцелуя.
Мое тело отзывается на его прикосновения так отзывчиво, словно никакого расставания между нами и не было.
— Гордей, — предупреждающе шепчу я, когда мы оказываемся на постели.
Я лежу снизу, а он сверху — нависает надо мной, оглядывая меня собственническим взглядом.
— Я буду осторожен.
Он понимает меня с полуслова. У меня никого не было с тех пор, как мы расстались, и я рада, что мне не приходится говорить об этом вслух. Он словно читает мои мысли, и эта ночь становится для меня настоящим откровением. И засыпаю я со счастливой улыбкой на губах и покоем на сердце, которое перестает тревожно беспокоиться за будущее.
А утром меня ждет сюрприз. Не завтрак в постель. Нет. Кое-что гораздо лучше.
Гордей лежит позади, обнимая меня рукой за талию, а я, когда открываю глаза, вдруг вижу на подушке перед собой снимок.
— Что это, Гордей? — спрашиваю я и поднимаюсь, обхватывая снимок рукой.
Оказалось, что он не спит и встает сразу же после меня. Кладет подбородок мне на плечо и смотрит на фотокарточку вместе со мной.
— Это тебе. Давно хотел вручить, но что-то не нашлось подходящего момента.
— Как ты это сделал? Не знала, что в больнице хранятся подобные снимки.
— Я сохранил свою копию, — отвечает Гордей и целует меня в шею.
— Спасибо, Гордей, ты не представляешь, насколько это для меня важно.
Я прижимаю снимок УЗИ к груди, улыбаюсь, а затем кидаюсь ему на шею, чувствуя, как меня распирает от счастья. И дело даже не в черно-белой картонке, которая имеет для меня большое значение, а в его внимании. Он не махнул рукой, посчитав это за блажь, а воспринял мои слезы предельно серьезно.
— Мам, пап, а что это вы делаете? И почему вы голые? — вдруг звучит непосредственный голос Димки, который сонно зевает и трет глаза.
Я краснею и прячусь под простыней, а ногой пинаю Гордея, чтобы сам придумал ответ. И пока он мямлит, подбирая слова, я едва не хохочу, понимая, что таких вопросов теперь может быть много. Более чем уверена, что как только мы вернемся из отпуска, Гордей ни дня не даст нам пожить в моей однушке, а сразу же настоит на переезде.
Несмотря на то что в первое время меня переполняет страх, что всё будет так же, как и в нашем первом браке, чем больше проходит времени, тем сильнее я убеждаюсь в том, что мы с Гордеем и правда сильно изменились.
Больше нет тех неопытных юнцов, которые играли в супружескую пару. На их место приходят взрослые, пережившие измену, боль, ошибки взрослые.
Когда Гордей делает мне предложение и надевает мне на палец кольцо, я четко принимаю для себя решение жить сегодняшним днем.
Единственное, о чем я с грустью думаю, так это о том, что мама не дожила до того момента, как в моей жизни наступила светлая полоса.
Мы с Гордеем и Димкой часто навещаем ее могилу, но с рождением дочери выбираемся на кладбище всё реже. Но я думаю, мама не в обиде, наблюдая за нами сверху.
И наша новорожденная дочка Маша, названная в ее честь, явно знает об этом больше, ведь всё имеет связь с небом.
Никто и никогда не даст мне гарантий, что больше в моей жизни не будет предательства, но и ждать подвоха из-за прошлого неудачного опыта — верх глупости. Ведь какой смысл жить в страхе и постоянном недоверии к миру, если можно наслаждаться каждой минутой, храня в сердце лишь самые счастливые минуты.
