Ознакомительная версия.
73
В работе Е. Кобзарь [Кобзарь, 2009] впервые прозвучала постановка исследовательского вопроса о том, что единый федеральный МРОТ может оказывать разное влияние на чрезвычайно гетерогенные региональные рынки труда. В работе представлены оценки эффектов МЗП на занятость и безработицу, однако к представленным результатам следует относиться с большой осторожностью из-за методологических проблем. Кроме того, в этой работе использовались годовые региональные данные по МЗП, уровням занятости и безработицы, которые могли просто не позволить обнаружить эффекты МЗП, так как приспособления к этим повышениям МЗП могли происходить в пределах одного календарного года. В исследовании А. Лукьяновой [Lukiyanova, 2011] предпринималась попытка оценить эффект от повышений федерального МРОТ на неравенство в заработной плате, однако возможное влияние на занятость и безработицу, и тем более на занятость в неформальном секторе, не исследовалось и не обсуждалось.
Меню потенциально возможных действий работодателя в ответ на повышение МЗП на самом деле гораздо шире. Например, фирмы могут поднять цены [Lemos, 2008; Neumark, Wascher, 2008, ch. 7], сократить неденежные составляющие вознаграждения [Simon, Kaestner, 2003] или сократить вложения в подготовку работников на рабочих местах [Acemoglu, Pischke, 1999; Neumark, Wascher, 2008, ch. 6]. Исследование этих альтернатив выходит далеко за рамки данной работы.
Случай российских моногородов является крайним проявлением такой монопсонии.
Другой аргумент в пользу того, что сокращения занятости после введения МЗП может не произойти, исходит из теории эффективной заработной платы [Rebitzer, Taylor, 1995]. Повышение заработной платы, вызванное введением/повышением МЗП, может мотивировать работника повысить и производительность своего труда, так что работодателю будет вполне выгодно не расставаться с таким работником.
Отметим, что еще ранее двухсекторная модель рынка труда была предложена Дж. Харрисом и М. Тодаро [Harris, Todaro, 1970] для анализа миграции из сел в города в развивающихся странах. Ее предпосылки и предсказания качественно практически не отличаются от двухсекторной модели рынка труда с регулируемым и нерегулируемым сектором для развитых стран.
Ожидаемая заработная плата в регулируемом секторе может также учитывать возможность получения пособия по безработице. Таким образом, условие равновесия можно представить как
W2= pМЗП + (1 – p)UB,
где UB – величина пособия по безработице [Gramlich, 1976].
Здесь и далее, говоря о введении МЗП, мы имеем в виду ее установление на «связывающем» (binding) работодателей уровне. Понятно, что сам факт существования МЗП может не оказывать никакого влияния, если ее уровень очень низкий и для фирм нечувствительный.
Оценка степени соблюдения законодательства представляла собой в данном случае не просто долю охваченных работников, получающих ЗП на уровне не ниже существующей МЗП, а рассчитывалась как отношение суммы числа работников, заработная плата которых после повышения МЗП выросла до ее уровня или выше, и числа уволенных из-за повышения МЗП работников, к числу тех работников, кто до повышения МЗП получал ниже ее уровня. Таким образом, процент брался от тех работников, заработная плата которых была ниже будущей МЗП (подробнее см.: [Ashenfelter, Smith, 1979]).
Понятно, что в таком случае неформальная занятость определяется исходя из одного из возможных легалистских критериев, а именно – как наем без соблюдения законодательства о МЗП.
В литературе принято выделять несколько возможных объяснений этому факту. Например, если работники формального сектора выступают покупателями товаров и услуг, произведенных в формальном секторе, то рост МЗП ведет к росту спроса на эти товары и услуги, что увеличивает спрос на труд в неформальном секторе и в итоге приводит к росту заработных плат в нем. Другое возможное объяснение состоит в том, что заработные платы в формальном секторе являются ориентиром для заработных плат в неформальном секторе. Они задают некую планку, относительно которой неформально занятые могут «торговаться» о своей заработной плате с работодателем. Вместе с тем, Г. Джиндлинг и К. Террел [Guindling, Terrell, 2009] отмечают, что эффект маяка может зависеть от используемого определения неформального сектора. Обычно работы, понимающие под неформальным сектором только самозанятость, его не обнаруживают.
Однако на практике величина МРОТ никогда не достигала величины прожиточного минимума (см., например, табл. 1 в работе Е. Кобзарь [Кобзарь, 2009]).
Это привело к тому, что в сентябре 2007 г., несмотря на рост федерального МРОТ на 110 %, в территориях, где применялись северные коэффициенты, МЗП фактически возросла гораздо меньше. Например, в территориях, где применялся коэффициент два, МЗП до сентября 2007 г. составляла 2200 руб., поэтому ее прирост после повышения составил лишь 100 руб., или менее 5 % (!). Этот факт отмечался ранее в работе Е. Кобзарь (2009).
Автор признателен О. В. Ольшанской за предоставленные данные.
Отметим, из-за того, что в эту статистику не попадают микропредприятия, уровень заработной платы на которых традиционно ниже, мы можем переоценивать ее уровень и тем самым недооценивать фактическую степень «тяжести» МЗП.
Финансовый кризис, а также второе подряд сильное повышение федерального МРОТ практически блокировали применение РМЗП. Регионы стали воздерживаться от принятия на себя повышенных обязательств. Если в IV квартале 2008 г. около 60 % регионов имели собственные МЗП, то в I квартале 2009 г. их доля сократилась до 30 %.
С 2009 г. ОНПЗ стало проводиться ежемесячно, что позволяет использовать ежемесячные данные по неформальной занятости. Однако для сохранения размерности данных и сопоставимости методологии в 2009 и 2010 гг. мы также пользуемся информацией по состоянию на середину каждого квартала.
В 2011 г., согласно имеющимся данным, доля занятых в неформальном секторе начала восстанавливаться после спада в 2010 г., а в 2012 г. продолжила свой рост.
Среди других возможных показателей степени «тяжести» МЗП для работодателей в литературе использовались номинальная МЗП, реальная МЗП, доля работников с уровнем заработных плат между старой и новой МЗП (fraction affected), а также доля работников, получающих заработные платы в некоторой окрестности уровня МЗП (fraction at или spike). Недостаток номинальной МЗП очевиден – этот показатель не учитывает эрозию МЗП с течением времени вследствие инфляции. Реальная МЗП, скорректированная на изменения в ценах, избавлена от этого недостатка, но она (так же как и номинальная МЗП) не способна характеризовать, в какой мере текущий уровень МЗП «тяжел» для работодателей. В межрегиональном исследовании при условии значительных различий в уровне производительности труда между регионами этот недостаток является критичным. Что касается двух последних показателей, то они скорее применимы для анализа отдельных повышений МЗП, чем для анализа панельных данных по регионам на достаточно длительных временных интервалах. Проблема состоит также в том, что для построения этих показателей требуются регулярные данные о распределении заработных плат на уровне регионов, которые обычно не доступны исследователям. В нашем исследовании мы попытались построить приблизительные оценки для доли работников, получающих заработную плату ниже будущего уровня МЗП (и выше текущего уровня МЗП) для всех регионов. Для этого мы использовали данные о распределении заработных плат, получаемые на основе выборочных обследований предприятий, проводимых Росстатом в апреле каждого года (в апреле 2008 г. обследование не проводилось). Мы оценили корреляции между этой долей и месячными индексами Кейтца, используемыми нами, на кросс-секциях регионов, с апреля текущего года по март следующего года. Во всех случаях коэффициенты корреляции находятся в диапазоне 0,7–0,9.
Ознакомительная версия.
