Среди вещей, которые Джордж вынес из своего пребывания в Соединенных Штатах, было понимание того факта, что его родина никогда не сумеет решить насущные проблемы государственного управления без более ответственной прессы и журналистики. Такова была история происхождения того места, куда я приехал. Тем не менее, сидя у него в кабинете и потягивая сок, я быстро понял, что сколь бы ни велика была его гордость по поводу своего небольшого журналистского колледжа, еще больше чувств у него вызывало другое учебное заведение. То была начальная школа, открытая им недавно в расположенной по соседству с Бангалором деревне неприкасаемых — членов низшей индийской касты, которые не должны даже приближаться к людям высших каст, потому что могут осквернить воздух, которым те дышат. Джордж захотел доказать, что если вы дадите детям неприкасаемых доступ к технологиям и солидному образованию, которые позволили остальным индийцам сыграть свою игру на выровнявшемся глобальном поле, они сумеют добиться того же не хуже других. Чем больше он рассказывал о школе, тем сильнее мне хотелось увидеть ее самому и побыстрее закончить с рутинной лекцией о проблемах журналистики. Поэтому сразу после окончания моего общения со студентами мы сели в его джип и вместе с директором, Лалитой Лоу, отправились в двухчасовой путь до школы «Шанти Бхаван», которая, как я уже рассказал в одиннадцатой главе, располагалась в десяти милях — и десяти столетиях — от окраины Бангалора, Слово «отчаянные» даже близко не описывает условий сельской жизни в этой местности: Тем не менее, добравшись наконец до самого школьного комплекса, мы обнаружили здания с аккуратно выкрашенными стенами, окруженные газонами и клумбами резко контрастировавшими с неприглядной нищетой соседских деревень и их хижин. В первом же классе, куда мы зашли, двадцать «неприкасаемых» детишек сидели за компьютерами и работали в Word и Excel. В соседнем классе учились машинописи с помощью специальной компьютерной программы. Я спросил учительницу, кто из ее подопечных печатает быстрее всех. Та показала на восьмилетнюю девочку, от улыбки которой, казалось, мог растаять любой ледник в мире. «Давай сразимся», — предложил я ей. Нас тут же обступили все одноклассники. Я сел за соседний компьютер, еле втиснувшись в крошечное кресло, и мы начали печатать одну и ту же фразу, чтобы потом сравнить, кто смог сделать больше знаков в минуту. «Кто ведет?» — выкрикнул я в разгар соревнования. Дети дружно назвали имя той, за кого болели, и стали шумно ее поздравлять. Мне ничего не оставалось сделать, кроме как сдаться на милость заливисто смеющегося победителя. При отборе в «Шанти Бхаван» ее сотрудники прежде всего руководствуются двумя факторами: находится ли семья ребенка за чертой бедности и готовы ли родители послать его в школу–интернат. Прямо перед моим приездом ученики сдавали официальные тесты проверки навыков, утвержденные в штате Калифорния. «Мы учим их на английском, поэтому дальше они могут заканчивать среднее образование в любой школе Индии или мира, — сказала Лоу. — Наша цель — дать им образование мирового уровня, подготовить их к профессиям, которые в ином случае оставались бы для них абсолютно недосягаемыми, как это и происходило на протяжении столетий… Конечно, здесь их имена всегда будут выдавать кастовую принадлежность. Но где–нибудь в другом месте, при наличии нужной подготовки, образования и воспитания, они смогут сломать этот барьер». И тогда они смогут стать моими неприкасаемыми: особенными, специализированными или идеально гибкими молодыми работниками. Глядя на учеников школы, Джордж сказал: «Когда мы говорим о проблемах неимущих, то чаще всего имеем в виду лишь то, что они голодают, живут на улицах и не работают, и что это необходимо исправить. Мы не задумываемся о чем–то большем. Я подумал, что можно справиться с проблемой неравенства, если дать им разрушить все навязанные барьеры. Если кому–то одному будет сопутствовать успех, он поведет за собой тысячи». Слушая Джорджа, я вспомнил о встрече, которая произошла несколькими месяцами ранее, осенью 2003 года, на Западном берегу реки Иордан. Я тогда снимал документальный фильм об арабо–израильском конфликте и, будучи в Рамалле смог взять интервью у трех молодых палестинцев — членов военизированной группировки Ясира Арафата «Танзим». Во время беседы меня удивило то, как часто менялось настроение этих юношей — от самоубийственного отчаяния до мечтательного благодушия. Когда я спросил одного из них, по имени Мохаммед Мотев, о самом ужасном, по его мнению, аспекте оккупации, он ответил: «Израильские КПП. Когда солдат заставляет меня раздеваться в присутствии девушек… Это огромное унижение ты снимаешь рубашку, брюки, поворачиваешься по его приказу, а девушки стоят и смотрят». Это одна из причин, сказал он, по которой все