семьянин, горожанин — история успеха длиною в жизнь». Разумеется, в статье не было ни слова про криминальное прошлое Григорьева, что немного противоречило заголовку, и тон ее был приторно-елейный, видимо, журналисту неплохо заплатили; большую часть статьи занимал рассказ про ООО «Белый альбатрос» — в общем, это была обыкновенная реклама под видом статьи, ничего удивительного. Виктор Григорьев был важным человеком в городе, но, боги, оказывается, Костя даже не представлял насколько.
Настенные часы показывали семь вечера, когда Костя сдал библиотекарше стопку газет, попрощался («Вы уж к нам заходите, молодой человек!»), сел в машину, чтобы поехать на кладбище номер три. День скорби должен закончиться вечером скорби, определенно должен. Когда Костя приехал на кладбище (он совершил крюк, заехав на АЗС, где и перекусил невкусным гамбургером, из которого постоянно вываливались соленые огурцы, нарезанные кружочками), уже стемнело. Облака в небе спрятались. Звезды пьяные смотрят вниз.
Костя постоял минут десять перед Женькиной могилой — очень уж удобно она была расположена, и кто-то (скорее всего, сам Женька) недавно возложил к надгробию парочку гвоздик, причем совсем недавно, потому что гвоздики были еще совсем свежие. Могила Ники Тауберг была в глубине кладбища, на перекрестке двух тропинок, в тени высоких деревьев, тянувших к небу свои ветви, точно плакальщицы, и была эта могила почти заброшена, никаких цветов, фотография на памятнике потускнела, а цифры выцвели. Некому было ухаживать за могилой девушки, умершей в далеких девяностых. А вот могилу Ясмины Керн, сколько ни пытался, Костя не нашел. Зато надгробие на могиле Елены Балакиревой нашло его само, нашло и напугало до смерти, потому что госпожа Балакирева была удостоена огромной статуи из нежнейшего мрамора, и Косте стало так страшно, что даже сердце заныло.
Он стоял, засунув руки в карманы синей куртки, стоял под этим рваным серым небом — по небу, надсадно крича, кружились вороны, — взглядом, полным скорби, смотрел на безобразно-красивую статую с пустыми глазами, не в силах сойти с места, словно окаменев. Это было самое жуткое, что он когда-либо видел за всю свою жизнь. А еще этот запах — запах горелой листвы и печали. Так пахнет тлен, подумал Костя. Так, возможно, пахнет бессмертие — вот только от этого бессмертия еще больше хочется умереть. Он поспешил покинуть территорию кладбища и вернулся к машине, припаркованной неподалеку.
Радио зашипело на Костю, когда он попытался переключиться с «Европы+» на что-то менее жизнерадостное. Пришлось оставить так. Дурацкий день тянулся как кисель — Косте все казалось, что на кладбище он был десять лет назад, а по фактам выходило, что сегодня вечером.
После кладбища Костя заехал домой, поужинал с Дианой, а в конце ужина она пожаловалась на головную боль и ушла спать. День мертвых не заканчивался, он всего лишь превращался в день наполовину живых. У Кости не повернулся бы язык назвать Диану с ее вечно замутненным взглядом стопроцентно живым человеком — все десять лет она стояла на тонком мостике, отделявшем берег живых от берега мертвых, и, черт побери, уходила она по этому мостику в сторону темного берега, уходила исподволь — настанет момент, когда она вся окажется в царстве спрутов и склизких чудовищ.
«Я вижу мертвых людей» — Костя в своих мыслях часто повторял эту фразу, но никак не мог вспомнить, откуда он ее взял — так, прицепилась, как пиявка.
А в машине он сидел оттого, что Дианина болезнь превратила некогда уютную квартиру в склеп. Эдакий мавзолей имени Дианы Белогорской. Находиться в этом склепе долгое время Костя не мог, да и не выходила из головы внезапная ассоциация с кладбищем. Косте уж начало казаться, будто в квартире запахло жженой листвой. Поэтому он и ушел.
Минут пять Костя боролся сам с собой — то ли выключить дурацкую назойливую музыку, но тогда тоскливые мысли завладеют всем его сознанием, а не только отдельной его частью, и с этими мыслями надо будет что-то делать; то ли оставить, но она, эта музыка, так чертовски раздражает, что хочется убить себя об стену, только бы не слышать ее. Наконец, он выключил магнитолу, и случилось то, чего он боялся. Мысли.
Он попытался понять, с какого момента его жизнь так переменилась, что мертвых людей — самоубийц, убийц, людей, погибших насильственной смертью, — стало больше, чем живых? Отдельным номером в этом списке выступал Женька — человек, лично убитый самим Костей. Женькина башка, разбитая об асфальт, периодически возникала в Костиных кошмарах наяву. И были все эти люди: Ясмина Керн, Ника Тауберг из девяностых, Балакирева-старшая, Балакирев-младший, Дейзи, застенчивая порнозвезда с векслеровской вечеринки, — такими блестящими снаружи, но такими мертвыми внутри. Они ведь и в самом деле были мертвыми. Кстати, с Дейзи обидно получилось. Он ведь забыл про нее напрочь.
И тот факт, что Костя не нашел сегодня свою могилу на третьем кладбище, вовсе не означал, что ее там не было. Вполне возможно, что он просто плохо искал. Костя не знал, как называется это ощущение. Ощущение того, что по твоим венам течет не кровь, но яд, и этот яд наполняет твои внутренние органы, твой мозг, твое сознание и заливается в твою душу, как грунтовая вода заливается в подвал, отравляя все сущее.
Чтобы отвлечься, Костя залез в телефон и поискал в «Яндексе» информацию про ООО «Белый альбатрос», благо это было совсем несложно. Сначала он вбил в поисковик батины ФИО, появилась информация, что Григорьев Виктор Алексеевич является учредителем данной организации, ИНН, ОГРН такие-то, Костя не поленился и зашел на сайт Росреестра. Потом его закинуло на сайт городской администрации Воскресенска-33, потом через какую-то ссылку он зашел на тендерную площадку, с ностальгией вспомнил, что Воскресенский НПЗ тоже когда-то участвовал в госзакупках, и чем дольше Костя рыскал по специализированным сайтам, тем больше он удивлялся. В городе было несколько строительных компаний, занимавшихся отделочными работами, батина не была единственной, тем не менее только «Альбатрос» получал все крупные заказы от городской администрации, а если учесть, что все важные вопросы в городке решал мэр, выходило, что отец был очень хорошо знаком с Робертом Эдмундовичем, по-другому никак. Поиск сведений очень утомил Костю, он даже убавил яркость экрана, но глаза не перестали болеть. Он понял, что, если сейчас не поговорит с кем-нибудь, он просто сойдет с ума. Если уже не сошел.
«Время делать глупости!» — подумал Костя.
Он первым делом подумал о Вареньке. Варенька живая, Варенька настоящая. Она, конечно, ржет как лошадь, и голос у нее чересчур громкий, и еще она делает много-много мелких движений, и сама этого не замечает, и очень суетится
