Возможно, это один из ключевых элементов, объясняющих, почему предпочтительнее изучать распределение в том виде, в котором мы его представили на таблицах 7.1–7.3, т. е. путем выделения долей, приходящихся на разные группы — особенно на нижнюю половину и на верхнюю дециль в каждом обществе — в общем объеме доходов и имущества, а не посредством определения порогов. Доли позволяют исследовать намного более стабильные реалии, чем соотношение между порогами.
Возвращение к «социальным таблицам» и к политической арифметике
По этим разнообразным причинам таблицы распределения, которые мы исследовали в этой главе, на наш взгляд, представляют собой намного более подходящий инструмент для исследования распределения богатств, чем обобщающие показатели и пропорции между децилями.
Добавим, что наш подход в наилучшей степени сочетается с методами системы национальной статистики. Поскольку в большинстве стран национальные счета сегодня обеспечивают ежегодные сведения по национальному доходу и национальному имуществу (а значит, и по среднему доходу и среднему имуществу, так как демографические источники позволяют легко узнать общее количество населения), следующий этап будет заключаться в разложении этих объемов доходов и имущества между различными децилями и центилями. Эта рекомендация была сформулирована во многих докладах, составленных с целью улучшить и «очеловечить» национальную статистику, однако на сегодняшний день продвинуться в этом направлении удалось очень недалеко[240]. Разложение, позволяющее выделить 50 % самых бедных, 40 % следующих за ними и 10 % самых богатых, может совершенно обоснованно считаться первым этапом на этом пути. Такой подход дает каждому возможность понять, насколько темпы роста внутреннего производства и национального дохода коррелируют с доходами, которые реально получают различные социальные группы. Например, лишь представление о доли верхней децили позволяет узнать, насколько непропорциональная часть роста досталась верхней доле в распределении. Созерцание коэффициента Джини или соотношения между децилями не позволяет дать на этот вопрос столь же точный и ясный ответ.
Наконец, уточним, что таблицы распределения, за использование которых мы ратуем, в определенном отношении довольно близки «социальным таблицам» (social tables), модным в XVIII и в начале XIX века. Составлявшиеся в Великобритании и во Франции в конце XVII и в течение XVIII века, эти таблицы широко использовались, оттачивались и комментировались во Франции в эпоху Просвещения, например в знаменитой статье «Политическая арифметика» в «Энциклопедии» Дидро. Авторы этих таблиц — от первых версий, составленных Грегори Кингом для 1688 года, до более сложных вариантов, разработанных Экиильи и Инаром накануне Французской революции или Пеше, Колкагуном и Блоджетом в течение наполеоновского эпохи, — всегда пытались представить целостную картину социальной структуры: они указывали количество представителей знати, буржуа, дворян, ремесленников, землепашцев и т. д. и предполагаемый размер их доходов (а иногда и их имущества) в связке с первыми расчетами национального дохода и национального имущества, осуществленными этими авторами в ту же эпоху. Тем не менее ключевое различие заключается в том, что в этих таблицах используются социальные категории того времени и не предпринимается попыток распределить богатство в категориях децилей или центилей[241].
Тем не менее эти таблицы, пытающиеся дать живую картину неравенства и выделяющие доли национального богатства, которые достаются различным социальным группам (прежде всего различным слоям элиты), явно близки к тому подходу, которому мы пытаемся следовать.
Вместе с тем они довольно далеки по духу от стерильных статистических измерений неравенства, которым слишком часто отдавалось предпочтение в XX веке и которые были склонны представлять вопрос о распределении богатств как естественный, вневременной и не вызывающий конфликтов, как это делали, например, Джини или Парето. Наш метод измерения неравенства далеко не нейтрален. Мы вернемся к этим спорам в следующих главах, когда поведем разговор о Парето и его знаменитых коэффициентах.
Теперь, когда мы точно определили используемые нами понятия и составили представление о размерах, которых на практике достигает неравенство в труде и в капитале в различных обществах, пора вернуться к хронологии и исследовать историческую эволюцию неравенства в разных странах. Как и почему структура неравенства изменилась с XIX века? Мы увидим, что потрясения 1914–1945 годов сыграли ключевую роль в сокращении неравенства в двадцатом столетии и что этот феномен мало походил на гармоничную и самопроизвольную эволюцию. Мы также увидим, что рост неравенства, начавшийся в 1970-1980-е годы, очень сильно различается по странам, а это наталкивает на мысль, что центральную роль в этом процессе играют институциональные и политические факторы.
Простой пример: сокращение неравенства во Франции в XX веке. Мы начнем с довольно подробного изучения примера Франции, достоинства которого состоят в том, что он хорошо задокументирован (благодаря богатству имеющихся исторических источников), относительно прост и линеен (насколько история неравенства может быть таковой) и очень представителен, поскольку отражает общую эволюцию во многих европейских странах, по крайней мере в континентальной Европе (в некоторых аспектах Великобритания является промежуточным примером между Европой и Америкой), а также в Японии. Затем мы перейдем к Соединенным Штатам, после чего расширим охват анализа на все развитые и развивающиеся страны, по которым имеются удовлетворительные исторические данные.
На графике 8.1 мы показали две эволюции: во-первых, изменение доли в национальном доходе, которая приходится на верхнюю дециль в иерархии доходов; во-вторых, изменение доли в зарплатном фонде, которая достается верхней децили в иерархии зарплат. Здесь очевидны три факта.
Прежде всего отметим, что неравенство в доходах во Франции сильно уменьшилось по сравнению с Прекрасной эпохой: доля верхней децили сократилась с примерно 45–50 % национального дохода накануне Первой мировой войны до 30–35 % в наши дни.
Речь идет о снижении приблизительно на 15 пунктов национального дохода, что весьма существенно: доля произведенных богатств, которые ежегодно достаются 10 % самых богатых, сократилась на греть, а доля, приходящаяся на остальные 90 %, соответственно на треть увеличилась. Можно также отметить, что в первом приближении это равно трем четвертям того, что получала нижняя половина населения в Прекрасную эпоху, и более чем половине того, что она получает сегодня[242]. Напомним также, что в этой части книги мы изучаем эволюцию неравенства первичных доходов (т. е. до уплаты налогов и трансфертов). В следующей части мы увидим, в какой степени налоги и трансферты позволили еще больше сократить неравенство. Уточним также, что это уменьшение неравенства не означает, что сегодня мы живем в эгалитарном обществе: оно отражает прежде всего тот факт, что общество Прекрасной эпохи было чрезвычайно неэгалитарным, одним из самых неэгалитарных в истории, и неравенство в нем принимало такие формы, с которыми население вряд ли согласилось бы мириться сегодня.
