далекое от жизни. Он оспаривал непогрешимость Аристотеля и осмеливался предпочесть Платона. От Аквинского и Дунса Скота он вернулся к Писанию и Отцам, наслаждался мелодичным благочестием Августина и стоическим христианством Амвросия; однако Цицерона и Сенеку он цитировал так же благоговейно, как и святых, а аргументы в пользу христианства черпал чаще всего из языческих текстов. Он улыбался раздорам философов, среди которых он находил "не больше согласия, чем среди часов".17 "Философия, - жаловался он, - нацелена лишь на размышления, тонкие различия, словесные перепалки".18 Такая дисциплина может сделать умных спорщиков, но вряд ли мудрецов. Он смеялся над высокими степенями магистра и доктора, которыми увенчивались подобные исследования, и удивлялся, как церемония может сделать из глупца прорицателя. Почти в современных терминах он отвергал астрологию, алхимию, одержимость бесами, вундеркинды, предзнаменования, пророчества снов и чудеса своего времени.19 У него хватило смелости восхвалять Эпикура20 в эпоху, когда это имя использовалось как синоним атеиста. Время от времени он говорил как скептик, исповедуя картезианское сомнение: "Недоверчивый к собственным способностям... я принимаю само сомнение за истину... ничего не утверждая и сомневаясь во всех вещах, кроме тех, в которых сомнение - святотатство".21
Судя по всему, он сделал это исключение совершенно искренне. Он не выражал сомнений ни в одном догмате Церкви; он был слишком любезен и уютен, чтобы быть еретиком. Он написал несколько набожных произведений и размышлял, не лучше ли было бы ему, как и его брату, облегчить себе путь на небеса монашеским покоем. Ему не нравился почти атеизм аверроистов в Болонье и Падуе. Христианство казалось ему неоспоримым моральным прогрессом по сравнению с язычеством, и он надеялся, что люди найдут возможность быть образованными, не переставая быть христианами.
Избрание нового папы, Климента VI (1342), побудило Петрарку вернуться в Авиньон и выразить свои комплименты и ожидания. Следуя прецеденту пожалования некоторых бенефиций, то есть доходов от церковной собственности, для поддержки писателей и художников, Климент дал поэту приорат близ Пизы, а в 1346 году сделал его каноником Пармы. В 1343 году он отправил его с миссией в Неаполь, и там Петрарка познакомился с одним из самых непокорных правителей эпохи.
Роберт Мудрый только что умер, и его внучка Джоанна I унаследовала его трон и владения, включая Прованс и, соответственно, Авиньон. Чтобы угодить отцу, она вышла замуж за своего кузена Андрея, сына короля Венгрии. Андрей считал, что он должен быть не только королем, но и супругом; любовник Джоанны, Людовик Тарантский, убил его (1345) и женился на королеве. Брат Андрея Людовик, унаследовавший венгерский престол, ввел свою армию в Италию и взял Неаполь (1348). Жанна бежала в Авиньон и продала этот город папству за 80 000 флоринов (2 000 000 долларов?); Климент объявил ее невиновной, санкционировал ее брак и приказал захватчику вернуться в Венгрию. Король Людовик проигнорировал приказ, но Черная смерть (1348) настолько ослабила его армию, что он был вынужден отступить. Джоанна вернула себе трон (1352) и правила в пышности и пороке до тех пор, пока ее не сверг папа Урбан VI (1380); через год ее захватил Карл, герцог Дураццо, а в 1382 году она была предана смерти.
Петрарка прикоснулся к этому кровавому роману лишь у его истоков, в первый год правления Джоанны. Вскоре он возобновил свои скитания, остановившись на некоторое время в Парме, затем в Болонье, а потом (в 1345 году) в Вероне. Там, в церковной библиотеке, он нашел рукопись утраченных писем Цицерона к Аттику, Бруту и Квинту. В Льеже он уже (1333) разобрал речь Цицерона "Pro Archia" - пайан к поэзии. Это были одни из самых плодотворных поисков античности в эпоху Возрождения.
Во времена Петрарки Верону можно было отнести к числу крупнейших держав Италии. Гордая своей античностью и римским театром (где и сейчас летним вечером можно послушать оперу под звездами), обогащенная торговлей, которая шла через Альпы и вниз по Адидже, Верона поднялась при семействе Скала на такую высоту, что угрожала торговому превосходству Венеции. После смерти грозного Эццелино (1260) коммуна избрала подестой Мастино делла Скала; Мастино был убит в свое время (1277), но его брат и преемник Альберто прочно установил власть Скалигери ("носители лестницы", от меткой эмблемы семьи альпинистов) и положил начало расцвету истории Вероны. Во время его правления доминиканцы начали строить прекрасную церковь Святой Анастасии, неизвестный переписчик обнаружил утерянные стихи Катулла, самого знаменитого сына Вероны, а семья Гвельфов Капеллетти сражалась с семьей Гибеллинов Монтеки, даже не подозревая, что они станут шекспировскими Капулетти и Монтегю. Самым сильным и не менее благородным из "деспотов" Скалы был Кан Гранде делла Скала, который сделал свой двор убежищем для изгнанных гибеллинов и пристанищем для поэтов и ученых; там Данте несколько лет возмущенно карабкался по шаткой лестнице меценатства. Но Кан Гранде подчинил своей власти Виченцу, Падую, Тревизо, Беллуно, Фельтре и Чивидале; Венеция увидела угрозу удушающего окружения; когда Кан Гранде сменил менее пылкий Мастино II, она объявила войну, привлекла в качестве союзников Флоренцию и Милан и заставила Верону сдать все завоеванные города, кроме одного. Кан Гранде II построил величественный мост Скалиджеро через Адидже с аркой, чей пролет в 160 футов был тогда самым большим в мире. Он был убит своим братом Консиньорио, который после этого братоубийства стал править мудро и благодетельно и построил самую богато украшенную из знаменитых гробниц Скалигеров. Его сыновья разделили трон и ссорились до смерти, а в 1387 году Верона и Виченца были присоединены к Миланскому герцогству.
IV. РЕВОЛЮЦИЯ РИЕНЦО
Вернувшись в Авиньон и Воклюз (1345-7), Петрарка, по-прежнему пользуясь дружбой Колонн, с радостью узнал, что в Риме вспыхнула революция и что сын трактирщика и прачки22 отстранил от власти Колонну и других аристократов и восстановил славную республику Сципионов, Гракхов и Арнольда Брешианского.
Никкола ди Риенцо Габрини, известный в народной речи как Кола ди Риенцо, а в беспечном потомстве как Риенци, познакомился с Петраркой в 1343 году, когда, будучи молодым нотариусом тридцати лет от роду, приехал в Авиньон, чтобы ознакомить Климента VI с бедственным положением Рима и заручиться поддержкой римского народа против враждующих и мародерствующих вельмож, господствующих в столице. Климент, хотя и был настроен скептически, отправил его обратно с ободрением и флоринами, надеясь использовать пылкого адвоката в постоянных конфликтах пап с аристократией.
Риенцо, как и Петрарка, был потрясен руинами и классикой Рима. Одетый в белую тогу древнего сенатора и говоривший с пылом Гракхов и почти с красноречием Цицерона, он указывал на остатки величественных форумов и колоссальных
