скакуне во дворец Холируд; и там лорды, протестанты и католики, приветствовали ее, гордясь тем, что у Шотландии есть такая очаровательная правительница, которая когда-нибудь сама или через сына сможет привести Англию под власть шотландского государя.
Два портрета8 Дошедшие до нас два портрета подтверждают ее репутацию одной из самых красивых женщин своего времени. Мы не можем сказать, насколько безымянные художники идеализировали ее, но в обоих случаях мы видим точеные черты лица, прекрасные руки, пышные каштановые волосы, которые очаровывали баронов и биографов. Однако эти картины едва ли раскрывают перед нами истинную привлекательность молодой королевы - ее бодрый дух, ее "смеющийся рот", ее проворную речь, ее свежий энтузиазм, ее способность к доброте и дружелюбию, ее жажда привязанности, ее безрассудное восхищение сильными мужчинами. Ее трагедия заключалась в том, что она хотела быть не только королевой, но и женщиной - ощущать все тепло романтики, не отказываясь от привилегий правления. Она думала о себе в терминах рыцарских сказаний - о гордых, но нежных красавицах, одновременно целомудренных и чувственных, способных на пылкую тоску и чувствительные страдания, на нежную жалость, неподкупную верность и мужество, поднимающееся при опасности. Она была искусной наездницей, бесстрашно перепрыгивала заборы и рвы, без устали и жалоб переносила тяготы походов. Но ни физически, ни психически она не была готова к роли королевы. Она была слаба во всем, кроме нервной бодрости, подвержена обморокам, похожим на эпилепсию, и какой-то недиагностированный недуг часто мешал ей, причиняя боль.9 Она не обладала мужским интеллектом Елизаветы. Она часто была умна, но редко мудра; не раз она позволяла страсти разрушить дипломатию. Временами она проявляла удивительное самообладание, терпение и такт, а затем снова давала волю горячему нраву и острому языку. Она была проклята красотой, не одарена умом, и ее характер стал ее судьбой.
Она изо всех сил пыталась справиться с разнообразными опасностями, которые таило в себе ее положение, оказавшись между властолюбивыми лордами, враждебными проповедниками и упадочным католическим духовенством, которое не делало чести ее доверчивой вере. В качестве лидеров Тайного совета она выбрала двух протестантов: своего внебрачного сводного брата лорда Джеймса Стюарта, впоследствии графа Мюррея (или Морея), двадцати шести лет, и тридцатишестилетнего Уильяма Мейтленда из Лэттингтона, который обладал большим умом, чем мог выдержать его характер, и до самой смерти переходил с одной стороны на другую в компромиссах. Цель дипломатии Лэттингтона была достойна восхищения - союз Англии и Шотландии как единственная альтернатива всепоглощающей вражде. В мае 1562 года Мария отправила его в Англию, чтобы договориться об интервью между ней и Елизаветой; Елизавета согласилась, но ее совет воспротивился, опасаясь, что даже самое косвенное признание притязаний Марии на престол подтолкнет католиков к попыткам убийства Елизаветы. Обе королевы переписывались с дипломатической любезностью, в то время как каждая пыталась играть в кошку с мышью другой.
Первые три года правления Марии были успешными во всем, кроме религии. Хотя она так и не смогла примириться с климатом или культурой Шотландии, она стремилась с помощью танцев, масок и очарования превратить дворец Холируд в маленький Париж в субарктической зоне, и большинство лордов оттаяли под солнцем ее веселья; Нокс же кричал, что они околдованы. Она позволила Мюррею и Летингтону управлять королевством, что они делали достаточно хорошо. На какое-то время даже религиозная проблема, казалось, была решена благодаря ее уступкам. Когда папские агенты призвали ее восстановить католицизм в качестве официальной религии страны, она ответила, что в настоящее время это невозможно: Елизавета вмешается насильно. Чтобы успокоить шотландских протестантов, она издала (26 августа 1561 года) прокламацию, запрещающую католикам пытаться изменить установленную религию, но попросила разрешить ей отправлять свои собственные богослужения в частном порядке и совершать для нее мессу в королевской часовне.10 В воскресенье, 24 августа, там была отслужена месса. Несколько протестантов собрались на улице и потребовали, чтобы "священник-идолопоклонник умер";11 Но Мюррей запретил им входить в часовню, а его помощники отвели священника в безопасное место. В следующее воскресенье Нокс осудил лордов за разрешение совершить мессу и сказал своим прихожанам, что для него одна месса - большее оскорбление, чем десять тысяч вооруженных врагов12.12
Королева послала за ним и постаралась завоевать его терпимость. 4 сентября в ее дворце состоялась историческая беседа представителей двух конфессий, подробности которой известны нам только из отчета Нокса.13 Она упрекнула его в том, что он подстрекал к мятежу против должным образом установленной власти ее матери, и в том, что он написал свой "взрыв" против "чудовищного полка женщин", который осуждал всех государей-женщин. Он ответил, что "если обличать идолопоклонство значит поднимать подданных против их князей, то я не могу быть оправдан, ибо Богу было угодно... сделать меня одним (среди многих), чтобы раскрыть в этом королевстве тщету папистских религий и обман, гордыню и тиранию этого римского антихриста", папы. Что касается взрыва, то "мадам, эта книга была написана в первую очередь против нечестивой английской Иезавели", Марии Тюдор. Отчет Нокса продолжается:
"Думаете ли вы, что подданные могут противостоять своим князьям?"
"Если (отвечал он [Нокс]) их князья превышают свои пределы... несомненно, им можно противостоять, даже силой".
... Королева стояла, словно пораженная... Наконец она сказала:
"Что ж, тогда я понимаю, что мои подданные должны подчиняться вам, а не мне.
"Боже упаси (отвечал он), чтобы я когда-либо брал на себя обязанность приказывать кому-либо повиноваться мне или позволять подданным свободно делать то, что им угодно. Но моя задача состоит в том, чтобы и принцы, и подданные повиновались Богу... И это подчинение, мадам, Богу и Его беспокойной Церкви - величайшее достоинство, которое плоть может обрести на этой земле".
"Да (говорит она), но вы не та кирка, которую я буду питать. Я буду защищать Римскую кирку, ибо считаю ее истинной киркой Божьей".
"Ваша воля (quod he), мадам, не является разумом; и ваша мысль не делает эту римскую блудницу истинной и непорочной супругой Иисуса Христа. И не удивляйтесь, мадам, что я называю Рим блудницей, ибо эта Церковь полностью осквернена всеми видами духовного блуда..."
"Моя совесть (сказала она) не такова".
Если верить этому разговору, то это было драматическое противостояние монархии с теократической демократией, католицизма с кальвинизмом. Если верить Ноксу, королева приняла его упреки без возмездия, просто сказав: "Вы меня очень огорчаете"; она отправилась на ужин, а Нокс - на свое служение. Лэттингтон пожелал, чтобы "мистер Нокс обращался с ней более мягко, поскольку молодая принцесса не поддается убеждению".14
Его последователи не считали, что он был слишком строг с ней. Когда
