Ознакомительная версия.
Следы значительного влияния дружинных порядков на русский общественный быт можно обнаружить во многих исторических документах, например, уже в ранних списках древнерусского сборника законов “Русская Правда”, где, в частности, представлен порядок наследования имущества после смерти смерда (крестьянина): “Аже смердъ умреть, то заднивдо князю; аже будуть дщери у него дома, то даяти часть на не; аже будуть за мужем, то не даяти части им”. (Если умрет смерд, наследство отходит к князю; если после смерда останутся незамужние дочери, то выделить часть имущества им; если же дочери замужем, то не давать им ничего, муж обеспечит. – Н.К.) А вот как регулировались права наследования после смерти боярина или дружинника: “Аже в боярехъ любо в дружине, то за князя задниця не вдеть, но оже не будеть сыновъ, а дчери возмуть”. (Если умрет боярин или дружинник, то имущество не передается князю, а отходит к сыновьям-воинам, если же сыновей нет, тогда к дочерям. – Н.К.) Еще одна законодательная новелла, на этот раз о цене жизни привилегированного человека и простолюдина: “Аже кто убиеть княжа мужа в разбои, а головника не ищуть, то виревную платити, в чьей же верви голова лежить, то 80 гривен; паки ли людин, то 40 гривень”. (Кто убьет княжеского слугу или дружинника-воина и убийцу не найдут, то штраф в 80 гривен в пользу князя уплачивает та община, на территории которой произошло убийство, если же будет убит простолюдин, не имеющий отношения к ратной службе, штраф составит 40 гривен. – Н.К.)
Из тяжести наказания за убийство видно, что уже в начале второго тысячелетия (появление Русской Правды совпало с правлением Ярослава Мудрого в XI в.) бояре и дружинники имели не в пример более высокое сословное положение. Впрочем, крестьянство было отнюдь не низшей кастой, позади него в сословной лестнице стояли холопы (рабы из местных) и челядины (рабы-иноземцы, ставшие собственностью дружинников в ходе войн и междоусобиц). Так, денежное возмещение за убийство людей статусом ниже простолюдина были существенно меньше: к примеру, за убийство ремесленника полагалась уплата 12 гривен, робы (женщины-служанки в холопском статусе и фертильном возрасте) – 6 гривен, холопа – 5 гривен12.
Сословные перемены во многом стали предтечей организационного перехода общины из родового во владельческий статус, причем владельческие полномочия князей становились все более значимыми по мере того, как скитальческий образ жизни общинников уходил в прошлое. Земли князей становились вотчинами, сами они превращались в вотчинников, задача привязать крестьян к земле делалась все насущней, и община переформатировалась в союз людей, объединенных не столько родственными узами, сколько общими повинностями в пользу землевладельца. Логично, что русские князья раннего Средневековья, также как западные феодальные короли, главным своим жизненным предназначением видели способствующее увеличению обложения расширение границ своих владений как посредством купли, так и при помощи многочисленных войн.
Особняком стояли вольные Новгород и Псков, но и они, по большому счету, были вотчинами с той разницей, что во главе “обычных” вотчин были князья, а в этих городах – вече[12], или собрания свободных лиц, решавшие ключевые вопросы на народных сходах, и, конечно, князья (“сити-менеджеры”, призывавшиеся со стороны). Как пишет Алексей Автономов, “управление Новгородом и Псковом строилось в целом одинаково, хотя имелись и некоторые отличия. В обоих городах главенствующее положение оставалось за вечем. Оно избирало и увольняло всех должностных лиц, приглашало и изгоняло князя (во избежание усиления княжеской власти в 1136 г. новгородское вече приняло законодательный акт, по которому князь и представители его свиты не имели права приобретать землю в собственность в пределах территории, находившейся во власти города. – Н.К.). В частности, на вече избирался посадник (в Пскове – двое посадников). Он председательствовал на народном собрании, контролировал деятельность князя и других должностных лиц. Судебные функции князь осуществлял только в присутствии посадника. Избирался также тысяцкий, который в мирное время ведал торговлей и осуществлял суд по торговым делам, а в военное – командовал новгородским ополчением. Вече избирало и архиепископа (в Пскове – епископа)… Новгород делился на пять концов (Псков – на шесть). В каждом конце, на каждой улице созывалось свое вече, избирались соответственно кончанские и уличанские старосты. Пригороды также пользовались определенным самоуправлением”13.