сегодняшние молодые палестинцы — это одна большая очередь смертников. Он назвал их «ожидающими мучениками», вызвав сочувственные кивки двух своих приятелей. Они предупредили меня, что если израильтяне убьют Ясира Арафата — который тогда был еще жив (и являлся лидером, способным стимулировать лишь воспоминания, но не мечты), — они превратят весь регион в «настоящий ад». Для пущей убедительности Мотев достал бумажник и продемонстрировал фотографию Арафата. Но меня куда больше заинтересовал женский снимок, втиснутый по соседству. «Кто это?» — спросил я. Мотев, слегка покраснев, признался, что это его девушка. Итак, в одном бумажнике парень хранил и портрет Арафата, ради которого был готов умереть, и портрет любимой девушки, ради которой хотел жить. Спустя несколько минут настал черед вести откровенную беседу для коллеги Мохаммеда, которого звали Анас Ассаф. Он оказался единственным из троицы, кто ходил в колледж: он учился на инженера в университете Вир Зейт, неподалеку от Ра–маллы. После горячих признаний в том, что и он тоже готов умереть за Арафата, Анас стал все с большим увлечением рассказывать, как он хочет поехать в Университет Мемфиса, где живет его дядя, «чтобы получить инженерную специальность». К сожалению, сказал он, американскую визу он сегодня получить не рассчитывает. Стало быть, как и Мотев, Ассаф был готов умереть ради Ясира Арафата и хотел жить ради поступления в Мемфисский университет.
Это были хорошие ребята, не террористы. Но их наставниками и примерами для подражания были люди, рассерженные на весь мир, и поэтому большую часть своего воображения они расходовали, мечтая о мести, а не о том, как реализовать себя. Напротив, Эбрахам Джордж создал новый контекст, дал в виде учителей альтернативный пример для подражания ученикам своей школы, и вместе они стали сеять в детях семена совершенно нового отношения к миру. Поэтому эбраха–мы Джорджи нужны нам — везде — в огромных количествах: люди, которые, глядя на класс детей неприкасаемых, не только видят в каждом из них человеческое величие, но и, что гораздо важнее, дают им увидеть человеческое величие в самих себе, одновременно наделяя их инструментами для его реализации.
После нашего небольшого состязания в машинописи в «Шанти Бхаван» я стал спрашивать у всех присутствующих детей — большинство из которых очутились в школе после жизни на помойке лишь три года назад, — кем они хотят стать, когда вырастут. Это были восьмилетние индийские ребятишки, чьи родители были неприкасаемыми, и этот момент запомнился мне как один из самых трогательных в моей жизни. Вот их ответы: «астронавтом», «врачом», «педиатром», «поэтессой», «заниматься физикой и химией», «ученым и астронавтом», «хирургом», «детективом», «писателем».
Это были не ожидающие своей очереди мученики, это были действующие мечтатели.
Напоследок позволю себе поделиться одним ощущением. Моя собственная дочь пошла в колледж осенью 2004 года. Когда мы с женой привезли ее к началу занятий, стоял теплый сентябрьский денек, светило солнце, а Орлине не сиделось на месте от радостного возбуждения. И тем не менее могу честно признаться, что это был один из самых грустных дней в моей жизни. Не только из–за стандартной ситуации «папа и мама впервые прощаются со своим ребенком на пороге колледжа». Нет, меня беспокоило кое–что еще — ощущение, что я провожаю дочку в мир, который стал намного опаснее, чем тот, в котором она родилась. Я чувствовал, что хотя могу пообещать ей, что ее комната в нашем доме всегда будет ее ждать, я больше не могу пообещать ей целый мир — с той беззаботностью, с которой я исследовал его, когда был в ее возрасте. Вот что по–настоящему тревожило меня и тревожит по–прежнему.
Выравнивание мира, как я попытался продемонстрировать в этой книге, открывает перед нами новые перспективы, ставит новые проблемы, сводит с новыми людьми. Но оно же несет с собой новые угрозы, особенно нам, американцам. В этом мире мы просто обязаны найти между ними верное равновесие. Мы просто обязаны приложить все усилия, чтобы стать лучшими гражданами планеты — потому что в плоском мире, если ты не заглядываешь в район с дурной репутацией, скоро он заглянет к тебе сам. Наконец мы просто обязаны, оставаясь бдительными в отношении новых угроз, не позволить им парализовать нас. И тем не менее главной нашей обязанностью является воспитание у как можно большего числа людей воображения, присущего таким личностям, как Эбрахам Джордж и Феди Гандур. Потому что чем шире будет радиус воображения 9 ноября, Тем с большей вероятностью мы сможем предотвратить следующее 11 сентября. Я отказываюсь принять мир, который сжимается в дурном смысле — в смысле сокращающегося числа мест, куда американец может отправиться без задней мысли, и сокращающегося числа иностранцев, которые без задней мысли приезжают в Америку.
