Мы должны сделать вывод, что в меркантилистских экономиках прирост в экономических знаниях оказался удивительно небольшим даже в эпоху их расцвета — с 1500 по 1800 год. Поскольку численность населения существенно выросла в XVIII веке и росла еще быстрее на протяжении большей части XIX века, когда каждый год она била все новые и новые рекорды, можно предположить, что ограниченность земельных ресурсов замедлила рост производительности, вызванный ростом экономических знаний. Но по мере роста численности населения Британии ее экономика все больше обращалась к промышленному производству, торговле и различным услугам, то есть к тем формам деятельности, для которых требовалось меньше земли, чем для сельского хозяйства. По этой причине рост численности населения все меньше сказывался на росте заработной платы и выработки из расчета на рабочего. Поэтому представление, согласно которому рост населения воспрепятствовал производительности и заработной плате или серьезно ограничил их, занижая таким образом и заслоняя развитие экономических знаний, кажется не слишком убедительным. Рост зарплат и производительности труда сдерживало что-то другое.
Удивительное единообразие экономического развития во всем меркантилистском мире — еще одна подсказка, позволяющая выяснить, какие факторы вызывали рост заработной платы и производительности труда, а какие не имели никакого значения. Сегодня нам известно, что в меркантилистскую эпоху и стран (или регионов, которые становятся странами) состояли в одном и том же клубе, определяемом производительностью труда или заработной платой на одного рабочего, — это Австрия, Британия, Бельгия, Дания, Франция, Германия, Голландия, Италия, Норвегия, Швеция и Швейцария. (Даже в XIII — начале XIV века Англия в сравнении с континентальной Европой не была глушью, хотя и считалась ею.) К 1800 году к этому клубу присоединилась Америка. Можно было бы сказать, что эти и другие страны маршировали под звуки одного и того же барабана, хотя и не по прямой: у каждой были свои собственные отклонения, укладывающиеся вдоль одного и того же основного пути, причем в 1500 году ведущую позицию занимала Италия, а в 1600 году — Голландия (сохранившая ее до начала 1800-х годов). Этот факт указывает на то, что небольшая тенденция к росту была результатом действия меркантилистских сил, то есть сил глобальных и сказывающихся на всех странах, по крайней мере в рамках клуба, примерно одинаково, а не сил, специфичных для отдельных стран[6].
Любой, кто жил в те времена, мог бы предсказать, что, как только распространение торговли достигнет предела, национальные экономики вернутся в старую колею, пусть она и будет более глобальной. Однако, как выяснилось, меркантилистская эпоха не была последней стадией экономического развития — во всяком случае, в этих развитых частях мира. Во многих торговых обществах экономика, прежде почти полностью занятая коммерцией и товарообменом, вскоре приобрела новый характер. Произошло нечто по тем временам странное — то, от чего изменится все на свете.
Признаки взрывного роста экономического знания
За какие-то десятилетия индикаторы, демонстрировавшие поразительное отсутствие какой-либо динамики на протяжении столетий — с 1500 года (а по некоторым оценкам даже с 1200 года) по 1800 год, — радикально изменились. В 1820–1870 годах Британия, Америка, Франция и Германия стали уходить в отрыв — одна страна за другой. Траектория двух индикаторов этих стран — производительности труда и средней реальной заработной платы — продемонстрировала невиданное доселе развитие.
По современным оценкам, производительность труда в Британии начала устойчиво расти в 1815 году, когда закончились Наполеоновские войны, и после уже никогда не возвращалась к исходному уровню. Особенно поразительный рост наблюдался в 1830–1860 годах. В Америке, согласно современным исследованиям, устойчивый рост производительности труда начался в 1820-х годах[7]. Во Франции и Бельгии неровный подъем начался в 1830-х годах, а Германия и Пруссия последовали их примеру в 1850-х годах. Эти удивительные восхождения теперь неразрывно связаны с именем историка экономики Уолта У. Ростоу. Он окрестил их «взлетами» (take-off), позволяющими перейти к устойчивому экономическому росту[8].
Реальная заработная плата, в целом, развивалась по той же схеме. В Британии поденная заработная плата в профессиях, по которым у нас имеются данные, начала устойчиво расти примерно в 1820-е годы, то есть вскоре после того, как начала расти производительность труда. В Америке заработная плата начала расти в конце 1830-х годов. В странах, которые одна за другой переживали взрывной рост производительности, наблюдался такой же рост реальной заработной платы. (Во второй главе будет представлена количественная оценка этого увеличения.) Взлет заработной платы был открыт в 1930-х годах Юргеном Кучинским, немецким историком экономики польского происхождения. Будучи убежденным марксистом, в изменении экономики он видел только «ухудшение условий труда» и «обнищание». Однако его собственные данные, даже после всех его корректировок, указывали на то, что заработная плата к середине XIX века стремительно росла во всех изученных им странах — в Америке, Британии, Франции и Германии[9].
Страны тянули друг друга вперед. Когда в четырех ведущих странах ускорился рост производительности труда и заработной платы, все остальные члены группы смогли расти быстрее просто за счет продолжения торговли с лидерами и ее наращивания, позволяющего капитализировать возникающие различия, то есть за счет того, что плыли за ними, как рыбы за китом.
Основополагающие наблюдения феномена «взлета», сделанные двумя Галилеями современной экономической истории, Кучинским и Ростоу, выявили общую картину удивительного путешествия, в которое Запад отправился в XIX веке. Экономисты и историки начали задаваться вопросом, каковы причины и истоки этих невиданных ранее явлений. Экономисты обратились к традиционной экономической мысли.
Многие традиционные экономисты полагали, что причина — в резком увеличении запасов капитала, то есть технологического оборудования на фермах и фабриках XIX века. Однако прирост капитала не может убедительно объяснять — пусть даже частично — рост производства на душу населения в США в период с середины XIX века по XX век. В действительности на долю прироста капитала и используемой земли приходится лишь одна седьмая этого подъема[10]. Возможно, прирост капитала в XVIII веке и может объяснить незначительный и прерывистый рост производительности в этот период. Однако рост капитала в XIX веке, хотя он и ускорился, не мог вызвать увеличения производительности и заработной платы. Согласно принципу убывающей отдачи устойчивый прирост капитала сам по себе не мог привести к устойчивому росту производительности труда или средней заработной платы.
