Вооруженные знанием субъективной ценности благ, экономические субъекты затевают, если им это выгодно, обмен или даже производство. Причем если для классической школы сущность обмена следует искать в сфере производства, то для маржиналистов, наоборот, само производство — это своеобразный косвенный вид обмена [Arrow К., Starrett D. Cost — and Demand-theoretical Approaches to the theory of Price Determination. In: Carl Menger and the Austrian School of Economics. Oxford, 1973. P. 133]. Целью же производства и обмена для каждого из их участников является лучшее удовлетворение своих потребностей — прямое или опосредованное.
Таким образом, маржиналисты радикально переформировали проблему стоимости: содержание «черного ящика» (потребительские оценки и потребительский выбор) стало основным предметом анализа, а причинно-следственные связи между производством, обменом и потреблением поменяли свое направление на противоположное — основой ценности стали не прошлые затраты, а будущая полезность и т. д.
Разумеется, предполагаемая маржиналистами мотивация всякой экономической деятельности — максимальное удовлетворение индивидуальных потребностей — выглядит крайним анахронизмом в условиях развитого капитализма конца XIX в. Однако, с нашей точки зрения, эта предпосылка, взятая сама по себе, не более искусственна, чем постулат классической (и марксистской) теории стоимости о безграничных возможностях расширения производства. Как справедливо подчеркивает Ю. Б. Кочеврин, «плодотворность абстракции следует определять, исходя не из отсутствия в ней тех или иных реалий, не по тем или иным психологическим или поведенческим допущениям, а из объяснения реального экономического процесса или его существенной стороны» [Кочеврин Ю. Б. Неоклассическая теория производства и распределения//Мировая экономика и международные отношения. 1987. № 10. С. 45]. Вопрос же о применимости классической и маржиналистской абстракций к различным областям современного ценообразования, безусловно, заслуживает отдельного разговора и выходит за рамки данного введения.
* * *
Долгое время австрийская школа рассматривалась в западной экономической литературе лишь как одна из движущих сил маржиналистской революции, которая достигла меньших успехов, чем остальные, поскольку не владела математическим аппаратом. Такая оценка сложилась в середине 30-х годов XX в., когда различные направления маржинализма, казалось, навсегда слились в едином неоклассическом потоке и к тому же были отодвинуты на второй план в результате следующей революции в экономической науке — кейнсианской. Но в начале 70-х годов в ходе ослабления кейнсианства и возрождения острого интереса к микроэкономическому анализу выяснилось, что могикане австрийской школы Л. Мизес и Ф. Хайек (последний получил в 1974 г. Нобелевскую премию) пронесли через все эти годы некоторые важнейшие особенности австрийской школы, не давшие ей слиться полностью с неоклассической парадигмой.
Таким образом, по сравнению с лозаннской и кембриджской (англо-американской) школами маржинализма австрийская школа оказалась наиболее четко очерченной и долговечной. Можно с большой степенью уверенности назвать известных экономистов, принадлежащих к разным поколениям австрийской школы, включая наших современников. Это ее основоположник К. Менгер, его ученики Е. Бём-Баверк и Ф. Визер (хотя слушать лекции К. Менгера в Венском университете им не довелось, оба окончили его незадолго до того, как автор «Оснований политэкономии» получил там профессорскую кафедру), ученики Е. Бём-Баверка Л. Мизес и Й. Шумпетер, ученик Л. Мизеса Ф. Хайек и его ровесники Г. Хаберлер, Ф. Махлуп, О. Моргенштерн (один из основателей теории игр), последователи Л. Мизеса и Ф. Хайека И. Кирцнер, Л. Лахманн, Э. Штрайслер и др.
Сильное влияние различные идеи австрийской школы оказали на англичан Л. Роббинса, Дж. Хикса и Дж. Шэкла, шведа К. Викселля, голландца Пирсона, итальянца М. Панталеони, американцев Р. Эли, С. Паттена и др. Разумеется, австрийская исследовательская традиция у различных ее представителей проявлялась в разных формах и в разной степени, но во всех случаях проследить ее влияние можно.
Каковы же характерные особенности австрийской школы политэкономии? Прежде всего это последовательный монистический субъективизм: все категории экономической науки австрийцы стремятся вывести только из отношения к вещи экономического субъекта, его предпочтений, ожиданий, познаний. Как настойчиво подчеркивает Менгер, любые блага сами по себе, с точки зрения экономиста, лишены каких-либо объективных свойств, и прежде всего ценности. Эти свойства придает им лишь соответствующее отношение того или иного субъекта.
Так, сущность процента состоит у них в разной оценке субъектом настоящих и будущих благ, издержки производства — в упущенной пользе, которую, как ожидается, производительные блага могли бы принести, если бы были употреблены не так, как на самом деле, а иначе, и т. д. При этом субъект у австрийцев не гарантирован от ошибок (он может, к примеру, неверно оценить свои будущие потребности и средства их удовлетворения), и эти его ошибки не будут «отброшены» рынком, а сыграют свою роль, участвуя наравне с более правильными оценками, в определении цены данного блага.
Особый акцент, который австрийцы делают на неопределенности будущего и возможности ошибок, огромное значение, придаваемое ими, особенно Менгером, знаниям экономического субъекта, имеющейся в его распоряжении информации, резко выделяют их на фоне других маржиналистов и делают их теории особенно важными в наши дни, когда проблема поиска и обработки информации находится на переднем плане экономических исследований.
Можно смело утверждать, что степень рациональности, требуемая от хозяйственного субъекта, находится в теориях австрийцев на порядок ниже, чем в моделях Джевонса и Вальраса. Это проявляется, в частности, в другой особенности австрийской школы, а именно в том, что австрийцы не употребляют не только математические методы исследования, но даже геометрические иллюстрации своих теоретических положений (как Джевонс и Маршалл). Эта черта австрийской школы бросается в глаза каждому, кто перелистает эту книгу, — вы не найдете в ней не только дифференциальных уравнений, но и привычных диаграмм с кривыми спроса и предложения. Конечно, это можно объяснить и тем, что основоположники австрийской школы, получившие юридическое образование, просто не владели техникой математического анализа [хотя тот же К. Менгер при желании вполне мог бы приобрести нужные навыки у своего брата — выдающегося математика]. Однако главная причина совершенно иная. Дело в том, что применение в теории ценности дифференциального исчисления требует, чтобы исследователь принял некоторые дополнительные допущения. Во-первых, оцениваемое благо должно быть бесконечно делимым, или, что то же самое, функция полезности должна быть непрерывной, а не дискретной. Эта функция должна быть, во-вторых, дифференцируемой, т. е. иметь касательную в каждой точке, и, в-третьих, выпуклой, для того чтобы производная в каждой точке была конечной [См. интересную статью сына Менгера — Карла Менгера младшего, математика по профессии: Menger К. Austrian marginalism and mathematical economics. In: Carl Menger and the Austrian School… P. 38–44].
