Проблема, однако, заключается в том, что если мы на этом остановимся, то мы тоже себя покажем не диалектиками и не марксистами. Почему? Потому что наша революция отнюдь не была стандартной классической буржуазной революцией. Отнюдь, никоим образом. Это была очень необычная буржуазная революция. Во всяком случае, политически это была не буржуазная революция, а революция без буржуазии, революция против буржуазии, причем даже против мелкой буржуазии, потому что большинство крестьянства в России – это был даже не буржуазный класс. Мелкая буржуазия составляла незначительное меньшинство крестьянства. И с ней большевики были постоянно, так сказать, «в контрах». Это была буржуазная революция, устраняющая буржуазию. Это была попытка взятия власти пролетариатом, как меньшинством населения. Впрочем, на самом деле не чисто пролетариатом. Если мы посмотрим даже на состав большевистской партии, то мы увидим, что там большинство составляли городские средние слои, а не пролетариат – разночинцы, городские служилые сословия. Они, конечно, по образу жизни примыкали в какой-то степени к мелкой буржуазии, но с точки зрения социально-экономической это была не мелкая буржуазия. Это была очень своеобразная прослойка. Хотя, действительно, примерно половину состава большевистской партии составляли рабочие.
Именно в таком своеобразном политическом характере революции и содержалась реальность Термидора, между прочим. Почему? Давайте посмотрим ступеньки политического развития революции. Она начинается как главным образом пролетарская, хотя и не чисто пролетарская. Затем мы имеем, по определению Ленина, уже в ходе самой революции, во время Гражданской войны, «рабочее государство с бюрократическим извращением». И, наконец, к концу 20-х годов мы получаем бонапартистскую диктатуру, власть бюрократии, опирающуюся на маргинальные полупролетарские слои.
Последнее – типичный Термидор. Хотя природа революции от этого не изменилась. В этом, кстати говоря, трагедия большевизма, отчасти предвиденная Энгельсом в 1853 году, когда он писал о том, что в один прекрасный момент наша партия, в силу своеобразия сложившихся обстоятельств, будет принуждена взять власть тогда, когда для этого не созреют условия и мы будем вынуждены делать коммунистические опыты и скачки, сами прекрасно понимая, насколько они несвоевременны. Вот в какой тупик и попали большевики. И отсюда возникали проблемы со сталинизацией и со всем прочим. И Сталин действительно нашел прагматический выход из этой ситуации: проводить индустриализацию любой ценой, оставив социалистические вывески. Для успокоения народных масс, так сказать. Забыть о социализме, но помнить об индустриализации – вот какой он нашел прагматический выход. Фактически встать на путь буржуазного развития, но с социалистическими атрибутами и используя социалистическую фразеологию и некоторые элементы социализма.
В результате в России сплелся очень сложный, противоречивый клубок, и его нельзя оценивать чистыми шаблонами. Был и ретроградный антибуржуазный элемент в российской революции. Но это можно сказать о любой буржуазной революции. В любой буржуазной революции присутствует антибуржуазная реакция еще не пролетаризированных масс.
A.B. Бузгалин. Соглашаясь с А.И. Колгановым в том, что революция в России должна была «доделывать» то, что не сделал капитализм, я хотел бы поспорить с ним относительно невозможности опережающего развития общества и, в частности, производительных сил, культуры, на основе развертывания массового социального творчества, создающего основы новых общественных отношений.
В этой связи я хочу подчеркнуть лишь следующие проблемы.
Первая. Из меньшевизма как идейного течения выросла современная социал-демократия. И здесь принципиально значима логическая цепочка: сначала компромисс с буржуазией в борьбе за демократию и будущий социализм; затем – отказ от действий вне союза с буржуазией; еще далее следует подчинение в действиях буржуазии, и последний шаг ( социал-демократия делает его сегодня ) – отказ от борьбы даже за социальный компромисс, если буржуазия на него не идет.
Я готов сейчас доказывать с фактами в руках то, что современная социал-демократия как реальная политическая сила в целом ряде стран, где она является правящей, или в те периоды, когда она в течение последних 20 лет была правящей, фактически не настаивала на серьезном социальном компромиссе, сдавала позиции, переходя на почву однозначной ориентации на интересы крупного корпоративного капитала, хотя и сохраняя некоторые черты прежней фразеологии в теоретических работах.
В этой связи становится особенно важным вопрос о возможности реального диалога социал-демократии и последовательно левых сил, современных «меньшевиков» и «большевиков».
С одной стороны, коммунисты должны честно признать все преступления, ошибки и трагедии сталинизма, понять реальную ограниченность опыта СССР, извлечь уроки из поражения «реального социализма» XX века.
С другой стороны, для того чтобы состоялся союз реформистских и революционных левых в борьбе за реализацию программы-минимум (социальная ориентация экономики, развитие базисной демократии и т. п.), социал-демократия должна сделать следующее.
1. Честно покаяться перед гражданами всех тех стран (прежде всего – бывших колоний), кого уничтожали и подавляли самыми варварскими методами, весьма сходными со сталинскими, правительства европейских государств в конце XIX–XX веке, в том числе и социал-демократические правительства. О преступлениях сталинизма социал-демократами сказано и говорится ныне бесконечно много. О своих преступлениях они молчат, лишь иногда что-то глухо упоминая в духе зюгановцев, иногда вспоминающих о том, что в СССР наряду с многочисленными достижениями были еще и репрессии.
2. Признать, что современные парламентские демократии скрывают мощные системы манипулирования, использующего капиталы, «административные ресурсы» и т. п. для того, чтобы навязать гражданам позицию тех, в чьих руках сосредоточена реальная экономическая и политическая власть.
3. Показать, действительно ли интересы транснациональных корпораций и государства совпадают с общечеловеческими ценностями и если это не так (а это действительно не так), то четко раскрыть, акцентировать реальные противоречия между первыми и вторыми.
Без такого критического, четкого анализа наш диалог так же невозможен, как невозможен этот диалог без того, чтобы коммунисты не дали ответа на вопрос о том, насколько они готовы работать в рамках парламентской демократии, не дали критики сталинизма и его преступлений и, может быть, раннего большевизма; не показали, где их понимание классовой морали отличается от морали общечеловеческой, и т. д. Вот при такой взаимной критике, взаимной самокритике возможен диалог.