В русских Новгороде и Пскове еще в XI–XII вв. было очевидным то, что почти через тысячелетие “открыл” Хайек: “Предостаточно признаков того, что неограниченная демократия движется к гибели, и крах будет сопровождаться не криками радости, а слезами сожаления. Уже сейчас ясно, что многие сформировавшиеся ожидания могут оправдаться только при условии передачи права принятия решений из рук выборных органов коалициям организованных интересов и их наемным экспертам”14.
В отличие от большинства стран Европы, в России вольные города так и не стали самостоятельными государствами. Со временем посредством войн, где дополнительным фактором инициирования боевых действий было стремление захватить и установить на территориях единый налоговый, правовой и хозяйственный порядок через физическое уничтожение или порабощение конкурентов, эти города растворились в русском государственном единоначалии. Новгород был присоединен к Московскому государству в 1478 г., а Псков вошел в состав Московии в 1510 г.
Кстати, вече как способ решения насущных политических и социально-экономических проблем было древним механизмом, берущим свое начало еще в первичной славянской догосударственной формации. Как показал Игорь Фроянов, “с переменами, происходившими в социальной структуре восточнославянского общества, менялось и учреждение: племенное вече эпохи первобытного строя отличалось от волостного веча второй половины XI–XII веков”15. То есть по мере перехода от родовой общины к владельческой возрастало и значение совместно выработанных и одобренных решений, но уже не на межсемейном или родовом, а на общинном, а после – межпоселенческом уровнях, причем в строгих государственно-правовых рамках.
Впрочем, на отдельных территориях внутреннее уложение общин долгое время оставалось относительно самостоятельным. Это прежде всего так называемые “поморские” города (Великий Устюг, Вятка [прежнее название Вятки – Хлынов], Кайгородок, Каргополь, Кевроль, Кола, Пермь, Соликамск, Сольвычегодск, Тотьма, Черанда, Яренск), а также территориальные образования в Сибири и на юге России, где еще долгое время существовал упраздненный в центральной части страны порядок перехода крестьян с места на место. Особый статус “поморских” городов сохранялся вплоть до 1699 г., когда Петр I отдал все поморские уезды в ведомство земских бурмистров. Однако главная причина, по которой “поморские” города и приравненные к ним территории обладали свободным статусом, – это недостаточный контроль за удаленными территориями.
Черты относительной неуправляемости регионов мы можем найти и в современной России. Однако нынешняя “свободность” не является наследственной чертой русского социума в чистом виде, а возникла во многом вследствие разрушения советской сетевой структуры государственного управления, в первую очередь партийной матрицы, когда решения, принимаемые в Центре, в короткий срок принимались как руководство к действию в самых дальних уголках страны[13]. Несмотря на все потуги, новой системы государственного управления в России до сей поры так и не создано (скорее всего, не будет создано и дальше – “изобретение велосипеда” ни к чему хорошему не приводит), и единственными сетевыми организационно-управленческими структурами, пронизывающими все общество как по вертикали, так и по горизонтали, остаются правоохранительные органы с отличными от системы государственного управления задачами. К слову, одним из факторов беспримерного экономического прорыва Китая в конце ХХ – начале XXI в. стала как раз партийная сеть (и ось), сознательно сохраненная, пусть и в видоизмененном качестве, китайскими реформаторами во главе с Дэн Сяопином.
Ошибочно полагать, что в период перехода общины из родовой во владельческую вся земля в вотчинах стала принадлежать исключительно князьям. Это не так. Во-первых, землевладельцами были многочисленные потомки дружинников и бояр, а во-вторых, серьезным влиянием, как позитивным, так и негативным, на экономическое развитие тех лет обладала церковь. Многочисленные монастыри были собственниками огромных земельных ресурсов и промыслов, прибывавших к ним через пожертвования, жалованные грамоты и различного рода договора купли или обмена, кои в Средние века представляли настоящий кладезь самых разных способов обходить государственные (княжеские) ограничения и запреты. Правилом было и освобождение монастырских крестьян от волостных податей и повинностей. В тот период земельные участки стали подразделяться на белые (свободные от повинностей и податей), дворцовые (основным предназначением которых было снабжение княжеских дворцов всем необходимым) и черные (наибольшие земельные массивы, раздаваемые с целью взимания с них самых разнообразных сборов в пользу князя-землевладельца). Монастырские земли принадлежали к ресурсам первой категории.
Ознакомительная версия.
