Вывод был следующий — создать специальное место, недалеко от Москвы, c жильем, налоговыми льготами, обеспечить мощный приток иногородних кадров. Так возник проект, получивший название «Русский центр программирования».
«Мы понимали, как построить дома, чтобы приезжий программист мог купить квартиру по ипотеке, — вспоминал Карачинский. — Надо было внести поправки в законы, которые позволили бы продавать землю на конкурсах не тем, кто дороже заплатит, а тем, кто дешевле построит, потому что это — социальный проект. От государства требовалось принципиальное решение о том, что такой проект запущен, сделать налоговые послабления и обеспечить инфраструктуру — инженерные коммуникации, построить школы, детские сады и больницы».
Задумав свой проект, Карачинский не стал обходить с ним инстанции, размещать его в Интернете, рассчитывая тем самым привлечь общественное внимание. Он даже не позвонил знакомым журналистам. Анатолий собрал свои предложения в папку и прямиком отправился на прием к тогдашнему президенту России Владимиру Путину. На дворе был 2001 год.
Президент отнесся к проекту русского Бангалора с недоверием.
«Было трудно его убедить, что это нужно не мне лично, а стране в целом, — вспоминал бизнесмен. — Помогло то, что в окружении президента и в правительстве оказалось много людей, которым идея очень понравилась, и они искренне постарались помочь».
Для разработки проекта при Госсовете была создана рабочая группа, которую возглавил глава Чувашии Николай Федоров. В качестве «пилота» была выбран подмосковный наукоград Дубна на живописном берегу Волги. Здесь работают ядерные институты РАН, из Москвы до Дубны можно добраться за полтора часа на скоростной электричке. Предполагалось привлечь в Дубну 10 тысяч программистов, отработать все механизмы и затем начать тиражировать опыт в других российских регионах.
Один из участников рабочей группы вспоминает, что процесс сразу же пошел очень тяжело.
«Все понимали, что у Карачинскиого нет задачи „распилить“ и обмануть, у него и без Дубны все было в порядке с бизнесом. Проблема была в другом. У президента тогда „высокие технологии“ не ассоциировались с IT. Потребовалось приложить очень много усилий, чтобы объяснить, что „высокие технологии“ — не только ракеты и самолеты, это еще и другой очень большой сегмент производства. Два года мы пытались организовать поездку президента в Бангалор. Помог Михаил Погосян, гендиректор авиастроительной компании „Сухой“, которая построила в Бангалоре завод по сборке своих истребителей. Он пригласил Путина „перерезать ленточку“.
В конце 2004 г. Путин отправился в Дели с официальным визитом, заехал в Бангалор на завод, а затем на несколько часов заглянул и в IT-кластер. Вместе с ним тогда был и Карачинский. Президент был по-настоящему потрясен увиденным. Сказал: „Все, делаем“».
Сразу по прилете в Москву он дал указание тогдашнему министру по налогам и сборам Анатолию Сердюкову и главе МЭРТ Герману Грефу в течение двух недель подготовить предложения.
«Прошел месяц, — вспоминает Карачинский. — Я уехал в отпуск. В январе мне позвонили и велели через неделю быть в Новосибирске, где должно было состояться совещание по нашему вопросу».
Один из участников этого совещания вспоминал, что Владимир Путин страшно кричал на Сердюкова и Грефа за то, что ничего не было сделано. На подготовку предложений им был дан еще месяц.
Совещание в Новосибирске стало началом конца «Русского центра программирования». «Герман Греф жестко вмешался в процесс, — вспоминал один из чиновников, знакомый с ситуацией. — Он как либеральный фундаменталист-рыночник сказал, что мы задумали развивать отдельные отрасли, а это не по-либеральному, так не полагается, надо создать механизм универсальной поддержки экономики. И выдвинул контрконцепцию „особых экономических зон“. Сотрудники Грефа выудили откуда-то старый законопроект, который готовился под промышленную автосборку в Калининграде. Концепция подходила для крупных промышленных компаний, но совсем не годилась для IT-производств».
Тем не менее законопроект был утвержден и принят. В России началось создание закрытых территорий, резидентам которых предлагался пакет льгот. На развитие инноваций должны были работать четыре технико-внедренческие зоны: в Дубне, Томске, Зеленограде и Санкт-Петербурге. Их резидентам предлагались нулевые налоги на имущество, землю, транспорт, снижение до 20 % ставки налога на прибыль, предусматривалось снижение до 14 % ставки единого социального налога. На создание инфраструктуры ОЭЗ из бюджета было выделено более 40 млрд руб. Планировалось, что до конца 2010 г. государство потратит на это проект еще примерно 180 млрд.
Программа универсальной поддержки экономики, придуманная Грефом, развивалась ни шатко ни валко, несколько раз менялись управляющие проектом. В конечном счете Федеральное агентство по управлению ОЭЗ было ликвидировано, а его полномочия переданы в МЭРТ. Как писали эксперты Института экономики переходного периода, «общеэкономический климат настолько неблагоприятен для инноваций, что создание закрытых территорий не может улучшить условия для инновационной деятельности. Кроме того, у резидентов зон нет весомых экономических стимулов заниматься технологическими инновациями» [9].
«В Дубне на средства из бюджета построили бизнес-центр, конгресс-центр, спорткомплекс с бассейном — эдакую „потемкинскую деревню“, — говорил мне Карачинский. — Но никакого Русского центра программирования, конечно же, не получилось. Людям просто негде было жить. В концепции ОЭЗ не было прописано самого главного — механизма приобретения доступного жилья. Потому запустить процесс интеллектуальной миграции не получилось».
С тех пор Анатолий Карачинский охладел к идее «перевоспитания» российского рынка в целом и полностью сосредоточился на развитии собственного бизнеса, который в итоге обошелся без Дубны. В 2005 г. холдинг IBS первой из российских IT-компаний провел частное размещение своих акций, по итогам которого акционеры выручили 109 млн долл.
Дочерняя компания IBS — Luxoft открыла свой центр по разработке программного обеспечения в Украине, потом настал черед Румынии, Вьетнама, Сингапура. K 2010 г. общая выручка холдинга достигла 500 млн долл. По всему миру на IBS работало 7500 человек.
«Там проще, — объяснял Карачинский. — Нам всячески помогают, ведь мы создаем рабочие места».
Но бизнесмен по-прежнему считает, что русские программисты, которые, к слову, написали большую часть софта для проекта Boeing 787 Dreamliner, — одни из лучших в мире.
