Аналог цены рабочего времени в национальной экономике — это уровень зарплаты в стране. Действительно, производительность труда важна не сама по себе, а по сравнению с зарплатой. Если производительность труда очень высокая, но зарплата еще выше, товар будет производиться за рубежом, даже если там производительность ниже. В равновесии зарплата установится таким образом, что отрасли с более высокой производительностью останутся конкурентоспособными в мировой экономике. Продукция остальных будет вытеснена импортом, который будет оплачен валютой, заработанной в конкурентоспособных отраслях.
Уровень жизни в стране в конечном счете определяется средней производительностью труда. Участие в международном разделении труда позволяет сосредоточить ресурсы в отраслях с более высокой производительностью и тем самым повысить уровень жизни. Низкая конкурентоспособность страны означает не только (и не столько) низкую производительность труда, сколько неспособность перераспределить ресурсы в пользу более эффективных отраслей.
Как же узнать, в чем именно наше сравнительное преимущество? Не получится ли так, что преимущество сырьевых отраслей в производительности труда настолько велико, что все остальные отрасли погибнут? Вряд ли: Россия — не Кувейт, и доходов от экспорта нефти на всех не хватит. Поэтому вытеснение неконкурентоспособных компаний приводит к высвобождению и удешевлению (в долларовом выражении) рабочей силы, что создает стимулы для роста в других несырьевых отраслях. Развитие российской экономики после 1998 г. показало, что и при существующем уровне жизни (даже при сверхвысоких ценах на нефть) конкурентоспособными являются и те отрасли, на которые авторы проектов защиты отраслей давно махнули рукой: пищевая и текстильная, отдельные отрасли сельского хозяйства, как, впрочем, и тяжелое машиностроение.
Выигрыш от международного разделения труда обусловлен межотраслевой мобильностью ресурсов в каждой стране. Если отрасль становится неконкурентоспособной, ресурсы переориентируются на более производительное использование. В частности, рабочие также должны перейти на более эффективные предприятия или в более конкурентоспособные отрасли. Однако мобильность рабочей силы в России невысока, поэтому встраивание в мировую экономику приводит к серьезным социальным проблемам. Означает ли это, что нужно отложить реструктуризацию неконкурентоспособных предприятий и передать ее в наследство следующему правительству? Не стоит ли продолжать защищать неконкурентоспособные отрасли, избегая, пусть и за счет существенных потерь потребителей, нежелательных социальных последствий?
Социальная справедливость — лишь предлог для защиты слабых отраслей от внешней конкуренции. Внешнеторговая политика приспособлена для решения социальных проблем примерно так же, как разбрасывание денег с вертолета — для борьбы с бедностью. Защищая слабые отрасли, государство субсидирует собственников предприятий и делает это за счет потребителя (а в конечном итоге — за счет национального благосостояния). В городах с градообразующими предприятиями, работающими в таких отраслях, рыночная власть, как правило, сконцентрирована в руках работодателей — поэтому именно им, а не работникам достается основная часть выгод от введения торговых барьеров.
Задачи социальной политики необходимо решать при помощи инструментов, способных поддержать не предприятия, а конкретных людей в период переквалификации и поиска работы. Впрочем, наилучшая защита работников — это конкуренция работодателей на рынке труда. И чтобы защитить их при помощи конкуренции, необходимы такие меры, как: повышение (опять-таки!) профессиональной и географической мобильности; активная политика занятости; улучшение среды, в которой работает малый бизнес; развитие финансовой системы с целью предоставления населению доступа к кредитам и сбережениям по рыночным ставкам; развитие системы последипломного образования. Об этом (и не только) — глава 8.
Повышение мобильности рабочей силы сложная задача. Но ведь именно страны с наиболее мобильной экономикой как раз и занимают первые места в рейтингах конкурентоспособности.
Миф 36
Финансовая глобализация опасна для бедных стран. Поэтому России стоит отгородиться от глобальных рынков капитала
Глобальные рынки капитала похожи на реактивные самолеты. Они быстрее, удобнее и лучше доставляют вас туда, куда вы хотите попасть. Но и падения намного более драматичны.
Ларри Саммерс
Авторы рыночных реформ в России полагали, что либерализация в конце концов приведет к росту иностранных инвестиций — со всеми вытекающими положительными последствиями. Однако, несмотря на присвоение инвестиционного рейтинга и заметное улучшение корпоративного управления, в России по-прежнему остро стоит проблема оттока капитала. Почему капитал продолжает бежать из страны, даже несмотря на экономический рост, инвестиционные рейтинги и политическую стабильность? Насколько опасна финансовая либерализация? Не следует ли выстроить барьеры на пути утечки капитала, чтобы в России остались хоть какие-нибудь средства для инвестиций? Как это ни странно, но происходящее в России не слишком отличается от ситуации в большинстве развивающихся стран.
В мировой финансовой системе были устранены практически все барьеры на пути движения капитала, воздвигнутые в первой половине XX в. — во время двух мировых войн и Великой депрессии. Индекс глобальной интеграции рынка капитала наконец-то превзошел свой исторический максимум, достигнутый в 1913 г. Однако, несмотря на рухнувшие барьеры и видимость абсолютной финансовой глобализации, переток капитала между странами не очень велик — особенно по сравнению с движением капитала внутри развитых стран. Американские экономисты Брайан Хендерсон, Нарасимхан Джигадиш и Майкл Вайсбах приводят данные Security Data Corporation о привлечении финансовых ресурсов в 1990–2001 гг. За эти годы в мире было выпущено на $3,4 трлн новых акций. Из них только 6 % проданы иностранным инвесторам. Даже если исключить американские компании, этот показатель составит всего 9 %. При этом большая часть трансграничного перетока капитала приходится на богатые страны — на инвестиции развитых стран в корпорации в других развитых странах или на бегство капитала из развивающихся стран. По данным МВФ за 1996–2004 гг., чистый приток инвестиций в акционерный капитал из развивающихся стран — в развитые составил $60 млрд. Схожая ситуация, хотя и не столь драматичная, наблюдается на рынке долговых инструментов.
