Пезаро, Урбино, Перуджу, Сиену и другие города; что он был в Сенигаллии, когда Цезарь схватил и задушил там четырех капитанов-изменников; и что он представил Цезарю шесть обширных карт центральной Италии, на которых были указаны направление потоков, характер и очертания местности, расстояния между реками, горами, крепостями и городами. И вдруг он узнал, что Цезарь в Риме почти мертв, империя Цезарей рушится, а на папский престол взошел враг Борджиа. И снова Леонардо, перед которым меркнет его новый мир, возвращается во Флоренцию (апрель 1503 года).
В октябре того же года глава флорентийского правительства Пьетро Содерини предложил Леонардо и Микеланджело написать по фреске в новом Зале пятисот в Палаццо Веккьо. Оба согласились, были составлены строгие контракты, и художники удалились в отдельные студии, чтобы разработать свои направляющие карикатуры. Каждый должен был изобразить какой-нибудь триумф флорентийского оружия: Анджело - действия в войне с Пизой, Леонардо - победу Флоренции над Миланом при Ангиари. Бдительные горожане следили за ходом работ, как за состязанием гладиаторов; разгорелся спор о достоинствах и стилях соперников; некоторые наблюдатели полагали, что определенное превосходство одной картины над другой решит, будут ли последующие художники следовать склонности Леонардо к тонкому и деликатному изображению чувств или склонности Микеланджело к могучим мышцам и демонической силе.
Возможно, именно в это время (ведь этот случай не имеет даты) младший художник довел свою неприязнь к Леонардо до вопиющего оскорбления. Однажды несколько флорентийцев на площади Санта-Тринита обсуждали отрывок из "Божественной комедии". Увидев проходящего мимо Леонардо, они остановили его и попросили дать свое толкование. В этот момент появился Микеланджело, который, как известно, ревностно изучал Данте. "Вот Микеланджело", - сказал Леонардо, - "он объяснит стихи". Подумав, что Леонардо смеется над ним, несчастный титан разразился яростным презрением: "Объясни их сам! Ты, который сделал модель лошади для отливки в бронзе, но не смог ее отлить и оставил незаконченной, к своему стыду! А эти миланские каплуны думали, что ты сможешь это сделать!" Леонардо, как нам рассказывают, сильно покраснел, но ничего не ответил; Микеланджело ушел в ярости.21
Леонардо тщательно подготовил свою карикатуру. Он побывал на месте сражения в Ангиари, читал отчеты о нем, сделал бесчисленные зарисовки лошадей и людей в пылу битвы или предсмертной агонии. Теперь, как редко в Милане, ему представилась возможность привнести в свое искусство движение. Он воспользовался ею в полной мере и изобразил такую ярость смертельной схватки, что Флоренция едва не содрогнулась от этого зрелища; никто не предполагал, что этот самый утонченный из флорентийских художников способен придумать или изобразить такое видение патриотического убийства. Возможно, Леонардо использовал здесь свой опыт участия в кампании Цезаря Борджиа; ужасы, свидетелем которых он, возможно, был тогда, могли быть выражены в его рисунке и изгнаны из его сознания. К февралю 1505 года он закончил свою карикатуру и начал писать ее центральную картину - "Битву при Штандарте" - в Зале деи Чинквеченто.
Но вот снова тот, кто изучал физику и химию и еще не узнал судьбу своей Тайной вечери, совершил трагическую ошибку. Экспериментируя с техникой энкаустики, он задумал закрепить краски на оштукатуренной стене с помощью тепла от мангала на полу. В комнате было сыро, зима была холодной, жар не достигал достаточной высоты, штукатурка не впитала краску, верхние цвета начали растекаться, и никакие неистовые усилия не смогли остановить разрушение. Тем временем возникли финансовые трудности. Синьория платила Леонардо пятнадцать флоринов ($188?) в месяц, что едва ли можно было сравнить с теми 160 или около того, которые Лодовико назначал ему в Милане. Когда бестактный чиновник предложил заплатить за месяц медяками, Леонардо отказался от них. Он бросил это предприятие с позором и отчаянием, лишь немного утешившись тем, что Микеланджело, закончив свою карикатуру, вообще не сделал из нее картины, а принял вызов папы Юлия II приехать работать в Рим. Великое соревнование обернулось плачевно, и Флоренция осталась недовольна двумя величайшими художниками в своей истории.
В течение 1503-6 годов Леонардо то и дело писал портрет Моны Лизы - то есть мадонны Элизабетты, третьей жены Франческо дель Джокондо, который в 1512 году должен был стать членом Синьории. Предположительно, ребенок Франческо , похороненный в 1499 году, был одним из детей Элизабетты, и эта потеря, возможно, помогла сформировать серьезные черты лица, скрывающиеся за улыбкой Ла Джоконды. То, что Леонардо так часто звал ее в свою мастерскую в течение этих трех лет; что он потратил на ее портрет все секреты и нюансы своего искусства - мягко моделируя ее светом и тенью, обрамляя ее причудливыми видами деревьев и вод, гор и неба, одевая ее в одежды из бархата и атласа, сотканные в складках, каждая морщинка которых - шедевр, со страстной тщательностью изучая тонкие мышцы, формирующие и двигающие рот, приглашая музыкантов, чтобы они играли для нее и вызывали на ее чертах разочарованную нежность матери, вспоминающей об ушедшем ребенке: таковы отголоски того духа, в котором он пришел к этому увлекательному слиянию живописи и философии. Тысяча перерывов, сотня отвлекающих интересов, одновременная борьба с замыслом Ангиари оставили нерушимым единство его замысла, неоправданную настойчивость его рвения.
Вот лицо, на которое ушло тысяча пачек чернил. Это лицо не назовешь необычайно прекрасным; более короткий нос мог бы выпустить еще больше пачек; и многие девицы в масле или мраморе - как и любой Корреджо - по сравнению с ними сделали бы Лизу лишь умеренно красивой. Именно ее улыбка сделала ее судьбу на протяжении веков - зарождающийся блеск в глазах, забавный и выверенный изгиб губ. Чему она улыбается? Стараниям музыкантов развлечь ее? Неторопливому усердию художника, который рисует ее тысячу дней и никак не может закончить? Или это не просто Мона Лиза улыбается, а женщина, все женщины, говорящие всем мужчинам: "Бедные пылкие влюбленные! Природа, слепо требующая продолжения, сжигает ваши нервы абсурдной жаждой нашей плоти, размягчает ваши мозги совершенно необоснованной идеализацией наших прелестей, возносит вас к лирике, которая утихает с завершением, и все это для того, чтобы вы были ввергнуты в родительский дом! Разве может быть что-то более нелепое? Но мы тоже попали в ловушку; мы, женщины, платим за свое увлечение более тяжелую цену, чем вы. И все же, милые дурочки, приятно быть желанной, и жизнь становится краше, когда нас любят". Или это была улыбка самого Леонардо, которую носила Лиза, - улыбка того извращенного духа, который с трудом вспоминает нежное прикосновение женской руки и не верит ни в какую другую судьбу для любви или гения, кроме
