о разных владельцах: напечатанная в Антверпене в 1570 году, она принадлежала, среди прочих, Чарльзу Поулу (который окончил Нью-колледж в Оксфорде в 1712 году); затем некоторое время спустя его правнуку Эдварду Поулу (1805-90); а затем, через его дочь Каролину Джейн Поул, Дэниелу Эвансу, работавшему в небольшой деревне Лланмаес в Гламоргане рядом с рыночным городом Ллантвит-Майор. На свободно вложенном листе, датированном 1998 годом, указано, что книга продолжает передаваться по наследству через членов этой семьи.
Эта книга одновременно является объектом, который соединяет, и документом своих собственных миграций: аннотированные книги несут с собой свою собственную накапливающуюся историю. Подобные списки имен свидетельствуют о бедности единичных притязаний на право собственности: книги движутся дальше, выходя из лап одного владельца - какими бы собственническими эти лапы ни были - и отправляясь на встречу со следующим поколением. В этом смысле книга всегда превосходит нас, и лучшее, что мы можем сделать, - это почувствовать, как она проходит через наши руки.
Одна из причин, по которой книги будут жить, заключается в том, что они не просто передают текст читателю. Они не только посланники, хотя и это тоже. Книги сами по себе являются невероятными объектами, чья красота и сложность обогащают читаемый текст. Присмотритесь к каллиграфу Эдварду Джонсону, выписывающему зеленую букву "W" в начале "Гамлета" издательства Doves Press, или к кристально чистому, безукоризненно выверенному шрифту "Потерянного рая" Джона Баскервиля. Это произведения искусства, которые вносят свой вклад в смысл целого. Читать первое издание романа Чарльза Диккенса "Большие надежды" (1861) в трехтомнике в библиотеке Mudie's Circulating Library на Нью-Оксфорд-стрит - совсем другое удовольствие по сравнению с тем, в каком виде он изначально появился на свет: "Новая серийная история", как гласила реклама в журнале All the Year Round, "которая будет продолжаться из недели в неделю и завершится примерно через ВОСЕМЬ месяцев".' Точно так же, читая ксерокопированные переиздания вышедших из печати книг в твердом переплете о нигерийской керамике , издательство BlackMass Publishing ощущает формирующее присутствие материального текста: открывающую силу легкой, мобильной, скрепленной нитками брошюры.
Не все эти материальные особенности прямолинейно красивы. Изорванные копии Цицерона, которые Уильям Вилдгуз использовал для переплета Первого фолио Шекспира, не украшают книгу, но они сохраняют момент создания этой книги, когда Вилдгузу нужно было переплести стопку томов, и эти пьесы на английском были лишь одним томом в этой стопке. В такие моменты книги рассказывают свои собственные материальные истории. "Emprented in fletestrete", - кричит один из томов 1506 года, восклицательные знаки неявные, - "by Wynkyn de Worde, dwellynge in the famous cyte of London his house in the same at the sygne of the sone.
История физической книги - это история, созданная людьми, а не алгоритмами, людьми с беспорядочной жизнью, идеалами, талантами, небезграничными ресурсами и другими делами. Одна из вещей, которую делают физические книги, - это то, что они несут в себе что-то от жизни или личности своих создателей, благодаря своему весомому присутствию в мире. Книги - это выразительные объекты, которые сами обладают эмоциональным диапазоном и передают в своих материальных формах, иногда разборчиво, текстуру того, что значило для конкретного создателя книги быть живым. Книги, напечатанные в типографии Hours Press во Франции, обладают скоростью Нэнси Кьюнард. Дешевые некнижные издания Бенджамина Франклина порхают по Северной Америке на крыльях его непрекращающегося динамизма. Атака Лоры Грейс Форд на историческую амнезию джентрификации воплощается в грубых краях ее разрезанных, склеенных и отфотокопированных зинов "Savage Messiah". Даже миллионные тиражи в мягкой обложке, которые вы постоянно видите повсюду, - это продукт работы дизайнеров, редакторов, художников. В книгах живет забота, или спешка, или непокорность, или гнев, или любовь, которые их создали. Они имеют ту форму, которую имеют, потому что конкретный человек был жив в конкретный момент и пошел на определенный риск. Все издания "Больших надежд" могут открываться словами "Фамилия моего отца - Пиррип, а мое христианское имя - Филипп", но все они отличаются как материальные предложения, и это отличие - называете ли вы его личностью, или дополнением, или значением, или остатком - есть присутствие создателя книги.
The Book-Makers - это история физической книги, и цифровые технологии не являются ее темой, но, конечно, цифровые технологии способны творить чудеса с написанным словом - чудеса с точки зрения простоты производства и широты распространения, а также с точки зрения магических эффектов, которые могут быть произведены. Такое издательство, как Visual Editions в Лондоне, испытывает пределы возможного для литературных произведений в Интернете. Если вы не хотите читать "Большие надежды" в виде серийных выпусков в журнале или трехтомника в твердом переплете от Mudie's, зайдите в интернет и изучите свой выбор: научные издания, цифровые факсимиле ранних печатных изданий, электронные книги (бесплатные, дешевые или дорогие), страницы и страницы ванильного текста, даже до того, как мы попадем в мир интерактивных приключений "выбери сам".
Для любого, кто интересуется историей медиа, все это увлекательно и живо - так же увлекательно и живо, как рулоны кинопленки, флексидиски и эссе об электронной музыке, включенные Филлис Джонсон в ее журнал Aspen 1960-х годов. Но это еще не конец всего - и в первую очередь книги, потому что физическая книга - это совсем другое предложение, чем электронный текст. Печатные и цифровые издания не обязательно ставить в антагонистические отношения друг с другом. Вопрос "Выживет ли книга?", "Умерла ли книга?" или "Убьет ли интернет книгу?" ошибочен, потому что пять с половиной веков, прошедших со времен Гутенберга, показывают, что книга - это форма, которая постоянно адаптируется к новым людям, идеям, контекстам и технологиям, сохраняя при этом свою идентичность как физическая опора для текста. Мы видим новизну в самых драматических моментах этой истории - экстра-иллюстрированных томах Шарлотты и Александра Сазерленда или благочестивых произведениях разрушения и созидания, нарезанных и склеенных Мэри и Анной Коллетт, - но сходство-различие истории книги звучит рефреном во всех последних одиннадцати главах.
Уолт Уитмен (1819-92) не появлялся в книге "Создатели книг", так что давайте впишем его сюда, когда за нами закрывается последняя страница. Уитмен был печатником и наборщиком на Лонг-Айленде, Нью-Йорк, задолго до того, как его поэтический сборник "Листья травы" (первое самостоятельное издание появилось в 1855 году) принес ему славу и признание. Вот "A Font of Type". Все стихотворение состоит всего из шести строк, потому что его тема - потенциал малых вещей.
Эта скрытая мина, эти не слышные голоса, страстные силы,
Гнев, спор, или похвала, или комическая похабщина, или благочестивая молитва,
