«ФосАгро», «Русский продукт» и банки, входившие в МФО «Менатеп», успели перейти под контроль их топ-менеджеров (которые и ранее были в числе совладельцев). Государство не стало предъявлять к ним никаких претензий. Однако только «ФосАгро» удалось сохранить позиции: в своей отрасли она уступает лишь «Еврохиму», имеет годовой объем производства свыше 1 млрд долл. и заметный free float. «Русский продукт» формально работает устойчиво, но о его успехах в последние несколько лет ничего не слышно, а ряд громко заявлявшихся проектов оказался явно неудачным. Что касается банков, то, похоже, их самое большое достижение — это самосохранение и стабильное функционирование, хотя и на значительно более скромных позициях по сравнению с занимаемыми к концу 2003 г. При этом они были переименованы (ДИБ — в Инвестиционный банк «Траст», «Менатеп-Санкт-Петербург» — в Национальный банк «Траст»), а в 2008 г. объединились.
В период судебного преследования ЮКОСа и М. Ходорковского с П. Лебедевым существовали две крайние точки зрения. Первая, официальная, состояла в том, что обвинительные приговоры компании и ее акционерам вынесены в строгом соответствии с действующим законодательством и на основании безупречной доказательной базы. В соответствии со второй, разделяемой наиболее последовательными сторонниками М. Ходорковского, судебные дела были сфабрикованы по политическим мотивам. ЮКОС был самой цивилизованной, самой прозрачной, выстроенной по лучшим мировым стандартам компанией, и это стало одной из причин его преследования.
На наш взгляд, в обоих случаях мы имеем дело с легендами чистой воды. Начнем с официальной точки зрения. Басманный суд признал ряд офшоров аффилированными с ЮКОСом на основании убедительных для него косвенных доказательств. Но формальных, зафиксированных в российском законодательстве признаков аффилированности там не было. То есть Басманный суд создавал прецедент, что является нормой для англосаксонской юридической традиции, но совершенно недопустимо в континентальных системах, к которым относится российская. Последующие судебные решения, опирающиеся на принцип приоритета экономического содержания сделки над юридической формой, фактически основывались на этом прецеденте.
Не менее далека от истины версия о самой «правильной» компании. Возможно, на уровне материнской структуры все действительно выглядело именно так: аудированная международная отчетность, финансовый директор — иностранец с особыми полномочиями, миллиардные дивиденды и прочие «прелести» good corporate governance. Но на уровне «дочек» и «внучек» уже упоминавшаяся нефтесодержащая жидкость, нефтедобывающие предприятия без основных фондов и персонала и прочие ухищрения, действительно имеющие лишь одну цель — минимизация налогов. Что же касается роста капитализации ЮКОСа в начале 2000-х гг., наиболее быстрого среди российских нефтяных компаний, то причина этого заключается не столько в объективном превосходстве, сколько в хорошем пиаре и знании М. Ходорковским психологии инвестиционного сообщества, с одной стороны, и одновременном желании этого сообщества найти в России компанию — blue chip — с другой.
Но независимо от отношения к описанным крайним точкам зрения нельзя не признать, что «творение права» Басманным судом, строго говоря, было нарушением базовых принципов российской правовой системы. Причем осуществленным во исполнение недвусмысленных пожеланий высших государственных чиновников. В результате обществу, и в особенности бизнесу, стало ясно, что в своей деятельности власть исходит, в частности, из следующих принципов:
? доминирующей ветвью власти была, есть и будет исполнительная, никакого реального разделения властей не предполагается;
? независимость суда, равенство всех перед законом, состязательность процесса, юридическая техника и т. д. имеют решающее значение лишь тогда, когда дело не затрагивает государственные интересы;
? не согласованная с государством поддержка бизнесом структур гражданского общества (общественных инициатив) — вещь подозрительная.
Могут существовать совершенно различные точки зрения о том, насколько эти принципы экономически эффективны и соответствуют национальным интересам страны. Но очевидно, что у значимой части бизнеса они оптимизма не вызывают, по крайней мере пока.
Есть одна тема, которая, несмотря на кажущуюся абстрактность, может оказаться ключевой. В последние три-четыре года одним из наиболее обсуждаемых экономических сюжетов является развитие. Правительство создает для этого специальные структуры и выделяет им достаточно большие средства. Согласно доминирующим в мире представлениям, субъекты развития в современных условиях сосредоточены в частном секторе, а государство выступает в качестве ассистирующего партнера. Но о каком реальном партнерстве может идти речь, если «делом ЮКОСа» наше государство подвесило ружье и продемонстрировало бизнесу, что выстрелить оно может в каждого и в любой момент?
Однако следует отметить, что непосредственно на общеэкономическую ситуацию в России «дело ЮКОСа» никак не повлияло или, по крайней мере, никому не удалось это влияние выявить и убедительно доказать. В частности, не было никаких признаков реакции на него со стороны иностранных инвесторов. А эта реакция в 2003–2005 гг., как нам представляется, ожидалась и властью, и ее оппонентами. Основное, а возможно, и исчерпывающее объяснение такой индифферентности состоит в том, что слишком хорошую динамику демонстрировала российская экономика, слишком высокими были в тот период цены на энергоносители и прочие сырьевые товары, традиционно экспортируемые Россией. Но считаем необходимым отметить еще ряд моментов. Во-первых, Россия априори рассматривается международными деловыми и политическими кругами как незападная страна, к властям которой не стоит подходить с принятыми там мерками. (А в странах «третьего мира» президенты сажают миллиардеров регулярно.) Во-вторых, жесткие наказания за уклонение от налогов вообще и ключевое решение Басманного суда в частности выглядят более естественно с позиции англосаксонского права, чем с позиции российского (см. выше). В-третьих, некоторые еще помнили попытку оппортунистического поведения М. Ходорковского по отношению к западным кредиторам в 1998–1999 гг. В итоге реакция со стороны западных деловых кругов оказалась совсем не такой, как со стороны политизированной общественности [93].
В 2000-е гг. государство предъявляло серьезные налоговые претензии не только ЮКОСу, но и другим. Однако лишь еще один раз они превратились в смертельное оружие — в случае компании «Русснефть».
